Александр Роднянский: Global Russian - это я.Часть 1
Александр Роднянский, которого друзья и близкие обязательно называют Лешей, в прошлом генеральный продюсер и создатель самых разных телеканалов, от украинского «1+1» до Пятого и РЕН ТВ, окончательно распрощался с ящиком. Просто ушел. Что означает это для нас? Да в принципе еще одно подтверждение того грустного факта, что личности на сегодняшнем телевидении не нужны. Но мы и так это знали. Вопрос другой: а есть ли жизнь вне ТВ? И как ею жить? Об этом, а также о деньгах, кино и образе жизни богатых людей наш обозреватель Игорь Свинаренко и поговорил с акулой телевидения, крупнейшим отечественным кинопродюсером Александром Роднянским.
Иллюстратор Виктор Меламед
«КИНОТАВР» И ДР. ФЕСТИВАЛИ
Леша, ты на какие фестивали ездишь? Кроме «Кинотавра»? Может, вообще на все?
- Не на все. В Венецию езжу, в Берлин. Ну и в Канны, само собой, вот, пожалуй, и все.
Канны, верно, самый веселый фестиваль.
- Сложный.
Геморрой?
- Да. Геморройный. Очень загруженный людьми. Очень формальный. Переодеваться надо все время.
Black tie.
- Ага.
Tuxedo и прочее говно...
- А в Берлине ничего не надо.
Берлин - бедный демократический город.
- Не бедный, но демократический.
На «Кинотавре», как в Берлине, ничего не надо? Никаких переодеваний?
- Днем не надо. А вечером... Мы боремся за то, чтоб люди ходили все-таки не в шортах.
Пытаетесь бороться.
- Ну да. Все-таки премьеры. Вечером.
Tuxedo, наверно, не требуете. Костюм хотя бы надевали наши.
- Да, костюм вечером - в знак уважения к коллегам. Все же премьера - это праздник.
И у вас там, на «Кинотавре», веселей, чем в Каннах?
- Канны - это большой бизнес, в котором гламур и глянец всего лишь побочный эффект реальной индустрии.
А у нас?
- У нас долгие годы был сутью гламур. То, чем я занимаюсь, - это попытка сфокусироваться на кино, при всем том, что сохраняется светский элемент. Но главным должно быть кино. Мы к этому идем. А раньше, еще семь лет назад, были пустые залы. В кино ходили очень скромно.
Раньше на другое больше внимания обращали. Были громкие истории про то, как знаменитым артистам подвозили проституток, угощали ими, а потом этими же проститутками попрекали. Помнишь?
- Ага.
Это наветы или правда на «Кинотавре» интересно? Идет гульба?
- Не знаю, как раньше, сейчас уже не так. Это ты про веселые времена девяностых рассказываешь...
А как ты стал этим заниматься, то все это...
- ...исчезло, к сожалению или к счастью.
Проституток смело ветром.
- Уверен, они есть, но точно не имеют былого гигантского значения.
Я в этой связи вспомнил о главной торговой улице в Каннах...
- Антиб?
Нет, я про Феликса Фора.
- Да, это был французский президент.
Который знаменит главным образом обстоятельствами своей смерти.
- Ты про что?
Официально признано, что он умер на проститутке, и вот в его честь назвали прекрасную улицу. Это мы так перекинули мостик от «Кинотавра» к Каннам, к Каннскому фестивалю. Или наоборот. Нам, конечно, пока далеко до галльского жизнелюбия и брызг шампанского, Champagne: если б у нас президент умер на веселой девице, то про это народ узнал бы через сто лет.
- В лучшем случае.
Из «Викиликса» какого-нибудь.
- Исторического.
Хотя откуда мы знаем, какой будет мораль через сто лет? Может, ходить к проституткам будет почетно. Вот скажи, реально устроить на «Кинотавре» рынок, где крутились бы бабки?
- Не... Если нету в целом рынка кино... На «Кинотавре» это менее всего вероятно. Все русское кино пока в эмбриональном состоянии; я имею в виду производство, а не показ.
Значит, то, чем ты занимаешься, это такая благотворительность во имя будущего.
- Помимо того, что это мне интересно, я веду такой образ жизни. Потом, поскольку я занимаюсь кино профессионально и системно, это имеет смысл в целом. Ты варишься в этом процессе, видишь картину целиком, находишь талантливых людей, следишь за тем, что они делают. Конфигурируешь площадку в каком-то смысле. Ну и это своего рода такой кураторский проект, знаешь, как галерея. Ты не влияешь на отдельные элементы - на фильмы, но выстраивать конфигурацию людей, фильмов и обстоятельств очень интересно. Я думаю, при счастливом варианте развития индустриальных событий в будущем это будет иметь еще больший смысл.
Но ты на этом по любому не разоришься, как я понимаю.
- Ну я стараюсь, чтоб это было как-то разумно. В последние годы было тяжело, сейчас же мы начинаем выходить из кризиса... Но уже не за собственный счет - в кризис я платил большую часть сам. Представь себе: пять тысяч человек, сто фильмов, десять дней и вся ответственность - на мне.
Твой, значит, «Кинотавр», как саженцы, которые ты высаживаешь в мерзлую почву...
- Я очень люблю сажать саженцы, но, когда я начал этим заниматься семь лет назад, у меня была, откровенно говоря, иллюзия, что все будет быстро развиваться. Тогда, в 2004-м, был какой-то оптимистичный период. Где-то года через три я уразумел, что процесс создания индустрии надолго. И не то чтобы разочарование появилось, но понимание того, какая это сложная, непростая история... Я увидел, как медленно у нас все прорастает. И, как всегда в России, это замкнутый круг, когда ты берешься за одно и думаешь, что надо просто привести кое-что в порядок, но оно немедленно тянет за собой одно, другое, третье, вообще все, и ты неизбежно, как всегда в России, приходишь к главному: а правильно ли все организовано вообще? И более того: зачем мы живем? История о российском кино - это не только история о дегенератах кинематографистах, которые, как пишут в блогах, не способны ни на что и сосут государственные деньги только для того, чтобы раздражать блогеров и других честных зрителей. И мешать им смотреть чудесные американские кинофильмы. Нет! Это история и о зрителях, которые ни фига не реагируют ни на какие замечательные и нерусские фильмы, даже на победившие в Каннах! И даже на получившие «Оскар», не один причем! Фильм «Класс», например, во Франции посмотрело полтора миллиона зрителей, там из всех персонажей современной парижской школы французом был только учитель, а все остальные «понаехали». История подана как документалистика, но при этом очень позитивная, точная и острая. «Большая пальмовая ветвь» Каннского фестиваля. По нашему прокату - вообще мимо. Равно как и румынский фильм «Четыре месяца, три недели и два дня» не понадобился нашим кинопрокатчикам, а ведь там очень близкая к нам реальность.
