Россия в трясине псевдоальянса с Китаем
Быстро развивающийся украинский кризис влечет за собой такое повышение ставок и требует от себя такого внимания российского руководства, что он уже превратился с решающую силу, которая определит будущее страны. Он создал раздутое и и несвязное состояние стремительного движния (хотя и не обязательного имеющего линейный характер) к большой катастрофе. Многие в российское политической элите осознают, что конфронтация с Западом находится за пределами экономических возможностей страны и негативно влияет на ее модернизацию. Но эта конфронтация стала необходимым условием для для выживания коррумпированного недемократического режима , созревшего под президентом Владимиром Путиным.
Единственной стратегией, обеспечивающей саму возможность удерживать ныне занятую позицию с одновременным недопущением международной изоляцией является усиление связей между Россией и Китаем.
Термин “стратегическое партнерство” слишком размыт и не определен для того, чтобы описать отношения между Россией и Китаем. Путин недавно говорил даже о “стратегическом партнерстве России и Аргентины. Специалист по международным связям Бобо Ло предложил использовать термин “Ось Комфорта”. Но связи России и Китая в сфере безопасности не настолько жесткие, чтобы назвать их “осью”, и смысл этих связей рассматривается в Москве скорее как последняя надежда, нежели “комфорт”. Вступив в конфронтацию с Западом, Россия впала в зависимость от политической поддержки Китая. Путин довольно долго игрался с идеей модификации, улучшения и повышения российско-китайского недоальянса - на правах равных партнеров. Теперь, ему необходимо доказать особую ценность России для Китая и отвечать взаимностью на каждый неохотно выказанный знак благожелательный жест.
Это задача особенно трудна потому, что русским не удалось наладить отношения доверия с китайским руководством. Для Путина китайский метод ротации руководства - не более чем нонсенс самообезглавливания, в то время как Си Цзинпинь, возможно, видит в Путине олицетворение нездорового эгоцентризма самозваного “незаменимого лидера”. У китайцев есть все основания рассматривать оккупацию Крыма в качестве оппортунистического хода, порожденного отсутствием стратегического видения и трезвой оценкой политического риска. Этот захват загнал Путина в угол, и оставил ему только плохие варианты. Сказав это, отметим, что Китай никогда полностью не произносил своего неодобрения. С его точки зрения, безрассудство, с которым Россия бросила вызов международным нормам дает Китаю пространство для маневра в его собственных оспариваемых сферах.
Путинское стремление во всем и везде противостоять “американскому гегемонизму” и осуждать западные ценности удобно Китаю, потому что отвлекает внимание от его собственного постепенно нарастающего ревизионизма. Это особенно наглядно продемонстрировал сирийский кризис, когда Москва подставила себя под серию упреков ( получив, в виде компенсации, кредит в качестве главной силы, предотвратившей американские атаки). Украинское бедствие, однако, завело российское самовозвеличивание слишком далеко. Путин влез в конфронтацию, в которой у него нет шанса победить. А поддержка лузера - не вариант для тщательно взвешивающего каждый свой шаг Пекина.
Центральным элементом путинского плана улучшения отношений с Китаем является превращение его в главного потребителя российского углеводородного сырья. Новая газовая сделка, подписанная в мае 2014, рассматривается в качестве главного шага в этом направлении. В то время как Москва считает, или по крайней мере, представляет сделку как геополитический переворот, Китай она интересует только как текущий бизнес. Для России развитие газовых месторождений восточной Сибири имеет громадное значение, в то время как для Китая весь планируемый российский экспорт в 2025 году будет составлять не более, чем 1% от общей потребности. Между тем, Туркмения в этом году увеличила объем поставок в Китай на 25 миллиардов кубометров, и нацелилась на 65 миллиардов к 2020. Это в два раза больше самых оптимистических оценок возможного российского экспорта.
Сама осуществимость проекта под вопросом. В случае с Туркменией Китай контролирует все его стадии, но это не так в случае России. Несмотря на высокую степень политизации, строительство будет сопровождаться мошенничеством и присвоением средств. Китайским предпринимателям привычно работать в подобной квази-рыночной среде. Но в Китае за коррупцию наказывают все чаще и строже, в то время как в России коррупция является краеугольным камнем самой бизнес-культуры Газпрома. У China Gas нет никаких иллюзий относительно эффективности Газпрома и его операционных издержек, и китайцы понимают, что нереально ждать первых поставок ранее 2020 года - далеко за пределами нынешнего политического горизонта.
О смутных ценовых условиях сделки писали многие и много, но главное ускользнуло от их внимания - Путин получил лучшие условия из всех возможных, и намного более лучшие чем любые на которые он мог рассчитывать. Торг продолжался более десятилетия, и Путин прибыл в Шанхай в самой плохой из переговорных позиций. Украинский кризис отчаянно требовал от него найти лазейку, через которую он мог ускользнуть от международной изоляции. Пекин воздержался от того, чтобы использовать это отчаяние по максимуму. China Gas сумел добиться того, что Газпром снял условие об обязательной выплате неустойки, но согласился выплатить 25-миллиардный аванс - не получая ничего материального взамен.
Китайцы также согласились к расчету цены, основанному на колебаниях цен на нефть - то, чего давно добивались русские. Тем самым, они, возможно пытались обеспечить доходность проекта, который в другом случае мог рухнуть, несмотря на всю его стратегическую важность. Чтобы объяснить сей нехарактерный альтруизм, наблюдатели вспоминают о желании Китая заменить уголь на природный газ. Мы же можем спекулировать на тему того, что Пекин на деле стремился хоть как-то поддержать путинский режим - падение неэффективного но незаменимого режима влечет за собой риски подобные тем, что едва удалось избежать в ходе развала СССР. Китайцы очень тщательно изучают уроки этого яркого коллапса.
