Шри-Ланка: два шага Будды
.
эта земля
налетает воздушной массой и радостно - бьет в поддых
выдыхаешь - белая, с камерой наперевес
время здесь, напевая, кардинально идет вразрез
вдаль - по заросшим крышам - то ли женщина, то ли бес
пританцовывая, тазом покачивая в такт соленой воде
эта земля
везде
топит в цвете тебя - акварель -
перемазаны пальцы, губы, не нашлось кистей - значит, так
красишь небо, детей, лодки, храмы, дома, собак
и сушить картины - на седьмую покатую параллель
эта земля
хмель
вытирает память со лба, словно пыль с раскаленных плит
ты стоишь перед ней - нагая, в ладонях - рис
и от тела остался углем эскиз
оттиск в паспорте - штампы виз
и еще - ликером политый split
эта земля
тишь
нежно губами-волнами шелестя
заворачивает тебя в острый пальмовый лист
ты лежишь - ни пальцем не шевелишь
а песок течет - сквозь тебя
небо падает - на тебя
разнимает на атомы - эй, держись -
и прощает - такую категоричную
безналичную и скрипичную
твою жизнь
Cесть в самолет, сбежать от серой, жадной до любого тепла зимы - и выйти в тропический бриз и бесшабашную легкость.
Лежать плоско под пальмами в гамаке. Воздух - мягкий и свежий, соленый. Океан говорит, шевелится, ворочается, набегает на берег, рокочет. Мы жили в небольшом отеле прямо на берегу, засыпали под голос океана, он баюкал, пробивался в сны ни на минуты не замолкающим эхом. По ночам над пальмами зажигались незнакомые созвездия, а на горизонте - огни рыбацких лодок. Иногда поздним вечером мы выходили в черноту, к океану. Садовник по прозвищу Вампир (из зубов у него остались лишь верхние клыки) вручал нам тяжелый фонарь и открывал калитку - и мы шли пугать мелких крабов, убегающих от луча прямо в полосу прибоя, и - дышать океаном.
Ланка - это земля-любовь и земля-смерть, земля-боль и земля-радость.
Я попробую рассказать вам о ней.
Над волнами сидят на своих палках рыбаки, похожие на черных горбатых птиц.
Белые ступы блестят среди зелени пальм.
В воде невозможного цвета морской волны снуют желтые рыбы и плавно скользят гигантские черепахи.
На побережье стоит огромный Будда и охраняет беззащитную перед океаном сушу от разрушительной стихии, подняв правую ладонь. В прошлый раз море забрало слишком многих - люди залезали на деревья, пытались спастись на поезде. А уцелела лишь хижина-храм, что стояла на небольшом островке. Говорят, там даже не погасли свечи. Дома и кружевные храмы полностью исчезли под водой во время цунами, и после ремонта на них растут кусты: зелень здесь принимается даже в горстке земли.
«Я хочу уйти и жить в горах, - говорит продавец лунных камней на небольшой шахте, - я родился прямо на берегу моря, и я не люблю его. Оно слишком страшное, слишком много воды».
Шахта стоит посередине коричной плантации. Сушь.
моет в мутной воде голубые куски луны
человек с серой кожей, мечтающий жить в горах,
он ушел бы, но - страх
бежит впереди, к тому же жены
уже год как нет и лунные камни - пища для дочерей.
оглянется через плечо, слушает, как прибой
налетающий звуком - живой, шальной -
омывает песчаную плоть земли.
он идет домой, весь в коричной сухой пыли
и свистит собаку, бегущую от дверей.
по ночам в паутине звенит москит,
он лежит на полу, не спит, видит трещину в потолке,
видит статую: жезл в кулаке,
и луна - неизменный морей магнит -
освещает танец смеющегося бога.
и когда море приходит - вселенная изумруда
он говорит: прости,
тебя слишком много, чтобы держать в горсти,
я боюсь. тебя слишком много.
Форт в городе Галле бархатный - поросший мхом и травой, теплый и очень колониальный. На стенах крепости действует негласное разрешение на совместную прогулку молодых пар - под зонтиками. В укромных уголках звучат смешки, блестят белозубые улыбки, влюбленные прижимаются к теплым коричневым камням и смотрят на море, обнявшись или взявшись за руки.
За стенами форта кипит жизнь - здесь банки, школа, магазины и жилые дома. Галле - город с многовековой историей. По легенде отсюда царь Соломон вывозил ланкийские самоцветы и слоновую кость, здесь вели свои дела персидские, греческие, римские, арабские, малайские и индийские купцы. В 16 веке в город пришли португальцы, а полтора столетия спустя - голландцы. Они построили гранитный форт Галле, который входит в список всемирного наследия ЮНЕСКО, крупнейшую европейскую колониальную крепость, сохранившуюся до настоящего времени в Азии.
Местные жители ныряют со стен порта за небольшую денежку - прямо туда, где скалы. Помните рассказ Моэма про красавицу, которая скормила аборигена-пацаненка акулам за серебряный соверен?
Рыбный рынок на подъездах к Галле тянется на несколько километров. Рыбаки торгуют прямо у своих лачуг: фанера, пара пальмовых листьев - вот и жилье. У прилавков бегает детвора, смотрит исподлобья на чужих - не доверяет. Любопытство и желание разжиться монеткой сильнее, смуглый мальчишка приближается и заискивающе смотрит снизу вверх: «Fish, Madam?»
«я - рыба в горячем прибое, я - легкая желтая рыба.
меня не поймают крюки и тугие рыбацкие сети.
меня не догонят ни камни, ни злые соседские дети.
мои плавники - это скалы, бока - золотые монеты.
я - белка на пальмовых листьях, я ловкая серая белка,
в дупле хороню я луну на исходе свершившейся ночи.
и солнце в зените танцует, и солнце в лазури хохочет,
когда я пушистым хвостом щекочу его желтую спину.
я - птица над зеленью леса, я сильная белая птица.
на крыльях моих отдыхают могучие южные ветры.
я молнией в небо взмываю, я падаю камнем на жертву,
мой крик будит землю и небо, волнует пустыню и море.
высокая женщина в сари выносит дымящийся ужин,
ладони - живое тепло, а глаза холодны и печальны.