Это все, наверно, потому, что в русском сознании и арабы, и румыны стоят намного ниже нас на социальной лестнице...
- Ну да, ксенофобия. Или другая история - «Король говорит!» получил четыре «Оскара».
Это уже не румыны, согласен...
- В Польше этот фильм уже собрал шесть миллионов долларов - побил результаты «Пиратов Карибского моря». В России сборы - меньше двух миллионов.
Я с удовольствием посмотрел. Что вообще уже приговор фильму: раз мне понравился, значит, в российском прокате провалится.
- Я ж говорю: проблема и в зрителях тоже, не только в уровне кинематографа. Который не удовлетворяет якобы высоким вкусам зрителя. Зрителю подчас и не нужно ничего, что выходит за рамки комфортного времяпрепровождения в кинотеатре. На сегодняшний день кино - это чистая потребительская сфера.
Гламур.
- Ритейл такой. Молл, где ты можешь поиграть в боулинг или посмотреть кино с равной степенью нагрузки на мозг и сердце.
Шопинг.
- Легкий шопинг. В ходе которого никому не надо, чтоб продавец хамил. А серьезный кинематографист - это всегда хамящий продавец. Он же всегда претендует на то, чтоб рассказать о том, как вы живете или как мы живем, и так далее. Но, с другой стороны, выросло несколько поколений молодых режиссеров, для которых «Кинотавр» является важным местом, реально важным.
А фамилии?
- Гай Германика, Мизгирёв, Хлебников, Попогребский, Бакурадзе, Мамулия, Вырыпаев, Сигарев, Серебренников. Это все кинотаврские режиссеры, люди, очень важные для «Кинотавра».
Серебренников уже классик.
- Ну да, на самом деле. Он уже входит в число опытных парней. Из молодых в России есть только одно большое международное имя - Звягинцев. Он большая фигура!
Для нас он какой-то слишком правильный, а на Западе...
- Совершенно верно. Для Запада он слишком русский.
Он, наверно, мало пьет, не кидается живыми осетрами в кабаках, не бьет по морде официантов...
- Ничего этого нет. Но в сознании западного зрителя он воплощение русского интеллигента. Им так кажется. Он духовный, это правда. С религиозным внутренним таким подтекстом.
А мы тут сидим и удивляемся: чем же он их взял?! Мне кажется, наши не понимают, что происходит. «Ну почему этот тихий парень, а не я, красавец?» - думают наши.
- Но кто? А нету других. Есть очень русские режиссеры, Балабанов к примеру. Он дома большая фигура, а в международном плане никак не состоялся. Он их почему-то не зацепил. Вероятно, в их глазах он сливается с нашей общей массой, не находят в нем особой специфики, за его драматичным кинематографом не могут или не хотят увидеть уникальности высказывания, неповторимости способа. Личной провокации.
И здесь ирония еще в том, что Балабанов - переводчик с английского. По первой профессии.
- Он, по идее, более международный человек, чем Андрей Звягинцев. Он по-английски хорошо говорит, читал много на языке, глубоко понимает англоязычную культуру. А Звягинцев вообще не говорит на языках - но стал международной фигурой. Гигантской. Я видел, как в тех местах, где нога русского не ступала, у Звягинцева берут автографы на улице.
Это где же?
- На фестивале в Сандэнсе.
А, это где Редфорд?
- Да. Это главный американский фестиваль! Безусловно главный. Там собирается все кино, делаемое вне студий.
Артхаус?
- Нет. Это так называемое независимое кино. Там собирается все нестудийное кино. Артхауса у них нет вообще.
А у нас...
- А у нас все кино независимое. У нас же нету больших студий.
То есть по независимому кино мы от Америки не отстаем.
- Однако наша независимость мало кого интересует. Это же условная независимость.
Как неуловимый Джо.
- Да. Это мало кому интересно. В Сандэнсе собирается реальная кинематография. Люди, которые сделали фильмы и хотят, чтобы этими фильмами заинтересовались студии и дистрибуторы, чтоб они попали в прокат. И вот они приезжают туда, их приветствует Роберт Редфорд чудесный. Который все это придумал много лет назад. И оттуда стартуют замечательные фильмы, самые разные, которые, выйдя в прокат, попадают и на «Оскар».
И, значит, «Кинотавр»...
- Да! Амбиция была такая: сделать не Канны, а Сандэнс. Место, куда могут приезжать все свои и видеть все свое кино. Это та кинематография, которой нет в кинотеатрах и которую толком никто не видит. В кинотеатрах же доминируют тинейджеры. Поэтому туда попадают фильмы, которые могут заинтересовать тинейджеров, это комедии или экшн, иногда событийные ленты, которые у нас почему-то называют блокбастерами. А все то, что называется драмой, мелодрамой и прочее, то, что раньше создавало репертуар, то, что у нас традиционно получалось, в кинотеатры практически не приходит. Поэтому авторский кинематограф у нас существует лишь на уровне фестивального кинопоказа. «Кинотавр» - это уникальная возможность увидеть кинематограф России в его реальном разнообразии. От тех комедий, которые успешно выходят в широкий прокат в программе «На площади», до радикальных экспериментов, которые никогда в прокат не выйдут, а если выйдут, то чрезвычайно ограниченно.
У тебя, значит, все придумано для продвинутых.
- Это все на самом деле очень любопытно. Потому что... Как это объяснить? Ну вот ты любишь вкусную еду. И любишь ее менять. И при этом ты же не называешь себя продвинутым гурманом.
Не называю. Вообще я могу и простую еду жрать.
