ВОЙНА НАРОДНАЯ. Часть I
Альфред Кох
Прошло уже больше шестидесяти лет после окончания Второй мировой войны. Шестьдесят лет - это фактически жизнь целого поколения. Во всяком случае, в России. То есть нынешним первоклассникам уже практически некому рассказать, как это было.
Вот мне про войну рассказывал дед, Георгий Федорович Карпов, фронтовик, инвалид войны. Еще - отец, Рейнгольд Давыдович Кох, спецпереселенец в шесть лет, колхозник в семь, короче - труженик тыла. Еще, конечно, бабка, тетка, мать, теща, тесть...
А кто расскажет, например, моим внукам? Мне, по моему возрасту, уже вполне можно и дедом стать. Кто? Слава Богу, мать с тещей еще живы. Но что они такого особенного помнят? Матери было восемь лет, когда война закончилась, теще - одиннадцать. Ну, помнит мать, как много было эвакуированных, как дед вернулся с фронта, голодуху. Теща - тот же голод да эвакуацию по Ладожскому озеру зимой 41-го. Это, пожалуй, и все... Негусто.
Несмотря на все усилия, война уходит от нас, закрывается другими войнами, пусть менее масштабными, но более свежими, она затягивается как рана, превращаясь в страшный, но уже заживший рубец, становится просто историческим событием.
Современная жизнь со своими дурацкими и мелкими проблемами заслоняет прошлое, и неумолимая социология бесстрастно фиксирует, что немцев россияне любят и уважают больше, чем украинцев и грузин, а Чубайса ненавидят сильнее, чем Сталина.
Людям моего поколения, и тем более старше, нужно понять, что сегодня страшная война середины прошлого века воспринимается так же, как нами в семидесятых воспринималась Первая мировая. Помните, как она воспринималась? Да никак она не воспринималась. Мы свободно могли говорить об ошибках русского командования, о тупости Николая, о предательстве Антанты, об идиотах-сербах... И еще легко и охотно говорили о полной бессмысленности этой войны, не понимая, что бессмысленность - это характерная черта любой войны...
Продолжение на нашем сайте
Прошло уже больше шестидесяти лет после окончания Второй мировой войны. Шестьдесят лет - это фактически жизнь целого поколения. Во всяком случае, в России. То есть нынешним первоклассникам уже практически некому рассказать, как это было.
Вот мне про войну рассказывал дед, Георгий Федорович Карпов, фронтовик, инвалид войны. Еще - отец, Рейнгольд Давыдович Кох, спецпереселенец в шесть лет, колхозник в семь, короче - труженик тыла. Еще, конечно, бабка, тетка, мать, теща, тесть...
А кто расскажет, например, моим внукам? Мне, по моему возрасту, уже вполне можно и дедом стать. Кто? Слава Богу, мать с тещей еще живы. Но что они такого особенного помнят? Матери было восемь лет, когда война закончилась, теще - одиннадцать. Ну, помнит мать, как много было эвакуированных, как дед вернулся с фронта, голодуху. Теща - тот же голод да эвакуацию по Ладожскому озеру зимой 41-го. Это, пожалуй, и все... Негусто.
Несмотря на все усилия, война уходит от нас, закрывается другими войнами, пусть менее масштабными, но более свежими, она затягивается как рана, превращаясь в страшный, но уже заживший рубец, становится просто историческим событием.
Современная жизнь со своими дурацкими и мелкими проблемами заслоняет прошлое, и неумолимая социология бесстрастно фиксирует, что немцев россияне любят и уважают больше, чем украинцев и грузин, а Чубайса ненавидят сильнее, чем Сталина.
Людям моего поколения, и тем более старше, нужно понять, что сегодня страшная война середины прошлого века воспринимается так же, как нами в семидесятых воспринималась Первая мировая. Помните, как она воспринималась? Да никак она не воспринималась. Мы свободно могли говорить об ошибках русского командования, о тупости Николая, о предательстве Антанты, об идиотах-сербах... И еще легко и охотно говорили о полной бессмысленности этой войны, не понимая, что бессмысленность - это характерная черта любой войны...
Продолжение на нашем сайте