но даже она не узнает мою молчаливую тайну:
я - птица, я - белка, я - рыба в горячем веселом прибое…»
Темным ланкийским утром мы отправляемся прочь от побережья, в самое сердце острова - город Канди. В лавках зажигаются огни, сонные люди открывают окна, женщины выводят в школу детей. Люди просыпаются, выходят к дороге и застывают там, как цапли на полях - стоят, смотрят вокруг, ждут чего-то. Чем дальше вглубь страны - тем проще деревни. Кто-то чистит у обочины зубы, кто-то разогревает завтрак, кто-то вяжет на веревки у храма белые траурные ленты, а напротив раскладывают на куске холстины рис на просушку. Девчушки с длинными косичками идут вдоль дороги, прижав к груди пару книжек. В ярком оранжевом одеянии бредет под зонтиком монах с сумкой-попрошайкой.
По обеим сторонам дороги тянутся каучуковые плантации, один из источников дохода Цейлона. Смуглые люди, едва различимые в утреннем полусумраке, передвигаются от дерева к дереву, колдуют у стволов. Молочный сок бежит по коре, стекает в привязанные половинки кокосов. Содержимое чаш обрабатывается и потом станет резиной. Резчики по коре рады туристам, для них это - дополнительный источник заработка, поэтому они с удовольствием позируют перед камерами. “Germania?” - улыбается человек в шляпе.
Мимо рисовых и банановых полей, мимо рек, текущих по дну ущелий, буйволов, лежащих в теплой мутной воде и застывших рядом с ними цапель, мы торопимся к водопою слонов. На острове браконьеры все еще продолжают убивать этих животных, имеющих несчастье обладать слишком дорогими бивнями. Оставшихся без родителей слонят отвозят в питомник, где растят и готовят к жизни в дикой природе. Два раза в день их ведут на водопой, всем стадом. Слоны переходят дорогу, и вдруг несколько из них поворачиваются - и делают пару шагов по направлению к толпе туристов, потом замирают - и слегка кланяются. Волшебство. На водопое слоны разбредаются: одни устраивают себе водный душ, другие предпочитают ему песочный. Некоторые валятся на землю и трутся о стены каньона. Ходят они совершенно умилительно: идущий сзади держится хоботом за хвост переднего. Такие не потеряются.
Ботанический сад Канди был создан в 1821 году и принадлежал последней королеве Цейлона, а во время второй мировой войны в нем находился штаб главнокомандующего войск союзников в Южной Азии.
В саду богатейшая, более 100 видов, коллекция орхидей. Говорят, их можно увидеть, лишь получив специальное разрешение. Про разрешение ничего не знаю - все было открыто, мы спокойно вошли. Прямо напротив входа - красивейшие орхидеи с яркими крупными цветками, а сразу за ними - маленький прудик с лотосами и красными рыбами. Закрываешь глаза и поводишь носом: орхидеи пахнут шоколадом, ванилью, сладостью, знойным дурманом, томным полуднем и чужими странами.
На стенах - растение под названием "борода старика", у нее еще есть несколько фэнтезийное имя Тилландсия. Наш гид назвал ее сначала "alter Manns Bart", потом "old man's beard", но не успокоился и на этом, старательно выговорив "boroda starika".
Разнообразие видов завораживает: во все стороны распушился дикий петух - национальная птица Шри-Ланки, бело-сиреневыми скорпионами расползлись по стеблям пятнистые орхидеи, красными крестами вспыхивают цветы из Центральной Америки. Жители Коста-Рики рассказывают легенду о человеке по имени Хосе, жившем вблизи часовни, где хранился большой золотой крест. Однажды, когда в часовню ворвались грабители, Хосе спас крест и сквозь маленькое окошко выбрался наружу. Убегая, он поранился о камни, и кровавые следы указали грабителям дорогу. И тогда капли крови Хосе превратились в красные орхидеи, которые расцвели повсюду и скрыли следы. Но сердце Хосе не выдержало, он упал и умер, а цветы остались - в память о жертве, принесённой во имя святыни. С тех пор это растение называется «орхидея-крест».
В аллеях сада - обычная суета. Под мимозой, посаженной Юрием Гагариным, уютно расположились на отдых местные продавцы воды, на лужайках щебечут школьницы - синие юбки, белые блузки, белые гольфы, черные косички. Девчушки, оказывается, разговаривают по-английски: «Оставайтесь на Шри-Ланке, мэдам, Вы добрая, будете нас учить!» Машут руками, улыбаются. Ну что, белки, откуда узнали мою профессию?
«Леди, можно сфотографироваться с Вами на память? Леди, дайте потрогать ваши волосы! Они у Вас рыжие - настоящие?», - подлетает ко мне толстушка-ланкийка в розово-золотом сари, хохочет.
Весь класс полег на отдых в тени гигантского растения. Вы думаете, что знаете, как выглядит фикус? Такое вот нечто в горшочке? Фикус фикусу рознь, мои утяточки. Вот вам фикус Бенджамена, ему сто лет, и в горшок он точно не влезет. Ветви - щупальца кожистого осьминога - устало опираются на подставленные садовниками костыли, колония муравье дружно марширует по стволу по каким-то свои муравьиным делам.
На ветках, как птицы, расселись студенческие пары из расположенного по соседству университета Канди: здесь тоже действует негласное разрешение на разнополые прогулки.
Мы обнимаем необъятное дерево Слоновья Нога, дивимся на пальму Бабья Попа, ценность плодов которой исчисляется порой тысячами евро, фотографируем нестройный ряд Пьяных Сосен, изогнувшихся причудливыми дугами.
Приезжаем в Отель Обезьян: десятки их живут на деревьях вокруг него. Водитель Виджита рассказывал нам, как недавно турист, распивая принесенный ему welcome drink в холле отеля, неосмотрительно положил свой мобильный телефон рядом с собой. Хватился через пару минут и устроил скандал: что за безобразие, кто украл мой сотовый, сейчас позвоню на него, наверняка вор еще не успел вынуть из него sim-карту! В последнем турист оказался прав: когда телефон зазвонил, хвостатый вор, сидевший пятью метрами выше на балконе, выронил от неожиданности телефон. Владельцу досталась только карточка, извлеченная из-под обломков.
Паломники в белых одеждах заполняют улицы Канди раз в шесть лет, они идут со всей страны, стоят в очередях, сидят и спят в очередях, молятся в очередях - и все это под палящим солнцем, еда - с собой, воду привозят в передвижных палатках. Это - праздник Зуба.