Самым проблемным аспектом усиления российско-китайского альянса является усиление геополитической напряженности в Восточной Азии, специфически во всем, что касается запутанных и многочисленных морских конфликтов в регионе. Конечно, это может оказаться не более, чем случайностью, что несколько из этих конфликтов достигли пика своей напряженности вместе с украинским кризисом - Китай определенно оживил старые ссоры из-за островков и атоллов, более богатых символизмом, нежели углеводородами.
Россия пытается поддерживать позицию абсолютной нейтральности в отношении этих эмоциональных претензий и контр-претензий и демонстрировала способность вести собственную игру и немалое мастерство в ней. Примером является эскалация ситуации вокруг трех южнокурильских островов и прилегающих груд камней ради демонстрации того, что она по прежнему остается важным игроком в регионе, готовым, в случае необходимости, прибегнуть к военной силе. В настоящий момент, однако, и возможность опоры на собственные силы, и устойчивость позиции нейтралитета стремительно испаряются.
Экспромтом с аннексией Крыма Москва пыталась сохранить свободу маневра и уклониться от любой зависимости от Китая, которая могла бы скомпрометировать подобную свободу. Однако, Путин придал стратегическое значение экспорту, идущему на восток, и готов к тому, что Китай будет покупать всю нефть и весь газ, какие Россия только может поставить. Тем самым, пространство для маневра резко сужено, и Россия во всех смыслах, превратилась в однобокого экспортера в условиях сложного регионального рынка.
Зависимость России от Китая куда больше, чем объемы экспортируемых ею углеводородов. Пекину не нужны выражения “солидарности” в связи с его территориальными претензиями или акциями. Он просто может вежливо посоветовать России ограничить военное сотрудничество с Вьетнамом или “перенести” начало работ по разведке вьетнамского шельфа. Если это будет сделано, Кремлю придется рассматривать подобное предложение как относящееся к типу тех, от которых нельзя отказаться. Подобная подчиненная позиция еще более усиливает растущую российскую фиксацию на конфронтации с Соединенными Штатами ( которые рассматриваются не только в качестве великой державы в состоянии упадка, но и как главный спонсор “цветных революций” - “нового вида войны”). Россия склонна рассматривать любой шаг Америки в Азиатско-Тихоокеанском регионе в качестве враждебного маневра, которому необходимо противостоять. По контрасту, Пекин не разделяет этот упрощенный взгляд и имеет низкое мнение о российских перспективах служить подобного рода противовесом.
То, что наиболее всего беспокоит Россию - это перспективы китайского напора в Арктике. Давние российские планы расширения прибрежного шельфа лежат в руинах, в то время как Пекин продвигает дискурс “глобальной общности” Арктики - нечто, что рассматривается Москвой как анафема. Россия ввела новые строгие правила прохода по северному морскому пути и увеличила свое военное присутствие в регионе, специфически, в восточной части стратегически важного транзитного маршрута. Как долго подобное усилие удастся поддерживать, пока совершенно неясно.
Россия стремилась к политическому и экономическому партнерству с Западом, но ее новая жесткая конфронтация с Западом вынудила Кремль опираться на поддержку и добрую волю у Пекина в гораздо большей степени, чем хотелось бы. Параметры газовой сделки оказались лучше, чем Россия могла ожидать в ее отчаянной ситуации, но сделка не создает большой разницы в экономическом плане и лишь консолидирует зависимость России.
Российская смена стратегии и фокус на востоке , первоначально обсуждавшиеся в контексте саммита АПЕК во Владивостоке в 2012 на первый взгляд выглядят здраво, но требуют крупных инвестиций в Дальний Восток и политического внимания к азиатско-тихоокеанским делам. В настоящий момент, украинский театр требует огромной сосредоточенности политически элит - и огромных ресурсов. В реальности происходит снижение приоритетов восточного направления - особенно там, где речь идет о распределении ресурсов. Точно также, переориентация на экспорт углеводородов в Китай с рынков Европы пытаются представить в качестве акта противодействия Западу и улучшения стратегического партнерства с Китаем, а также гарантии того, что международная изоляция страны допущена не будет. В реальности, это поставило Россию в уязвимую геополитическую позицию и подставляет ее под риски, которыми она не готова управлять.
Несмотря на всю искусственную и показную сердечность, Путин не в состоянии контактировать с китайским руководством на личном уровне и не имеет понятия о его реальных мотивах и намерениях. Эта культурная пропасть расширяется в связи с неспособностью России экспортировать свою коррупцию в этот богатый, но специфический рынок. Разнообразные полулегальные схемы, связывающие путинские элиты с европейской финансовой системой и генерирующие дружественных лоббистов не работают в Китае.
Глубоко залегающие российские страхи перед китайским экспансионизмом и аппетитом на ресурсы никуда не испарились. Они не вытеснили озабоченность в связи с “окружением” со стороны НАТО и проамериканскими “цветными революциями”, а, скорее, наложились на них. То, что стоит в этой ситуации помнить русским - Пекин можно предоставить режиму Путина некоторую степень поддержки, но без колебаний воспользуется моментом слабости России, когда ее прогнившая “вертикаль власти” окончательно обрушится.
Pavel K. Baev Upgrading Russia’s Quasi-Strategic Pseudo-Partnership with China. PONARS Eurasia, August 2014