- Я прошу прощения за пошлость, но - это метафора - то же самое и в кино. Ты можешь смотреть и фильм общего пользования, так называемый блокбастер, с большим удовольствием, а потом тебе захочется сменить вкус и посмотреть некое кино французской, скажем так, высокой кухни. Почему бы и нет? Так вот в кинотеатральном прокате с русским кино в этом смысле не получается. Наш собственный кинематограф в репертуаре выглядит чрезвычайно бедно. Бедно и слабо. В целом слабо. Но там зато собирается компания, все видят, в каком оно состоянии находится, это кино. Это такой контекст особый. По этому поводу можно поссориться и поспорить. И потом, ты едешь не просто на кино, это еще полбеды, ты видишь жизнь! Потому что это кино, в котором высказываются очень неглупые, а часто очень способные и, бывает, даже очень талантливые люди, высказываются по поводу жизни, которой они живут и которую знают и понимают. Правду они показывают или нет - другой вопрос, ты видишь, как неожиданно налетает шквал тем и сюжетов, развернутых в драматических историях, которые ты реально не видел, не знаешь и не понимаешь. А другие знают! Про гастарбайтеров из Таджикистана, и это показано их глазами, про китайских или вьетнамских мигрантов - тоже их глазами. Про издевательства ментов - задолго до того, как про это начали говорить.
Когда это еще не вошло в моду.
- До того как их назвали полицейскими.
«После переименования милиции в полицию заволновались медики».
- Насчет медиков неплохо. И ты видишь куски истории страны, рассказанные самыми разными людьми. Ты как бы попал в компанию нескольких неплохих рассказчиков. И они тебе рассказывают свои истории про жизнь. Так многие, попав в молодости в армию, потом всю оставшуюся жизнь рассказывают истории про то, как живут люди в Средней Азии.
Как в анекдоте Юрия Никулина. Там внук спрашивает деда посреди его рассказа о совершенных подвигах: «Дедушка, а что делали на войне остальные солдаты?» Вот с «Кинотавром» ты хотел и хорошее дело сделать, и выйти на заработки. Да?
- Мне казалось, что я не просто на заработки выйду, но и сделаю полезное дело. Я думал, что сумею организовать фестиваль так, чтоб он хоть жил за свой счет. И это меня бы устраивало - для меня же это не бизнес.
По крайней мере убытки ты минимизировал.
- На каком-то этапе они были минимизированы. Но потом они снова увеличились нечеловеческим образом.
Будем называть цифры?
- Ну он стоит реально... э-э-э... в год... вся эта хрень - от ста тридцати до ста пятидесяти миллионов рублей. Почти пять миллионов долларов.
Но есть же еще ребята, которые подкидывают?
- Нет, пока я один. Естественно, я пытаюсь найти спонсоров. Иногда удается получить какие-то государственные деньги.
Это для тебя трата заметная.
- Заметная.
Но не разорительная.
- Заметная, ощутимая, неразорительная - но неправильная. Ни один из наших с тобой общих друзей, занимающихся бизнесом значительно более серьезно, нежели я, не может к этому относиться всерьез. Не думаю, что кто-то из них «одобрямс» вот такое. Никому это не интересно...
Они думают: что за идиот?
- Думаю, с их позиций это выглядит по-идиотски. Я уверен, я знаю это! «Эмоциональная зависимость, глупость, вместо того чтоб потратить, условно говоря, десять тысяч долларов на визит на фестиваль - любой, - надо обязательно потратить миллионы, чтоб самому фестиваль организовать!» При том что у меня нет, поверь, ни грана, связанного с самоутверждением. Мне эта позиция не нужна уже давно. Когда-то, может быть, но не сейчас... Другое дело предприниматели, не имеющие никакого отношения к кино, которые хотят купить себе новую жизнь. Они хотят называться продюсерами, общаться с другими людьми, изменить биографию, карму, купить себе другую карму. Для них фестиваль имеет значение, а для меня-то что? Я вырос среди людей кино, я состоялся, я знаю подавляющее большинство кинематографистов по реальной жизни. Мне точно не нужно утверждаться и самоутверждаться в этом смысле. Но что делать?..
Да, что делать?
- Да ничего тут не сделаешь. Послушай, я же родился в кинематографической семье. Мама всю жизнь занималась подобным, она была среди тех, кто в шестидесятые организовал Бюро пропаганды советского киноискусства.
Это было громко.
- Она долгое время руководила этим в Киеве. Был лекторий, туда приезжали главные кинематографисты страны, что-то зарабатывали. Это как общество «Знание». Это было важно, особенно для тех, кто бедствовал, был в простое. А потом, когда возможность появилась, когда рухнул совок, она начала делать фестивали, придумывать какие-то события, недели разных кинематографов. Я вырос с ощущением того, что это очень важное дело. Потому что это собирает вместе безумно интересных людей. Ты интересно проводишь время, ты видишь людей, и ты их начинаешь понимать. Потом, это создает ощущение совершенно свежей жизни. Мы же живем в таких непересекающихся мирах, да и времени нет, - и вдруг ты начинаешь пересекаться! В этом и есть смысл происходящего. Зачем тогда бабки, я не понимаю, если их не тратить на то, что ты считаешь важным? Они и нужны только для того, чтоб в какой-то момент...
...что-то сделать.
- Что-то сделать! Вот, дать хорошему человеку денег на фильм, чтоб он его сделал. И фильм может не получиться, потому что гарантий же нет.
МОЙ ДРУГ МЕЧТАЛ О ЯХТЕ
- Я тут влез в первый американский фильм в своей жизни. И это происходило на таком фоне: мой близкий друг мечтал всю жизнь о яхте и морских путешествиях, и вот он купил подержанную, но яхту - настоящую, большую. И вот у меня этот американский фильм наметился, и я думал, влезать или нет, там нужно было тратить большие деньги. В какой-то момент я не выдерживаю этих мыслей: надо, не надо, рискованно и прочее, чужая жизнь, хотя сценарий безумно нравится, я верю в то, что это может получиться. И вот я спрашиваю жену: «Что ты думаешь?» А она отвечает: «Слушай, ну это же твоя мечта, как яхта у твоего друга! Чего ты еще думаешь? Важно это для тебя - ну сделай это!» Понимаешь, это же принципиальная вещь. У кого-то есть мечта, оставшаяся с детства как важная. Кого-то в детстве обижали долго, он чувствовал себя ущербным, и сегодня ему нужно попасть в список «Форбса», чтоб никто никогда в жизни не смел сказать ему, что он ущербен. Место в «Форбсе», и желательно повыше - оно дает ответ на все вопросы самореализации. Так кажется некоторым, во всяком случае. Все заложники своей первой системы координат, как ни крути...