Будда умер. «Это тело достигло своей полноты и ему нужен отдых. Забудьте обо мне, будьте светом для самих себя. Кто обрящет свет и прибежище в истине и не станет искать их ни в чем ином, кроме самого себя, тот будет истинным учеником моим, вступившим на истинный путь». Будда умер, и религия без бога обрела его, тело кремировали и отправили прах в разные уголки мира, а единственный оставшийся зуб был вывезен на Шри-Ланку. Раз в год реликвию, находящуюся в шести золотых ларцах в Храме Зуба, помещают на спину слона и возят по Канди. Будда умер, и раз в 6 лет зуб показывают простому народу десять дней подряд. Реликвия, как сказали немцы, жившие с нами в отеле, размером с ладонь («Определенно, Будда не был европейцем») - они ее видели 35 лет назад во время свадебного путешествия, тогда туристов пускали без очереди по вечерам.
Храм прекрасен, но мы были настолько измучены, а наш гид так летел вперед, что все золотое великолепие вылилось в сон наяву - волшебный, немного нереальный, но остановиться и осознать сил просто не осталось. И в этом тоже была своя прелесть и правильность.
На чайной плантации в воскресенье царит тишина, отдыхают люди и вещи. Молчат темные цеха, в которых пахнет душистым старым деревом и немного - дымом. Смешливая девушка в сари обстоятельно рассказывает нам о процессе производства, а за окном в небольшой круглой чаше цветет огромный розовый лотос.
Вокруг фабрики - километры зеленых чайных кустов, с одной стороны подступили горы, по камням бежит речка. Женщина в оранжевом сари выжимает белье, складывает его в таз, поднимает на голову. Босые ноги уверенно ступают по красной земле, пара минут - и оранжевое пятно теряется в гуще зеленой листвы.
Нам заварили чай, я делаю глоток и оказываюсь в детстве. Черные чаинки кружатся в янтарной влаге, я сижу на огромной бабушкиной постели с куском яблочного пирога, долгий зимний день, который никогда не закончится, взвесь пылинок в столбе солнечного света - удивительные трюки играет с нами наше подсознание, разбуженное вкусовыми ассоциациями! На Цейлоне ценится «тот самый» мелкий очень крепкий черный чай. Тонкие белые серебряные нити белого, душистая россыпь зеленого - это для туристов, увозящих килограммы пакетиков и банок в распухших от сувениров чемоданов. А настоящий ланкийский чай... Нам довелось побывать в грязной, засиженной мухами вонючей лавчонке, где подают национальный напиток - горячий чай с молоком, взбитый в пену путем переливания из чашки в чашку. Готовил его древний старик в замасленной рубахе с гнойными слезящимися глазами.
чайный человек в грязной лавке на въезде в больницу
заваривает лучший напиток в мире.
его день начинается без десяти четыре,
он болен и стар - и утром ему не спится.
его демоны живут в старом железном чане,
они ворчат, он колдует над свежей крутой заваркой,
воздух кипит, оплавлен и обожжен лучами,
он черен и стар - ему никогда не жарко.
его лавка стоит в самом центре чайной вселенной.
жара рождает мелких чудовищ с сетчатыми глазами,
увязающих в молочной гуще - душистой и пенной.
улица смеется детьми и скрипит тормозами.
и нет ни Голливуда, ни биржи, ни пирамид с песками,
Рим никогда не был ни выстроен, ни разрушен,
и мировой океан - со всеми бурями и ветрами -
омывает лишь этот каплеобразный осколок суши.
иногда люди с белой кожей заходят и спрашивают колу -
он протягивает пару бутылок с пластмассовой соломкой
призракам, растворяющимся в дрожащем воздухе Коломбо,
и выходит встречать младшего внука из школы.
Шри-Ланка - это настоящие ананасы. Они умеренно сладкие, они сочные, они огромные, в них нет грубых толстых волокон, которые застревают в зубах и царапают горло. Сок. Полный рот сока, душистый, немного терпкий, бежит по подбородку, жадные пальцы хватают еще кусок - аххххх, вгрызться в мякоть, вдохнуть аромат. Вот так вот я впервые попробовала Ананас. Эту небольшую плантацию содержит семья, во главе - бабушка, помогают ей сын с женой, у которых трое маленьких ребятишек. Женщина сильно озабочена отсутствием дождя - сухой сезон затянулся, они рискует урожаем. Сразу после нашего визита, буквально через пятнадцать минут, хлынул сильнейший ливень.
Путешествие в сердце Ланки заканчивается в маленьком ресторанчике sea food, где нам приносят крабов и креветки с карри. На острове есть три разновидности острой пищи - по нарастающей убойной силе: чили - то, к чему мы более-менее привыкли, карри - очень остро, невозможно остро и смесь чили с карри, именуемая «дьявольская пища». Это счастье отваживается есть не каждый ланкиец.
Крабы по-морскому красивы, их жалко ломать и есть, ощущаешь себя каким-то вандалом-инквизитором, но голод - он не тетка, и мы беремся за щипцы...
В маленькой деревушке Киринда на побережье Шри-Ланки находится один из самых правильных храмов, который я видела в своей жизни. Камни, и океан, и полная луна - ничего лишнего - лучшее место для разговора с Богом. Около ворот надо оставить свои туфли - и ты можешь заходить внутрь. Обычно желательно, чтобы на тебе было что-то, прикрывающее ноги и голые плечи, но в этот храм пускают всех.
Белые ленточки, повязанные на дерево у входа - дань мертвым.
Чтобы попасть в сам храм, надо подняться по крутой скале, цепляясь за железные поручни. Суховатая бабушка ловко карабкается по камням, живые, ясные глаза, по-стариковски тонкие, но еще сильные руки и ноги, узловатые пальцы цепляются за поручни, помогают ей преодолеть подъем. Я делаю шаг по склону в сторону от перил - уступаю дорогу и осторожно балансирую на теплом камне, босые ноги колет ланкийский песок, а над головой горит закат и плывут рваные облака - алый шелк.
Внутри - строения, посвященные и Будде, и индуистским богам, и даже местным королям. "Они были очень сильными, поэтому они здесь", - говорит наш гид, водитель тук-тука, местного трехколесного такси, тщедушный улыбчивый паренек.
Шустрый и веселый индуистский монах встречает туристов вопросом "Wanna mass?" и легким ударом в лоб. После благословения он хочет donation. Люди сидят и молятся прямо на полу, перед многоликой богиней в чашах с песком горят свечи и разноцветные электрические лампочки.
