(no subject)
"- От Гоголевских вещей, говорят, осталось немного: дорожный сундук и всякое по мелочи.
- Зато сколько всего может рассказать этот сундук!"
Я навела у нас справки; по слухам, один смотритель как-то разговорил его лунной февральской ночью. В порыве откровенности гоголевский сундук рассказал о том, как проигравшись в пух и прах, хозяин, мучимый христианскою совестью, ночами бродил под итальянскими оливами Нового Орлеана, и - Боже! - что это были за ночи! Как раз в одном из таких бессонных кошмаров ему явились очертания поэмы (в ранних ее редакциях явно слышны отголоски темных африканских культов). В те страшные ночи, которые единственно могут быть в Новом Орлеане, когда улицы заливал туман, и город исчезал вовсе, как будто и не бывало его на свете, Гоголь запирался в маленькой скверной комнате и подолгу смотрел в окно, или же писал в Рим Анненкову, а тот уж пересылал письма в Россию. В Италии он никогда не был, а повесть "Рим" - дань рукописи, подаренной ему Пушкиным, знаменитому Новоорлеанскому карнавалу и малярии, которой его величество был обязан луизианским болотам. Разве он не говорил, что он король Новой Испании?
Сболтнув лишнее, сундук замкнулся, вид имел непроницаемый, и чорт знает, что было тогда у него внутри.
- Зато сколько всего может рассказать этот сундук!"
Я навела у нас справки; по слухам, один смотритель как-то разговорил его лунной февральской ночью. В порыве откровенности гоголевский сундук рассказал о том, как проигравшись в пух и прах, хозяин, мучимый христианскою совестью, ночами бродил под итальянскими оливами Нового Орлеана, и - Боже! - что это были за ночи! Как раз в одном из таких бессонных кошмаров ему явились очертания поэмы (в ранних ее редакциях явно слышны отголоски темных африканских культов). В те страшные ночи, которые единственно могут быть в Новом Орлеане, когда улицы заливал туман, и город исчезал вовсе, как будто и не бывало его на свете, Гоголь запирался в маленькой скверной комнате и подолгу смотрел в окно, или же писал в Рим Анненкову, а тот уж пересылал письма в Россию. В Италии он никогда не был, а повесть "Рим" - дань рукописи, подаренной ему Пушкиным, знаменитому Новоорлеанскому карнавалу и малярии, которой его величество был обязан луизианским болотам. Разве он не говорил, что он король Новой Испании?
Сболтнув лишнее, сундук замкнулся, вид имел непроницаемый, и чорт знает, что было тогда у него внутри.