У тебя это - кино.
- И отношения с людьми кино. А главное, конечно, само кино: снять что-то важное, спродюсировать, сделать фестиваль. Я заметил, что меня ничто не зажигает, если это не касается кино. Даже если это важные вещи. Общественные. А кино - зажигает. Только оно.
ПРОЩАНИЕ С ТВ
А ТВ зажигает, зажигало? Помнишь, ты год назад рассказывал «Медведю», как пожертвовал серьезными деньгами - заплатил неустойку по контракту с «Альфой» в тридцать миллионов долларов - и ушел делать РЕН ТВ и Пятый?
- Ну ТВ, видишь ли, заложник большой политики, больших отношений и серьезных товарищей. А кино чем хорошо? Это дело рукотворное. В который раз я столкнулся с тем, что надо рассчитывать только на себя.
По поводу кино тебе Сурков не звонит. А по поводу ТВ мог и позвонить.
- И он, и любой другой из тех, кто имеет отношение к акционерам. Или просто какой-то серьезный персонаж. Да и вообще просто важный зритель. Он может позвонить! А в кино кому ты на хрен нужен? Это на сегодняшний день не та история. Это такая сфера якобы художественного творчества, которая в очень редких случаях, и то на очень поздней стадии, может стать интересной всем этим важным зрителям. То есть когда кино уже есть и когда оно кому-то нравится или сильно не нравится. И тогда можно приложить какие-то усилия, чтоб его поддержать, или, наоборот, придержать. На ТВ все смотрят по-разному. Вот мне всякий раз, когда я занимаюсь телеканалом, интересно вызвать любопытство той среды, к которой я отношусь с уважением.
Это ты про Украину говоришь?
- Нет, это везде. Если я делаю канал, мне хочется, чтоб он понравился тому референтному кругу, который мне важен, мы же заложники своих групп. Ну какое удовольствие я получу от того, что поставлю на поток производство телепередач для канала, ориентированного на девочек от четырнадцати до восемнадцати лет? Денег, конечно, будет до херища, потому что потребительски это очень активная аудитория. Но мне-то что? Никто из моих близких людей этого не увидит. Потому что у меня нету друзей, знакомых и близких среди девочек четырнадцати-восемнадцати лет. А моя дочь, единственная, кто относится к этой категории, ТВ не смотрит... Я поймал себя на мысли, что неправильно отношусь к ТВ, акционер так не должен относиться. ТВ надо выпасать, там же конвейер. Тебе нужно, чтоб сталь лилась ровно, непрерывно и без брака. Чтоб из нее получались правильные металлические...
...болванки.
- Да! И все! А кино - это ручная работа. Там сидит какой-нибудь конкретно взятый ремесленник - в хорошем смысле слова - и выпиливает, вытачивает, красит...
А удар по самолюбию? На это же можно так посмотреть: ты взялся решать задачу - и не решил.
- Удар по самолюбию, конечно, есть. Я думаю, что решил бы эту задачу - просто нужно время. Телеканалы делаются годами. Все известные нам удачные опыты - это результаты многолетних усилий.
А ты думал, что можно сделать быстрее.
- Думал. Но все равно на это уходит обычно от двух до четырех лет. И я договаривался о трех годах! Но получилось, к сожалению, девять месяцев. За девять месяцев мы не успели, но пошумели неплохо!
И ты вынужден был соскочить.
- Был вынужден. Чему рад. В итоге то, чем я занимаюсь сейчас, мне интересней. Я строю свое дело, я абсолютно самостоятелен.
Вот. Вот! Вот!!! Все - свое!
КРИАТИФФ
Про ТВ теперь тебе все понятно: пусть им занимаются другие люди.
- Как телеканалами, да. А сериальчики мы делаем. «Белая гвардия» в ноябре выйдет. По тому же источнику. Крутой фильм, снимали его два года. Снежкин делал, он талантливый. А я там продюсер. Со своим другом и партнером Мелькумовым, очень сильным продюсером.
А самому как режиссеру выступить?
- Не решусь.
Ты ушел в другие поля.
- Да, я давно ушел в другие поля и на режиссерское поле возвращаться боюсь. Это очень нарушит жизнь.
А что круче - режиссура или продюсерство?
- Понимаешь, в режиссуре меня привлекало то, что ты все делаешь руками. Из ничего делаешь что-то. Это редкостное ощущение! Особенно когда ты заканчиваешь и это начинается сводиться и приобретать очертания, это, конечно, очень круто. Сначала ты в голове это варишь, крутишь, как шарики, рисуешь и пишешь на бумажке, а потом оно вдруг становится вещью, на которую могут реагировать другие. Так вот это ощущение раньше мне дарила только режиссура. И было чувство, что его может дать только режиссура. А сейчас, поскольку я делаю руками все, чем занимаюсь, мне такое ощущение дарит много что. У меня такой эмоциональной потребности - делать кинофильм - сегодня нет. Я получаю удовольствие от того, что продюсирую и вижу в эфире. И фестиваль, который делаю, и когда компанию строю, это тоже ощущения очень крутые. Когда ты хочешь высказаться, то да, это, наверно, важно. Но у меня и так много возможностей высказываться...
Насчет возможностей высказываться: помнишь, как ты продюсировал скандальный фильм «Россия-88»?
- О да.
Какой ты оказался провидец! Визионер. Прозорливо заглянул в будущее. Увидел Россию декабря 2011 года.
- После этого фильма мне один солидный человек сказал, что я должен раздавать медали бендеровцам в Украине, а не в нашей стране портить воздух. Это был ужас, к сожалению. А ребята, которые сделали фильм, Бардин и компания, очень талантливые, они же из этой жизни выкатились. И видели все, и понимали, что к этому идет.