В праздник полнолуния в храме много детей. Прямо напротив входа в одну из построек - колокол на сваях. В него может позвонить каждый, но тренькают, конечно же, дети. Над морем неподвижно висит большая полная луна и разносится надтреснутый голос колокола. Темнеет. Зажигаются огни. Всю ночь в храме и в деревне будут петь и бить в барабаны. Вокруг на много километров - лишь небольшие деревушки и лес. И круглая яркая луна над морем.
«Ввечеру у тела, как у Шивы, рук...», ты стоишь у края обрыва, бриз оседает на коже солеными каплями, стучат барабаны.
Ступа храма в местечке Тиссахарама - одна из самых больших на острове.
Храм на этом месте был еще до н.э., сохранилось несколько статуй Будды, они совершенно не похожи на современные, строже, темнее, веки опущены, взгляд - внутрь себя, мимо суеты. Местные монахи и послушники с удовольствием водят туристов по храмам, благословляют и даже вяжут на запястья белые фенечки, творя молитвы. Но за все это ты обязательно должен пожертвовать денежку.
человеку при храме some American boy
протягивает мятую сотку, а тысячу - в медный таз.
человек страдает и кланяется, не поднимая глаз:
будда - мертвый, а он - живой.
будде не надо сушить перед домом прогорклый рис,
красить стены храма гашеной известкой,
улыбаться туристам, обнажая и зубы, и десны:
like my story? some rupees, please...
человек приносит лотосы и полуденный зной,
поправляет саронг из веселого ситца.
Будда украдкой благословляет его желтой живой рукой
с трещиной на мизинце.
С утра океан встречает изумрудом и бирюзой, пустынным пляжем. Плавать нет никакой возможности, поэтому ты просто стоишь и ждешь, когда очередная волна разобьется о тебя и попробует утащить за собой.
Вокруг - ни одной живой души, мы специально выбрали отель на отшибе, а живущие в нем европейцы к океану и не приближались, а предпочитали целый день сидеть у бассейна. Кроме нас в отеле жили две немецкие пары. Молодые только что поженились, прямо на Шри-Ланке, а пожилые повторяли свое свадебное путешествие тридцатипятилетней давности.
Обслуживающего персонала в гостинице немного, всех можно запомнить по именам. Джаминга - официант и бармен - хитрый. Когда он улыбается, то приподнимает верхнюю губу и показывает белоснежные крупные зубы - становится страшновато и весело. В один из вечеров к нам заползла огромная сколопендра, вызванный из бара Джаминга гонял ее по коридору метлой и театрально прихлопнул. Когда его просили дать с собой на экскурсию бутылку пива или колы, он притворялся глухим: боялся, что вернувшись, мы забудем подписать счет.
Виджита, водитель, - самый душевный и бескорыстный житель острова, который нам встретился. “Деньги - это неважно. Деньги не приносят мне счастья. Вам здесь нравится - вы счастливы - я счастлив тоже. Я только водитель, но я хочу, чтобы вам понравилась Шри-Ланка”, - говорит нам Виджита поздней ночью у храма Зуба в Канди. Он клал нам в машину с утра цветы и отказывался от чаевых, когда мы пытались вручить ему деньги.
Еще в отеле постоянно живет Локти из Швейцарии. Она путешествовала по Шри-Ланке, когда пришло цунами. Потом врачи поставили ей диагноз «рак желудка» и она осталась на острове навсегда. Работает в отеле, занимается благотворительностью, про свою болезнь не вспоминает. «В этой земле не болеют, Будда смотрит за этим», - шутит Лотти.
Хозяина отеля - мистер Вирадж. После школы он пошел работать в полицию и его тут же отправили в леса сражаться с террористами - тамильскими тиграми. Когда он ушел из полиции, то занялся туристическим бизнесом, а его друзья по оружию стали начальниками полицейских участков. «Это мне очень помогает сейчас», - смеется мистер Вирадж. Наш отель он построил сразу после цунами.
На следующий после нашего приезда вечер провожали немку, которая жила на Шри-Ланке целый месяц. Она выкатила две бутылки местного самогона, который называется арак, Виджита и Джаминга играли на барабанах, а мистер Вирадж пел на хинди. Нас попросили спеть что-нибудь русское, мы сначала думали о «Катюше», но вовремя сообразили, что нас окружают немцы и политкорректно затянули «Ой, то не вечер, то не вечер». Под занавес мистер Вирадж исполнил песню с припевом «Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла» - и мы подтянули: «Вертится быстрей земля». Песни действительно были поразительно похожи, ланкийцы стучали нам на барабанах, а пожилая немецкая пара затеяла танец, которому их обучили на острове Фиджи.
Две сочных ноты, которые звучат во мне, каждый раз, когда я говорю «Ланка» - Океан и Солнце. Вечерами наши старички-немцы спускалась на пляж. Они садились на скамейку, муж обнимал жену, та клала голову ему на плечо, и они молча наблюдали, как заходит солнце. Наверное, это все, о чем может мечтать человек в свои семьдесят лет. И все гости и случайные посетители отеля выходили, стояли, смеялись, болтали и смотрели, как огонь исчезает за горизонтом.
такое нелепое хобби - эта тоска по морю
по тоннам воды миллионным, где солнце шипит на грани
по сонным рамам оконным, стучащим при урагане
по железу крылатому в небе, сутолке, very sorry
горе мое, априори было лишь только море
земля выползает из влаги, как разомлевший ящер
деревья на жестких ребрах, лодки под гладким боком
люди шевелят жабрами, убитые солнцепеком
взгляд упирая в спину псины какой ледащей
жаркий, песком блестящий: берег - застывший ящер
севера белые дети с бледной холодной кожей
бредут по колено в соли, голову вздернув в небо
жажда - воды не надо, голод - не надо хлеба,
истома - до тьмы и звона, до сладкой душевной боли
только бы корка соли на снежной гусиной коже
- Я сделал первый шаг - я больше не тело; я сделал второй шаг - я больше не ум; я сделал третий шаг - я больше не сердце; я сделал четвертый шаг - я вошел в свое сознание!
Лежа на мокром ланкийском песке морской звездой, чувствуя движение воды и светил, уходя все глубже в пустоту от запахов, звуков, мыслей, ощущаешь - как тянет, поет, летит сердце - два шага до гармонии, но делать их еще рано.
