утреннее, на Сокала-Бринкмона
…Дарение уводит дарящего в тень. Констатация уничтожает констатирующего - это непременное условие понимания; если констатирую я, а не мой двойник или призрак, то успех моего утверждения о положении вещей сопровождается "выпадением" из меня того, кто еще будет способен к осмысленной речи, - это тоже я, но совершенно негативный; наверное, можно было бы говорить, что никакого "меня" там нет. Что же остается? Опустевшая, но и свободная для принятия оболочка и высказанная правда о вещах и мире. Надежда - это надежда на новую речь. На речь, которая может оказаться речью ниоткуда. В мире установленного эта надежда несбыточна. Осмысленность мира держится на ничто. Не обязательно воображать это ничто, наделять его чертами катастрофичности, пагубности. "Смысл сущего проясняется в окрестностях опасного". Кризис, смерть, "пограничные состояния"... Но я не это имею в виду. Смысл не приближается к земле вместе с Апофисом. Истощение земных ресурсов не то же, что ничто, которое как спасительная мысль завещано человеку с момента его прихода в сознание. Надежда на ничто - это и не нигилизм. Нигилизм и позитивизм странно близки. Тургеневский Базаров, отрицающий небеса и старающийся о средствах от тифа. Но корни нигилизма не в том, что сущее (или сверхсущее, сверхценное сущее) не выдерживает “познания” и отметается как ничто; корни нигилизма в том, что ничто (источник зиждительной премудрости) обозначается и ценится в образе сущего (сверхсущего, сверхценного сущего). Сделай ничто чем-то - и мир расстанется с душой. Бездушное не интересно - оно, например, “истинно”, “объективно”. Возможность спутниковой связи предполагает нигилистическое вытравление ничто. Спутниковая связь - штука нужная, полезная. Это помимо того, что кругом обставленная дифференциальными уравнениями… А “небеса небес и вода яже превыше небес”? В лучшем случае, к делу это не относится. Но кто завел такое дело, к которому “не относится” поэзия Псалтири? Лейбниц, Ньютон? Сомнительно. Во-первых, они же из “верующих”. (Впрочем, этот аргумент жалок, даже если бы всякий ученый автоматически был религиозен.) Во-вторых - и главное, - дело это принципиально абиографично: для дифисчисления нет никакой разницы, кто его придумал и начал употреблять, Лейбниц, Ньютон или капитан Немо. Завелось. А лучше так: повелось. Но дело науки не хочет, чтобы к нему относились как к “заведшемуся” или “поведшемуся”. Дело науки требует максимальной концентрации и самоотдачи. Иначе оно не сладится. Ответственность ученого - и ничего личного. “Объективная истина” измеримого мира - ставка, которую уже нельзя не принимать всерьез. Мифологические и “откровенные” представления об устройстве вселенной - вечное прошлое, пока человечество все еще хочет иметь спутниковую связь и летать к Марсу. Наука не имеет истории - в том смысле, что истории не имеет искомая “объективная истина”. Более того, наука - сама часть “объективной истины” всего. Антропный принцип и все такое. И чему здесь будет соответствовать это “превыше небес”? Ничему.
Там, где заканчивает один, другой только начинает. Мысль о ничто весит не менее, чем мысль о чем-то, даже если это “что-то” включает в себя “все”. Мысль о ничто не более в прошлом, нежели в будущем. Не о разрушении, не о деградации, не о гибели. О ничто дарящем. О ничто, оставляющем место для всего. О ничто, самом далеком и самом близком.