Раз уж заговорили про расизм и про все такое. Вот кино про араба в тюрьме, который там французскую братву нагнул, скучное же, но ведь актуальное.
- «Пророк».
Скучное кино, но имеет право на жизнь. Люди подняли вопрос.
- Конечно. И оказалось, ответ в конце задачника: новая Европа - это арабы.
И никто в Париже не орал: «Что за фильм, почему чернуха, где политкорректность?»
- Приз за режиссуру Каннского фестиваля.
«Почему ваш араб не стал чистым и умытым, почему не вступил в „Единую Россию“? Почему он не борется за дружбу народов?!»
- И при этом не умеет читать. Никто не делал замечаний французским коллегам. Никто их не посылал в Алжир раздавать медали тамошним партизанам. Более того, на прошлом или позапрошлом Каннском фестивале показали фильм о войне, сделанный арабским режиссером, об алжирских террористах во Франции. О реальных террористах, которые взрывали, убивали и прочее, с очень большой симпатией к ним. Так вот это за государственные бабки фильм! Поразительно, что у нас начинают - я обожаю эти разговоры - тыкать нам в нос «Солдата Райана», кино про то, что американцы выиграли войну, вот-де они умеют себя продвигать. Да люди просто фильм не помнят! А кто помнит, те скажут, что американские солдаты там попадают под обстрел своих пушек, под бомбы, сброшенные с собственных самолетов. Там нет ничего сладкого! Там гуманистическая идея, что несколько человек идут погибать, чтобы спасти одного и чтобы этот один всю жизнь чувствовал себя способным или неспособным вынести этот груз ответственности. Но, по ходу, это реальная война. В которой все сделано через задницу. Представляешь себе якобы патриотический российский фильм, в котором наши погибали бы от собственных снарядов? Это невозможно. А вот фильм про арабских террористов - он был снят на французские государственные деньги. И народец всего лишь пытался протестовать и задавать вопросы, почему французское минобороны должно финансировать фильм про алжирских террористов, убивавших французских представителей власти.
Да, пусть бы финансировало не минобороны, а минкультуры.
- По нашей логике, причем минкультуры не Франции даже, а Алжира. Потому что мы вообще не чувствуем эту жизнь, мы смотрим на нее глазами холодной войны и чудовищного феодализма, в котором сами до сих пор пребываем. Мы всерьез говорим об арабах, конфликтующих там с белыми...
А чеченов своих не видим.
- Поразительно! Мы про это говорим в городе, где есть реальная проблема с кавказцами. А в Европе, при том что провалена политика мульти-культи, национальной проблемы нету, все живут и существуют, представить себе некорректное расовое высказывание невозможно. Мульти-культи - это вопрос адаптации в мир. Этих людей нужно адаптировать, иначе война, навсегда. Вот в Германии турки живут сорок лет, и они часть социума, какими бы другими не были. Они и торгуют, и в бундестаге, и писатели.
Вторая часть разговора здесь
Иллюстратор Виктор Меламед
«КИНОТАВР» И ДР. ФЕСТИВАЛИ
Леша, ты на какие фестивали ездишь? Кроме «Кинотавра»? Может, вообще на все?
- Не на все. В Венецию езжу, в Берлин. Ну и в Канны, само собой, вот, пожалуй, и все.
Канны, верно, самый веселый фестиваль.
- Сложный.
Геморрой?
- Да. Геморройный. Очень загруженный людьми. Очень формальный. Переодеваться надо все время.
Black tie.
- Ага.
Tuxedo и прочее говно...
- А в Берлине ничего не надо.
Берлин - бедный демократический город.
- Не бедный, но демократический.
На «Кинотавре», как в Берлине, ничего не надо? Никаких переодеваний?
- Днем не надо. А вечером... Мы боремся за то, чтоб люди ходили все-таки не в шортах.
Пытаетесь бороться.
- Ну да. Все-таки премьеры. Вечером.
Tuxedo, наверно, не требуете. Костюм хотя бы надевали наши.
- Да, костюм вечером - в знак уважения к коллегам. Все же премьера - это праздник.
И у вас там, на «Кинотавре», веселей, чем в Каннах?
- Канны - это большой бизнес, в котором гламур и глянец всего лишь побочный эффект реальной индустрии.
А у нас?
- У нас долгие годы был сутью гламур. То, чем я занимаюсь, - это попытка сфокусироваться на кино, при всем том, что сохраняется светский элемент. Но главным должно быть кино. Мы к этому идем. А раньше, еще семь лет назад, были пустые залы. В кино ходили очень скромно.
Раньше на другое больше внимания обращали. Были громкие истории про то, как знаменитым артистам подвозили проституток, угощали ими, а потом этими же проститутками попрекали. Помнишь?
- Ага.
Это наветы или правда на «Кинотавре» интересно? Идет гульба?
- Не знаю, как раньше, сейчас уже не так. Это ты про веселые времена девяностых рассказываешь...
А как ты стал этим заниматься, то все это...
- ...исчезло, к сожалению или к счастью.
Проституток смело ветром.
- Уверен, они есть, но точно не имеют былого гигантского значения.
Я в этой связи вспомнил о главной торговой улице в Каннах...
- Антиб?
Нет, я про Феликса Фора.
- Да, это был французский президент.
Который знаменит главным образом обстоятельствами своей смерти.
- Ты про что?
Официально признано, что он умер на проститутке, и вот в его честь назвали прекрасную улицу. Это мы так перекинули мостик от «Кинотавра» к Каннам, к Каннскому фестивалю. Или наоборот. Нам, конечно, пока далеко до галльского жизнелюбия и брызг шампанского, Champagne: если б у нас президент умер на веселой девице, то про это народ узнал бы через сто лет.
- В лучшем случае.
Из «Викиликса» какого-нибудь.
- Исторического.
Хотя откуда мы знаем, какой будет мораль через сто лет? Может, ходить к проституткам будет почетно. Вот скажи, реально устроить на «Кинотавре» рынок, где крутились бы бабки?
- Не... Если нету в целом рынка кино... На «Кинотавре» это менее всего вероятно. Все русское кино пока в эмбриональном состоянии; я имею в виду производство, а не показ.