Буду очень благодарна за ваши голоса, если понравился рассказ, на конкурсе http://club.megapolus.ru/story/122/
эта земля
налетает воздушной массой и радостно - бьет в поддых
выдыхаешь - белая, с камерой наперевес
время здесь, напевая, кардинально идет вразрез
вдаль - по заросшим крышам - то ли женщина, то ли бес
пританцовывая, тазом покачивая в такт соленой воде
эта земля
везде
топит в цвете тебя - акварель -
перемазаны пальцы, губы, не нашлось кистей - значит, так
красишь небо, детей, лодки, храмы, дома, собак
и сушить картины - на седьмую покатую параллель
эта земля
хмель
вытирает память со лба, словно пыль с раскаленных плит
ты стоишь перед ней - нагая, в ладонях - рис
и от тела остался углем эскиз
оттиск в паспорте - штампы виз
и еще - ликером политый split
эта земля
тишь
нежно губами-волнами шелестя
заворачивает тебя в острый пальмовый лист
ты лежишь - ни пальцем не шевелишь
а песок течет - сквозь тебя
небо падает - на тебя
разнимает на атомы - эй, держись -
и прощает - такую категоричную
безналичную и скрипичную
твою жизнь
Cесть в самолет, сбежать от серой, жадной до любого тепла зимы - и выйти в тропический бриз и бесшабашную легкость.
Лежать плоско под пальмами в гамаке. Воздух - мягкий и свежий, соленый. Океан говорит, шевелится, ворочается, набегает на берег, рокочет. Мы жили в небольшом отеле прямо на берегу, засыпали под голос океана, он баюкал, пробивался в сны ни на минуты не замолкающим эхом. По ночам над пальмами зажигались незнакомые созвездия, а на горизонте - огни рыбацких лодок. Иногда поздним вечером мы выходили в черноту, к океану. Садовник по прозвищу Вампир (из зубов у него остались лишь верхние клыки) вручал нам тяжелый фонарь и открывал калитку - и мы шли пугать мелких крабов, убегающих от луча прямо в полосу прибоя, и - дышать океаном.
Ланка - это земля-любовь и земля-смерть, земля-боль и земля-радость.
Я попробую рассказать вам о ней.
Над волнами сидят на своих палках рыбаки, похожие на черных горбатых птиц.
Белые ступы блестят среди зелени пальм.
В воде невозможного цвета морской волны снуют желтые рыбы и плавно скользят гигантские черепахи.
На побережье стоит огромный Будда и охраняет беззащитную перед океаном сушу от разрушительной стихии, подняв правую ладонь. В прошлый раз море забрало слишком многих - люди залезали на деревья, пытались спастись на поезде. А уцелела лишь хижина-храм, что стояла на небольшом островке. Говорят, там даже не погасли свечи. Дома и кружевные храмы полностью исчезли под водой во время цунами, и после ремонта на них растут кусты: зелень здесь принимается даже в горстке земли.
«Я хочу уйти и жить в горах, - говорит продавец лунных камней на небольшой шахте, - я родился прямо на берегу моря, и я не люблю его. Оно слишком страшное, слишком много воды».
Шахта стоит посередине коричной плантации. Сушь.
моет в мутной воде голубые куски луны
человек с серой кожей, мечтающий жить в горах,
он ушел бы, но - страх
бежит впереди, к тому же жены
уже год как нет и лунные камни - пища для дочерей.
оглянется через плечо, слушает, как прибой
налетающий звуком - живой, шальной -
омывает песчаную плоть земли.
он идет домой, весь в коричной сухой пыли
и свистит собаку, бегущую от дверей.
по ночам в паутине звенит москит,
он лежит на полу, не спит, видит трещину в потолке,
видит статую: жезл в кулаке,
и луна - неизменный морей магнит -
освещает танец смеющегося бога.
и когда море приходит - вселенная изумруда
он говорит: прости,
тебя слишком много, чтобы держать в горсти,
я боюсь. тебя слишком много.
Форт в городе Галле бархатный - поросший мхом и травой, теплый и очень колониальный. На стенах крепости действует негласное разрешение на совместную прогулку молодых пар - под зонтиками. В укромных уголках звучат смешки, блестят белозубые улыбки, влюбленные прижимаются к теплым коричневым камням и смотрят на море, обнявшись или взявшись за руки.
За стенами форта кипит жизнь - здесь банки, школа, магазины и жилые дома. Галле - город с многовековой историей. По легенде отсюда царь Соломон вывозил ланкийские самоцветы и слоновую кость, здесь вели свои дела персидские, греческие, римские, арабские, малайские и индийские купцы. В 16 веке в город пришли португальцы, а полтора столетия спустя - голландцы. Они построили гранитный форт Галле, который входит в список всемирного наследия ЮНЕСКО, крупнейшую европейскую колониальную крепость, сохранившуюся до настоящего времени в Азии.
Местные жители ныряют со стен порта за небольшую денежку - прямо туда, где скалы. Помните рассказ Моэма про красавицу, которая скормила аборигена-пацаненка акулам за серебряный соверен?
Рыбный рынок на подъездах к Галле тянется на несколько километров. Рыбаки торгуют прямо у своих лачуг: фанера, пара пальмовых листьев - вот и жилье. У прилавков бегает детвора, смотрит исподлобья на чужих - не доверяет. Любопытство и желание разжиться монеткой сильнее, смуглый мальчишка приближается и заискивающе смотрит снизу вверх: «Fish, Madam?»
«я - рыба в горячем прибое, я - легкая желтая рыба.
меня не поймают крюки и тугие рыбацкие сети.
меня не догонят ни камни, ни злые соседские дети.
мои плавники - это скалы, бока - золотые монеты.
я - белка на пальмовых листьях, я ловкая серая белка,
в дупле хороню я луну на исходе свершившейся ночи.
и солнце в зените танцует, и солнце в лазури хохочет,
когда я пушистым хвостом щекочу его желтую спину.
я - птица над зеленью леса, я сильная белая птица.
на крыльях моих отдыхают могучие южные ветры.
я молнией в небо взмываю, я падаю камнем на жертву,
мой крик будит землю и небо, волнует пустыню и море.
высокая женщина в сари выносит дымящийся ужин,
ладони - живое тепло, а глаза холодны и печальны.
