Святитель Николай, архиепископ Мир Ликийский
Людмила Медведева
ХРУСТАЛЬНАЯ ГОРА
Не хочу! уходить из храма не хочу-у!
Еще подышать, еще перецеловать всех: и Отца Сергия, и преподобного Серафима, и Царицу небесную. И батюшку нашего, заступничка Николу-Угодника! И уже уходя вернуться от дверей и еще раз кинуться в ножки Спасителя .
- Матушка, храм закрыт, матушка, завтра приходите!
Завтра. А будет оно у меня, это завтра? Дойду ли я еще сюда?
Ну вот. Одна я в переулке. Сама виновата. Чуть бы пораньше, когда другие уходили, уцепилась бы за чей-нибудь православный рукав, глядишь - доволокли бы люди добрые до метро… Никого вокруг. Ну, пойдем, благословясь.
Когда коленки не гнутся, а ходить надо, то приходиться изобретать свою систему передвижения по земной тверди. Сдержки и противовесы, сдержки и противовесы. Идешь примерно как на лыжах. Ногу-то я ставлю по-умному: я, вроде, уже хочу упасть, все тело уже готово к падению, расположилось, чтобы не слишком разбиться, а я - раз! И не упала. И я превосходно двигаюсь по этой благословенной планете! Да! Превосходно!
Но только не зимой!
Мне так все и говорят: зимой таким, как я, на улице делать нечего!
И дочка все:
- Мама, не надо! Мама, куда ты? Талдычит, как заведенная, про ужасы, приключившиеся со знакомыми старушками. Самый ужасный ужас это не моментальная даже смерть под колесами, а перелом шейки бедра.
После перелома шейки бедра старушка обыкновенно изнывает на последнем ложе в пролежнях и молит Господа скорей прибрать ее.
- Мама, ты только скажи! Мы тебе всё...
Славная у меня дочка.
- А храм вы мне тоже принесете?
- Мама! Вот растает, подсохнет - иди куда хочешь!
… Значит, я должна обойтись без всех зимних праздников?
Без Николы зимнего?
Без Сретения?
Без святого Вонифатия , когда на литургию идешь по прекрасному моему городу, безлюдному теперь только в это единственное утро в году?
Без Рождества Христова, наконец?
А как, скажите, не выйти хоть изредка к Илии Обыденному на пятнишный акафист Нечаянной Радости?
Вот и ковыляю теперь после пятнишного-то акафиста да по смертному льду. . .
Батюшкии! Что же за напасть! На углу, как поворачивать на улицу, холм ледяной! Днем , видно из водосточной трубы капало…. Ну и накапало. Это для вас, здоровеньких, незаметный бугорок, а для моих ног - препятствие неодолимое. …Машина проезжающая фарами мазнула - лед сверкнул - хрустальная гора!
Гору то хрустальную я и по пути в храм приметила, и красивенько ее обошла, Вот здесь совсем недавно спускалась с тротуарчика… А теперь тут автомобили притерлись друг к другу, а между ними - гребни сугробов, не преодолеть. Потыкалась я туда-сюда - везде машины стоят плечом к плечу. Западня, прямо. Можно, конечно, обратно всю улицу пройти и, по соседнему переулку… Нет. Смотри правде в лицо. Уже не дойдешь. Значит, пойдем на штурм. Святителю отче Николае, помогай!
И ступней своей корявой первый шаг сде-е!
На вершине удалось за трубу водосточную зацепиться. Обняла я её, как поэт березку. Стою. А вниз и глянуть страшно. «Здесь вам не равнина, здесь климат иной.» Ну и сколько можно так стоять? Может мне, как альпинисту, задом спускаться? Стала я понемногу трубу отпускать, заскользила, заскользила, да и покатилась !
Ну, всё, мать, допрыгалась! сейчас все мои косточки безкальциевые рассыпятся, яко сушило сосшохшое, и ложе пролежней поглотит мя …
Только вместо льда смертного, вместо конца бесславного, упала я в объятья скоромимопроходящего старичка. Поймал меня старичок, укрепил на земной тверди.
- Что, альпинистка, цела?
Повертел меня, шаль сбившуюся поправил, сумочку, отлетевшую от снега отряхнул.
И повел под ручку. Через Остоженку повёл, через Пречистенку, через Бульварное до самого до метро довёл.
Успокоилась я, освоилась с возобновлением жизни, спрашиваю:
-А Вам по дороге?
- А я с тобой в метро пойду. Ты мне поможешь? Иди по своей карточке, а я сзади проскочу
- А у вас, сударь? (своим подчеркнутым выканьем я намекала, что с дамой на «ты» не стоит разговаривать даже героям-спасателям) - разве нет карточки москвича?
- Нету, Галюшка, нету.
Держит меня за локоть цепко, приговаривает:
- Вот тут осторо-ожненько, ну-ко здесь ступай. Куда ты всё рвёшься, Галюшка! Там же машины! Куда нам спешить?
Это когда я ему успела имя-то своё сообщить?
А впереди новое испытание! Лестница. По лестницам спускаюсь я теперь так: наваливаюсь всем телом на перила и почти качусь по ним, волоча по ступенькам ноги.
И от предчувствия скорой встречи с лестницей про старичка-то и забыла. Что надо с ним вместе через турникет идти! Сама прошла со своей карточкой, оглядываюсь: где мой старичок? А он уже впереди меня! Как он проскочил? Экий шустрый! Улыбается и опять хлопочет - помогает мне уже на лестнице осваиваться.
Я было к перилам, а он мне:
- По перилам хочешь покататься, пионерка?
Обнял меня за плечи, и тихонечко вниз свёл. В вагоне на свободное место усадил, пуговицу застегнул, шаль поправил. А я от всего пережитого даже не сопротивляюсь такой фамильярности. Только перед тем, как задремать, сказать успела:
- Благодарю Вас, Вы были очень любезны. Только вот не представились…
- Николай я, Галюшка, Николай…
И я уснула.
А очнулась я уже дома от того, что меня дочка разувает:
- Мамочка! Как же ты добралась?! Я тут извелась вся. Просила ведь: не ходи никуда одна! Запирать тебя, что ли?
Безмолвствую, а сама размышляю:
- Давненько что-то я на акафисте в Николе-Кузнецах не была.