Значит, то, чем ты занимаешься, это такая благотворительность во имя будущего.
- Помимо того, что это мне интересно, я веду такой образ жизни. Потом, поскольку я занимаюсь кино профессионально и системно, это имеет смысл в целом. Ты варишься в этом процессе, видишь картину целиком, находишь талантливых людей, следишь за тем, что они делают. Конфигурируешь площадку в каком-то смысле. Ну и это своего рода такой кураторский проект, знаешь, как галерея. Ты не влияешь на отдельные элементы - на фильмы, но выстраивать конфигурацию людей, фильмов и обстоятельств очень интересно. Я думаю, при счастливом варианте развития индустриальных событий в будущем это будет иметь еще больший смысл.
Но ты на этом по любому не разоришься, как я понимаю.
- Ну я стараюсь, чтоб это было как-то разумно. В последние годы было тяжело, сейчас же мы начинаем выходить из кризиса... Но уже не за собственный счет - в кризис я платил большую часть сам. Представь себе: пять тысяч человек, сто фильмов, десять дней и вся ответственность - на мне.
Твой, значит, «Кинотавр», как саженцы, которые ты высаживаешь в мерзлую почву...
- Я очень люблю сажать саженцы, но, когда я начал этим заниматься семь лет назад, у меня была, откровенно говоря, иллюзия, что все будет быстро развиваться. Тогда, в 2004-м, был какой-то оптимистичный период. Где-то года через три я уразумел, что процесс создания индустрии надолго. И не то чтобы разочарование появилось, но понимание того, какая это сложная, непростая история... Я увидел, как медленно у нас все прорастает. И, как всегда в России, это замкнутый круг, когда ты берешься за одно и думаешь, что надо просто привести кое-что в порядок, но оно немедленно тянет за собой одно, другое, третье, вообще все, и ты неизбежно, как всегда в России, приходишь к главному: а правильно ли все организовано вообще? И более того: зачем мы живем? История о российском кино - это не только история о дегенератах кинематографистах, которые, как пишут в блогах, не способны ни на что и сосут государственные деньги только для того, чтобы раздражать блогеров и других честных зрителей. И мешать им смотреть чудесные американские кинофильмы. Нет! Это история и о зрителях, которые ни фига не реагируют ни на какие замечательные и нерусские фильмы, даже на победившие в Каннах! И даже на получившие «Оскар», не один причем! Фильм «Класс», например, во Франции посмотрело полтора миллиона зрителей, там из всех персонажей современной парижской школы французом был только учитель, а все остальные «понаехали». История подана как документалистика, но при этом очень позитивная, точная и острая. «Большая пальмовая ветвь» Каннского фестиваля. По нашему прокату - вообще мимо. Равно как и румынский фильм «Четыре месяца, три недели и два дня» не понадобился нашим кинопрокатчикам, а ведь там очень близкая к нам реальность.
Это все, наверно, потому, что в русском сознании и арабы, и румыны стоят намного ниже нас на социальной лестнице...
- Ну да, ксенофобия. Или другая история - «Король говорит!» получил четыре «Оскара».
Это уже не румыны, согласен...
- В Польше этот фильм уже собрал шесть миллионов долларов - побил результаты «Пиратов Карибского моря». В России сборы - меньше двух миллионов.
Я с удовольствием посмотрел. Что вообще уже приговор фильму: раз мне понравился, значит, в российском прокате провалится.
- Я ж говорю: проблема и в зрителях тоже, не только в уровне кинематографа. Который не удовлетворяет якобы высоким вкусам зрителя. Зрителю подчас и не нужно ничего, что выходит за рамки комфортного времяпрепровождения в кинотеатре. На сегодняшний день кино - это чистая потребительская сфера.
Гламур.
- Ритейл такой. Молл, где ты можешь поиграть в боулинг или посмотреть кино с равной степенью нагрузки на мозг и сердце.
Шопинг.
- Легкий шопинг. В ходе которого никому не надо, чтоб продавец хамил. А серьезный кинематографист - это всегда хамящий продавец. Он же всегда претендует на то, чтоб рассказать о том, как вы живете или как мы живем, и так далее. Но, с другой стороны, выросло несколько поколений молодых режиссеров, для которых «Кинотавр» является важным местом, реально важным.
А фамилии?
- Гай Германика, Мизгирёв, Хлебников, Попогребский, Бакурадзе, Мамулия, Вырыпаев, Сигарев, Серебренников. Это все кинотаврские режиссеры, люди, очень важные для «Кинотавра».
Серебренников уже классик.
- Ну да, на самом деле. Он уже входит в число опытных парней. Из молодых в России есть только одно большое международное имя - Звягинцев. Он большая фигура!
Для нас он какой-то слишком правильный, а на Западе...
- Совершенно верно. Для Запада он слишком русский.
Он, наверно, мало пьет, не кидается живыми осетрами в кабаках, не бьет по морде официантов...
- Ничего этого нет. Но в сознании западного зрителя он воплощение русского интеллигента. Им так кажется. Он духовный, это правда. С религиозным внутренним таким подтекстом.
А мы тут сидим и удивляемся: чем же он их взял?! Мне кажется, наши не понимают, что происходит. «Ну почему этот тихий парень, а не я, красавец?» - думают наши.
- Но кто? А нету других. Есть очень русские режиссеры, Балабанов к примеру. Он дома большая фигура, а в международном плане никак не состоялся. Он их почему-то не зацепил. Вероятно, в их глазах он сливается с нашей общей массой, не находят в нем особой специфики, за его драматичным кинематографом не могут или не хотят увидеть уникальности высказывания, неповторимости способа. Личной провокации.
И здесь ирония еще в том, что Балабанов - переводчик с английского. По первой профессии.
- Он, по идее, более международный человек, чем Андрей Звягинцев. Он по-английски хорошо говорит, читал много на языке, глубоко понимает англоязычную культуру. А Звягинцев вообще не говорит на языках - но стал международной фигурой. Гигантской. Я видел, как в тех местах, где нога русского не ступала, у Звягинцева берут автографы на улице.
Это где же?
- На фестивале в Сандэнсе.
А, это где Редфорд?