но даже она не узнает мою молчаливую тайну:
я - птица, я - белка, я - рыба в горячем веселом прибое…»
Темным ланкийским утром мы отправляемся прочь от побережья, в самое сердце острова - город Канди. В лавках зажигаются огни, сонные люди открывают окна, женщины выводят в школу детей. Люди просыпаются, выходят к дороге и застывают там, как цапли на полях - стоят, смотрят вокруг, ждут чего-то. Чем дальше вглубь страны - тем проще деревни. Кто-то чистит у обочины зубы, кто-то разогревает завтрак, кто-то вяжет на веревки у храма белые траурные ленты, а напротив раскладывают на куске холстины рис на просушку. Девчушки с длинными косичками идут вдоль дороги, прижав к груди пару книжек. В ярком оранжевом одеянии бредет под зонтиком монах с сумкой-попрошайкой.
По обеим сторонам дороги тянутся каучуковые плантации, один из источников дохода Цейлона. Смуглые люди, едва различимые в утреннем полусумраке, передвигаются от дерева к дереву, колдуют у стволов. Молочный сок бежит по коре, стекает в привязанные половинки кокосов. Содержимое чаш обрабатывается и потом станет резиной. Резчики по коре рады туристам, для них это - дополнительный источник заработка, поэтому они с удовольствием позируют перед камерами. “Germania?” - улыбается человек в шляпе.
Мимо рисовых и банановых полей, мимо рек, текущих по дну ущелий, буйволов, лежащих в теплой мутной воде и застывших рядом с ними цапель, мы торопимся к водопою слонов. На острове браконьеры все еще продолжают убивать этих животных, имеющих несчастье обладать слишком дорогими бивнями. Оставшихся без родителей слонят отвозят в питомник, где растят и готовят к жизни в дикой природе. Два раза в день их ведут на водопой, всем стадом. Слоны переходят дорогу, и вдруг несколько из них поворачиваются - и делают пару шагов по направлению к толпе туристов, потом замирают - и слегка кланяются. Волшебство. На водопое слоны разбредаются: одни устраивают себе водный душ, другие предпочитают ему песочный. Некоторые валятся на землю и трутся о стены каньона. Ходят они совершенно умилительно: идущий сзади держится хоботом за хвост переднего. Такие не потеряются.
Ботанический сад Канди был создан в 1821 году и принадлежал последней королеве Цейлона, а во время второй мировой войны в нем находился штаб главнокомандующего войск союзников в Южной Азии.
В саду богатейшая, более 100 видов, коллекция орхидей. Говорят, их можно увидеть, лишь получив специальное разрешение. Про разрешение ничего не знаю - все было открыто, мы спокойно вошли. Прямо напротив входа - красивейшие орхидеи с яркими крупными цветками, а сразу за ними - маленький прудик с лотосами и красными рыбами. Закрываешь глаза и поводишь носом: орхидеи пахнут шоколадом, ванилью, сладостью, знойным дурманом, томным полуднем и чужими странами.
На стенах - растение под названием "борода старика", у нее еще есть несколько фэнтезийное имя Тилландсия. Наш гид назвал ее сначала "alter Manns Bart", потом "old man's beard", но не успокоился и на этом, старательно выговорив "boroda starika".
Разнообразие видов завораживает: во все стороны распушился дикий петух - национальная птица Шри-Ланки, бело-сиреневыми скорпионами расползлись по стеблям пятнистые орхидеи, красными крестами вспыхивают цветы из Центральной Америки. Жители Коста-Рики рассказывают легенду о человеке по имени Хосе, жившем вблизи часовни, где хранился большой золотой крест. Однажды, когда в часовню ворвались грабители, Хосе спас крест и сквозь маленькое окошко выбрался наружу. Убегая, он поранился о камни, и кровавые следы указали грабителям дорогу. И тогда капли крови Хосе превратились в красные орхидеи, которые расцвели повсюду и скрыли следы. Но сердце Хосе не выдержало, он упал и умер, а цветы остались - в память о жертве, принесённой во имя святыни. С тех пор это растение называется «орхидея-крест».
В аллеях сада - обычная суета. Под мимозой, посаженной Юрием Гагариным, уютно расположились на отдых местные продавцы воды, на лужайках щебечут школьницы - синие юбки, белые блузки, белые гольфы, черные косички. Девчушки, оказывается, разговаривают по-английски: «Оставайтесь на Шри-Ланке, мэдам, Вы добрая, будете нас учить!» Машут руками, улыбаются. Ну что, белки, откуда узнали мою профессию?
«Леди, можно сфотографироваться с Вами на память? Леди, дайте потрогать ваши волосы! Они у Вас рыжие - настоящие?», - подлетает ко мне толстушка-ланкийка в розово-золотом сари, хохочет.
Весь класс полег на отдых в тени гигантского растения. Вы думаете, что знаете, как выглядит фикус? Такое вот нечто в горшочке? Фикус фикусу рознь, мои утяточки. Вот вам фикус Бенджамена, ему сто лет, и в горшок он точно не влезет. Ветви - щупальца кожистого осьминога - устало опираются на подставленные садовниками костыли, колония муравье дружно марширует по стволу по каким-то свои муравьиным делам.
На ветках, как птицы, расселись студенческие пары из расположенного по соседству университета Канди: здесь тоже действует негласное разрешение на разнополые прогулки.
Мы обнимаем необъятное дерево Слоновья Нога, дивимся на пальму Бабья Попа, ценность плодов которой исчисляется порой тысячами евро, фотографируем нестройный ряд Пьяных Сосен, изогнувшихся причудливыми дугами.
Приезжаем в Отель Обезьян: десятки их живут на деревьях вокруг него. Водитель Виджита рассказывал нам, как недавно турист, распивая принесенный ему welcome drink в холле отеля, неосмотрительно положил свой мобильный телефон рядом с собой. Хватился через пару минут и устроил скандал: что за безобразие, кто украл мой сотовый, сейчас позвоню на него, наверняка вор еще не успел вынуть из него sim-карту! В последнем турист оказался прав: когда телефон зазвонил, хвостатый вор, сидевший пятью метрами выше на балконе, выронил от неожиданности телефон. Владельцу досталась только карточка, извлеченная из-под обломков.
Паломники в белых одеждах заполняют улицы Канди раз в шесть лет, они идут со всей страны, стоят в очередях, сидят и спят в очередях, молятся в очередях - и все это под палящим солнцем, еда - с собой, воду привозят в передвижных палатках. Это - праздник Зуба.
Будда умер. «Это тело достигло своей полноты и ему нужен отдых. Забудьте обо мне, будьте светом для самих себя. Кто обрящет свет и прибежище в истине и не станет искать их ни в чем ином, кроме самого себя, тот будет истинным учеником моим, вступившим на истинный путь». Будда умер, и религия без бога обрела его, тело кремировали и отправили прах в разные уголки мира, а единственный оставшийся зуб был вывезен на Шри-Ланку. Раз в год реликвию, находящуюся в шести золотых ларцах в Храме Зуба, помещают на спину слона и возят по Канди. Будда умер, и раз в 6 лет зуб показывают простому народу десять дней подряд. Реликвия, как сказали немцы, жившие с нами в отеле, размером с ладонь («Определенно, Будда не был европейцем») - они ее видели 35 лет назад во время свадебного путешествия, тогда туристов пускали без очереди по вечерам.
Храм прекрасен, но мы были настолько измучены, а наш гид так летел вперед, что все золотое великолепие вылилось в сон наяву - волшебный, немного нереальный, но остановиться и осознать сил просто не осталось. И в этом тоже была своя прелесть и правильность.
На чайной плантации в воскресенье царит тишина, отдыхают люди и вещи. Молчат темные цеха, в которых пахнет душистым старым деревом и немного - дымом. Смешливая девушка в сари обстоятельно рассказывает нам о процессе производства, а за окном в небольшой круглой чаше цветет огромный розовый лотос.
Вокруг фабрики - километры зеленых чайных кустов, с одной стороны подступили горы, по камням бежит речка. Женщина в оранжевом сари выжимает белье, складывает его в таз, поднимает на голову. Босые ноги уверенно ступают по красной земле, пара минут - и оранжевое пятно теряется в гуще зеленой листвы.
Нам заварили чай, я делаю глоток и оказываюсь в детстве. Черные чаинки кружатся в янтарной влаге, я сижу на огромной бабушкиной постели с куском яблочного пирога, долгий зимний день, который никогда не закончится, взвесь пылинок в столбе солнечного света - удивительные трюки играет с нами наше подсознание, разбуженное вкусовыми ассоциациями! На Цейлоне ценится «тот самый» мелкий очень крепкий черный чай. Тонкие белые серебряные нити белого, душистая россыпь зеленого - это для туристов, увозящих килограммы пакетиков и банок в распухших от сувениров чемоданов. А настоящий ланкийский чай... Нам довелось побывать в грязной, засиженной мухами вонючей лавчонке, где подают национальный напиток - горячий чай с молоком, взбитый в пену путем переливания из чашки в чашку. Готовил его древний старик в замасленной рубахе с гнойными слезящимися глазами.
чайный человек в грязной лавке на въезде в больницу
заваривает лучший напиток в мире.
его день начинается без десяти четыре,
он болен и стар - и утром ему не спится.
его демоны живут в старом железном чане,
они ворчат, он колдует над свежей крутой заваркой,
воздух кипит, оплавлен и обожжен лучами,
он черен и стар - ему никогда не жарко.
его лавка стоит в самом центре чайной вселенной.
жара рождает мелких чудовищ с сетчатыми глазами,
увязающих в молочной гуще - душистой и пенной.
улица смеется детьми и скрипит тормозами.
и нет ни Голливуда, ни биржи, ни пирамид с песками,
Рим никогда не был ни выстроен, ни разрушен,
и мировой океан - со всеми бурями и ветрами -
омывает лишь этот каплеобразный осколок суши.
иногда люди с белой кожей заходят и спрашивают колу -
он протягивает пару бутылок с пластмассовой соломкой
призракам, растворяющимся в дрожащем воздухе Коломбо,
и выходит встречать младшего внука из школы.
Шри-Ланка - это настоящие ананасы. Они умеренно сладкие, они сочные, они огромные, в них нет грубых толстых волокон, которые застревают в зубах и царапают горло. Сок. Полный рот сока, душистый, немного терпкий, бежит по подбородку, жадные пальцы хватают еще кусок - аххххх, вгрызться в мякоть, вдохнуть аромат. Вот так вот я впервые попробовала Ананас. Эту небольшую плантацию содержит семья, во главе - бабушка, помогают ей сын с женой, у которых трое маленьких ребятишек. Женщина сильно озабочена отсутствием дождя - сухой сезон затянулся, они рискует урожаем. Сразу после нашего визита, буквально через пятнадцать минут, хлынул сильнейший ливень.
Путешествие в сердце Ланки заканчивается в маленьком ресторанчике sea food, где нам приносят крабов и креветки с карри. На острове есть три разновидности острой пищи - по нарастающей убойной силе: чили - то, к чему мы более-менее привыкли, карри - очень остро, невозможно остро и смесь чили с карри, именуемая «дьявольская пища». Это счастье отваживается есть не каждый ланкиец.
Крабы по-морскому красивы, их жалко ломать и есть, ощущаешь себя каким-то вандалом-инквизитором, но голод - он не тетка, и мы беремся за щипцы...
В маленькой деревушке Киринда на побережье Шри-Ланки находится один из самых правильных храмов, который я видела в своей жизни. Камни, и океан, и полная луна - ничего лишнего - лучшее место для разговора с Богом. Около ворот надо оставить свои туфли - и ты можешь заходить внутрь. Обычно желательно, чтобы на тебе было что-то, прикрывающее ноги и голые плечи, но в этот храм пускают всех.
Белые ленточки, повязанные на дерево у входа - дань мертвым.
Чтобы попасть в сам храм, надо подняться по крутой скале, цепляясь за железные поручни. Суховатая бабушка ловко карабкается по камням, живые, ясные глаза, по-стариковски тонкие, но еще сильные руки и ноги, узловатые пальцы цепляются за поручни, помогают ей преодолеть подъем. Я делаю шаг по склону в сторону от перил - уступаю дорогу и осторожно балансирую на теплом камне, босые ноги колет ланкийский песок, а над головой горит закат и плывут рваные облака - алый шелк.
Внутри - строения, посвященные и Будде, и индуистским богам, и даже местным королям. "Они были очень сильными, поэтому они здесь", - говорит наш гид, водитель тук-тука, местного трехколесного такси, тщедушный улыбчивый паренек.
Шустрый и веселый индуистский монах встречает туристов вопросом "Wanna mass?" и легким ударом в лоб. После благословения он хочет donation. Люди сидят и молятся прямо на полу, перед многоликой богиней в чашах с песком горят свечи и разноцветные электрические лампочки.