- Да. Это главный американский фестиваль! Безусловно главный. Там собирается все кино, делаемое вне студий.
Артхаус?
- Нет. Это так называемое независимое кино. Там собирается все нестудийное кино. Артхауса у них нет вообще.
А у нас...
- А у нас все кино независимое. У нас же нету больших студий.
То есть по независимому кино мы от Америки не отстаем.
- Однако наша независимость мало кого интересует. Это же условная независимость.
Как неуловимый Джо.
- Да. Это мало кому интересно. В Сандэнсе собирается реальная кинематография. Люди, которые сделали фильмы и хотят, чтобы этими фильмами заинтересовались студии и дистрибуторы, чтоб они попали в прокат. И вот они приезжают туда, их приветствует Роберт Редфорд чудесный. Который все это придумал много лет назад. И оттуда стартуют замечательные фильмы, самые разные, которые, выйдя в прокат, попадают и на «Оскар».
И, значит, «Кинотавр»...
- Да! Амбиция была такая: сделать не Канны, а Сандэнс. Место, куда могут приезжать все свои и видеть все свое кино. Это та кинематография, которой нет в кинотеатрах и которую толком никто не видит. В кинотеатрах же доминируют тинейджеры. Поэтому туда попадают фильмы, которые могут заинтересовать тинейджеров, это комедии или экшн, иногда событийные ленты, которые у нас почему-то называют блокбастерами. А все то, что называется драмой, мелодрамой и прочее, то, что раньше создавало репертуар, то, что у нас традиционно получалось, в кинотеатры практически не приходит. Поэтому авторский кинематограф у нас существует лишь на уровне фестивального кинопоказа. «Кинотавр» - это уникальная возможность увидеть кинематограф России в его реальном разнообразии. От тех комедий, которые успешно выходят в широкий прокат в программе «На площади», до радикальных экспериментов, которые никогда в прокат не выйдут, а если выйдут, то чрезвычайно ограниченно.
У тебя, значит, все придумано для продвинутых.
- Это все на самом деле очень любопытно. Потому что... Как это объяснить? Ну вот ты любишь вкусную еду. И любишь ее менять. И при этом ты же не называешь себя продвинутым гурманом.
Не называю. Вообще я могу и простую еду жрать.
- Я прошу прощения за пошлость, но - это метафора - то же самое и в кино. Ты можешь смотреть и фильм общего пользования, так называемый блокбастер, с большим удовольствием, а потом тебе захочется сменить вкус и посмотреть некое кино французской, скажем так, высокой кухни. Почему бы и нет? Так вот в кинотеатральном прокате с русским кино в этом смысле не получается. Наш собственный кинематограф в репертуаре выглядит чрезвычайно бедно. Бедно и слабо. В целом слабо. Но там зато собирается компания, все видят, в каком оно состоянии находится, это кино. Это такой контекст особый. По этому поводу можно поссориться и поспорить. И потом, ты едешь не просто на кино, это еще полбеды, ты видишь жизнь! Потому что это кино, в котором высказываются очень неглупые, а часто очень способные и, бывает, даже очень талантливые люди, высказываются по поводу жизни, которой они живут и которую знают и понимают. Правду они показывают или нет - другой вопрос, ты видишь, как неожиданно налетает шквал тем и сюжетов, развернутых в драматических историях, которые ты реально не видел, не знаешь и не понимаешь. А другие знают! Про гастарбайтеров из Таджикистана, и это показано их глазами, про китайских или вьетнамских мигрантов - тоже их глазами. Про издевательства ментов - задолго до того, как про это начали говорить.
Когда это еще не вошло в моду.
- До того как их назвали полицейскими.
«После переименования милиции в полицию заволновались медики».
- Насчет медиков неплохо. И ты видишь куски истории страны, рассказанные самыми разными людьми. Ты как бы попал в компанию нескольких неплохих рассказчиков. И они тебе рассказывают свои истории про жизнь. Так многие, попав в молодости в армию, потом всю оставшуюся жизнь рассказывают истории про то, как живут люди в Средней Азии.
Как в анекдоте Юрия Никулина. Там внук спрашивает деда посреди его рассказа о совершенных подвигах: «Дедушка, а что делали на войне остальные солдаты?» Вот с «Кинотавром» ты хотел и хорошее дело сделать, и выйти на заработки. Да?
- Мне казалось, что я не просто на заработки выйду, но и сделаю полезное дело. Я думал, что сумею организовать фестиваль так, чтоб он хоть жил за свой счет. И это меня бы устраивало - для меня же это не бизнес.
По крайней мере убытки ты минимизировал.
- На каком-то этапе они были минимизированы. Но потом они снова увеличились нечеловеческим образом.
Будем называть цифры?
- Ну он стоит реально... э-э-э... в год... вся эта хрень - от ста тридцати до ста пятидесяти миллионов рублей. Почти пять миллионов долларов.
Но есть же еще ребята, которые подкидывают?
- Нет, пока я один. Естественно, я пытаюсь найти спонсоров. Иногда удается получить какие-то государственные деньги.
Это для тебя трата заметная.
- Заметная.
Но не разорительная.
- Заметная, ощутимая, неразорительная - но неправильная. Ни один из наших с тобой общих друзей, занимающихся бизнесом значительно более серьезно, нежели я, не может к этому относиться всерьез. Не думаю, что кто-то из них «одобрямс» вот такое. Никому это не интересно...
Они думают: что за идиот?
- Думаю, с их позиций это выглядит по-идиотски. Я уверен, я знаю это! «Эмоциональная зависимость, глупость, вместо того чтоб потратить, условно говоря, десять тысяч долларов на визит на фестиваль - любой, - надо обязательно потратить миллионы, чтоб самому фестиваль организовать!» При том что у меня нет, поверь, ни грана, связанного с самоутверждением. Мне эта позиция не нужна уже давно. Когда-то, может быть, но не сейчас... Другое дело предприниматели, не имеющие никакого отношения к кино, которые хотят купить себе новую жизнь. Они хотят называться продюсерами, общаться с другими людьми, изменить биографию, карму, купить себе другую карму. Для них фестиваль имеет значение, а для меня-то что? Я вырос среди людей кино, я состоялся, я знаю подавляющее большинство кинематографистов по реальной жизни. Мне точно не нужно утверждаться и самоутверждаться в этом смысле. Но что делать?..