В праздник полнолуния в храме много детей. Прямо напротив входа в одну из построек - колокол на сваях. В него может позвонить каждый, но тренькают, конечно же, дети. Над морем неподвижно висит большая полная луна и разносится надтреснутый голос колокола. Темнеет. Зажигаются огни. Всю ночь в храме и в деревне будут петь и бить в барабаны. Вокруг на много километров - лишь небольшие деревушки и лес. И круглая яркая луна над морем.
«Ввечеру у тела, как у Шивы, рук...», ты стоишь у края обрыва, бриз оседает на коже солеными каплями, стучат барабаны.
Ступа храма в местечке Тиссахарама - одна из самых больших на острове.
Храм на этом месте был еще до н.э., сохранилось несколько статуй Будды, они совершенно не похожи на современные, строже, темнее, веки опущены, взгляд - внутрь себя, мимо суеты. Местные монахи и послушники с удовольствием водят туристов по храмам, благословляют и даже вяжут на запястья белые фенечки, творя молитвы. Но за все это ты обязательно должен пожертвовать денежку.
человеку при храме some American boy
протягивает мятую сотку, а тысячу - в медный таз.
человек страдает и кланяется, не поднимая глаз:
будда - мертвый, а он - живой.
будде не надо сушить перед домом прогорклый рис,
красить стены храма гашеной известкой,
улыбаться туристам, обнажая и зубы, и десны:
like my story? some rupees, please...
человек приносит лотосы и полуденный зной,
поправляет саронг из веселого ситца.
Будда украдкой благословляет его желтой живой рукой
с трещиной на мизинце.
С утра океан встречает изумрудом и бирюзой, пустынным пляжем. Плавать нет никакой возможности, поэтому ты просто стоишь и ждешь, когда очередная волна разобьется о тебя и попробует утащить за собой.
Вокруг - ни одной живой души, мы специально выбрали отель на отшибе, а живущие в нем европейцы к океану и не приближались, а предпочитали целый день сидеть у бассейна. Кроме нас в отеле жили две немецкие пары. Молодые только что поженились, прямо на Шри-Ланке, а пожилые повторяли свое свадебное путешествие тридцатипятилетней давности.
Обслуживающего персонала в гостинице немного, всех можно запомнить по именам. Джаминга - официант и бармен - хитрый. Когда он улыбается, то приподнимает верхнюю губу и показывает белоснежные крупные зубы - становится страшновато и весело. В один из вечеров к нам заползла огромная сколопендра, вызванный из бара Джаминга гонял ее по коридору метлой и театрально прихлопнул. Когда его просили дать с собой на экскурсию бутылку пива или колы, он притворялся глухим: боялся, что вернувшись, мы забудем подписать счет.
Виджита, водитель, - самый душевный и бескорыстный житель острова, который нам встретился. “Деньги - это неважно. Деньги не приносят мне счастья. Вам здесь нравится - вы счастливы - я счастлив тоже. Я только водитель, но я хочу, чтобы вам понравилась Шри-Ланка”, - говорит нам Виджита поздней ночью у храма Зуба в Канди. Он клал нам в машину с утра цветы и отказывался от чаевых, когда мы пытались вручить ему деньги.
Еще в отеле постоянно живет Локти из Швейцарии. Она путешествовала по Шри-Ланке, когда пришло цунами. Потом врачи поставили ей диагноз «рак желудка» и она осталась на острове навсегда. Работает в отеле, занимается благотворительностью, про свою болезнь не вспоминает. «В этой земле не болеют, Будда смотрит за этим», - шутит Лотти.
Хозяина отеля - мистер Вирадж. После школы он пошел работать в полицию и его тут же отправили в леса сражаться с террористами - тамильскими тиграми. Когда он ушел из полиции, то занялся туристическим бизнесом, а его друзья по оружию стали начальниками полицейских участков. «Это мне очень помогает сейчас», - смеется мистер Вирадж. Наш отель он построил сразу после цунами.
На следующий после нашего приезда вечер провожали немку, которая жила на Шри-Ланке целый месяц. Она выкатила две бутылки местного самогона, который называется арак, Виджита и Джаминга играли на барабанах, а мистер Вирадж пел на хинди. Нас попросили спеть что-нибудь русское, мы сначала думали о «Катюше», но вовремя сообразили, что нас окружают немцы и политкорректно затянули «Ой, то не вечер, то не вечер». Под занавес мистер Вирадж исполнил песню с припевом «Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла» - и мы подтянули: «Вертится быстрей земля». Песни действительно были поразительно похожи, ланкийцы стучали нам на барабанах, а пожилая немецкая пара затеяла танец, которому их обучили на острове Фиджи.
Две сочных ноты, которые звучат во мне, каждый раз, когда я говорю «Ланка» - Океан и Солнце. Вечерами наши старички-немцы спускалась на пляж. Они садились на скамейку, муж обнимал жену, та клала голову ему на плечо, и они молча наблюдали, как заходит солнце. Наверное, это все, о чем может мечтать человек в свои семьдесят лет. И все гости и случайные посетители отеля выходили, стояли, смеялись, болтали и смотрели, как огонь исчезает за горизонтом.
такое нелепое хобби - эта тоска по морю
по тоннам воды миллионным, где солнце шипит на грани
по сонным рамам оконным, стучащим при урагане
по железу крылатому в небе, сутолке, very sorry
горе мое, априори было лишь только море
земля выползает из влаги, как разомлевший ящер
деревья на жестких ребрах, лодки под гладким боком
люди шевелят жабрами, убитые солнцепеком
взгляд упирая в спину псины какой ледащей
жаркий, песком блестящий: берег - застывший ящер
севера белые дети с бледной холодной кожей
бредут по колено в соли, голову вздернув в небо
жажда - воды не надо, голод - не надо хлеба,
истома - до тьмы и звона, до сладкой душевной боли
только бы корка соли на снежной гусиной коже
- Я сделал первый шаг - я больше не тело; я сделал второй шаг - я больше не ум; я сделал третий шаг - я больше не сердце; я сделал четвертый шаг - я вошел в свое сознание!
Лежа на мокром ланкийском песке морской звездой, чувствуя движение воды и светил, уходя все глубже в пустоту от запахов, звуков, мыслей, ощущаешь - как тянет, поет, летит сердце - два шага до гармонии, но делать их еще рано.
Буду очень благодарна за ваши голоса, если понравился рассказ, на конкурсе http://club.megapolus.ru/story/122/