Да, что делать?
- Да ничего тут не сделаешь. Послушай, я же родился в кинематографической семье. Мама всю жизнь занималась подобным, она была среди тех, кто в шестидесятые организовал Бюро пропаганды советского киноискусства.
Это было громко.
- Она долгое время руководила этим в Киеве. Был лекторий, туда приезжали главные кинематографисты страны, что-то зарабатывали. Это как общество «Знание». Это было важно, особенно для тех, кто бедствовал, был в простое. А потом, когда возможность появилась, когда рухнул совок, она начала делать фестивали, придумывать какие-то события, недели разных кинематографов. Я вырос с ощущением того, что это очень важное дело. Потому что это собирает вместе безумно интересных людей. Ты интересно проводишь время, ты видишь людей, и ты их начинаешь понимать. Потом, это создает ощущение совершенно свежей жизни. Мы же живем в таких непересекающихся мирах, да и времени нет, - и вдруг ты начинаешь пересекаться! В этом и есть смысл происходящего. Зачем тогда бабки, я не понимаю, если их не тратить на то, что ты считаешь важным? Они и нужны только для того, чтоб в какой-то момент...
...что-то сделать.
- Что-то сделать! Вот, дать хорошему человеку денег на фильм, чтоб он его сделал. И фильм может не получиться, потому что гарантий же нет.
МОЙ ДРУГ МЕЧТАЛ О ЯХТЕ
- Я тут влез в первый американский фильм в своей жизни. И это происходило на таком фоне: мой близкий друг мечтал всю жизнь о яхте и морских путешествиях, и вот он купил подержанную, но яхту - настоящую, большую. И вот у меня этот американский фильм наметился, и я думал, влезать или нет, там нужно было тратить большие деньги. В какой-то момент я не выдерживаю этих мыслей: надо, не надо, рискованно и прочее, чужая жизнь, хотя сценарий безумно нравится, я верю в то, что это может получиться. И вот я спрашиваю жену: «Что ты думаешь?» А она отвечает: «Слушай, ну это же твоя мечта, как яхта у твоего друга! Чего ты еще думаешь? Важно это для тебя - ну сделай это!» Понимаешь, это же принципиальная вещь. У кого-то есть мечта, оставшаяся с детства как важная. Кого-то в детстве обижали долго, он чувствовал себя ущербным, и сегодня ему нужно попасть в список «Форбса», чтоб никто никогда в жизни не смел сказать ему, что он ущербен. Место в «Форбсе», и желательно повыше - оно дает ответ на все вопросы самореализации. Так кажется некоторым, во всяком случае. Все заложники своей первой системы координат, как ни крути...
У тебя это - кино.
- И отношения с людьми кино. А главное, конечно, само кино: снять что-то важное, спродюсировать, сделать фестиваль. Я заметил, что меня ничто не зажигает, если это не касается кино. Даже если это важные вещи. Общественные. А кино - зажигает. Только оно.
ПРОЩАНИЕ С ТВ
А ТВ зажигает, зажигало? Помнишь, ты год назад рассказывал «Медведю», как пожертвовал серьезными деньгами - заплатил неустойку по контракту с «Альфой» в тридцать миллионов долларов - и ушел делать РЕН ТВ и Пятый?
- Ну ТВ, видишь ли, заложник большой политики, больших отношений и серьезных товарищей. А кино чем хорошо? Это дело рукотворное. В который раз я столкнулся с тем, что надо рассчитывать только на себя.
По поводу кино тебе Сурков не звонит. А по поводу ТВ мог и позвонить.
- И он, и любой другой из тех, кто имеет отношение к акционерам. Или просто какой-то серьезный персонаж. Да и вообще просто важный зритель. Он может позвонить! А в кино кому ты на хрен нужен? Это на сегодняшний день не та история. Это такая сфера якобы художественного творчества, которая в очень редких случаях, и то на очень поздней стадии, может стать интересной всем этим важным зрителям. То есть когда кино уже есть и когда оно кому-то нравится или сильно не нравится. И тогда можно приложить какие-то усилия, чтоб его поддержать, или, наоборот, придержать. На ТВ все смотрят по-разному. Вот мне всякий раз, когда я занимаюсь телеканалом, интересно вызвать любопытство той среды, к которой я отношусь с уважением.
Это ты про Украину говоришь?
- Нет, это везде. Если я делаю канал, мне хочется, чтоб он понравился тому референтному кругу, который мне важен, мы же заложники своих групп. Ну какое удовольствие я получу от того, что поставлю на поток производство телепередач для канала, ориентированного на девочек от четырнадцати до восемнадцати лет? Денег, конечно, будет до херища, потому что потребительски это очень активная аудитория. Но мне-то что? Никто из моих близких людей этого не увидит. Потому что у меня нету друзей, знакомых и близких среди девочек четырнадцати-восемнадцати лет. А моя дочь, единственная, кто относится к этой категории, ТВ не смотрит... Я поймал себя на мысли, что неправильно отношусь к ТВ, акционер так не должен относиться. ТВ надо выпасать, там же конвейер. Тебе нужно, чтоб сталь лилась ровно, непрерывно и без брака. Чтоб из нее получались правильные металлические...
...болванки.
- Да! И все! А кино - это ручная работа. Там сидит какой-нибудь конкретно взятый ремесленник - в хорошем смысле слова - и выпиливает, вытачивает, красит...
А удар по самолюбию? На это же можно так посмотреть: ты взялся решать задачу - и не решил.
- Удар по самолюбию, конечно, есть. Я думаю, что решил бы эту задачу - просто нужно время. Телеканалы делаются годами. Все известные нам удачные опыты - это результаты многолетних усилий.
А ты думал, что можно сделать быстрее.
- Думал. Но все равно на это уходит обычно от двух до четырех лет. И я договаривался о трех годах! Но получилось, к сожалению, девять месяцев. За девять месяцев мы не успели, но пошумели неплохо!
И ты вынужден был соскочить.
- Был вынужден. Чему рад. В итоге то, чем я занимаюсь сейчас, мне интересней. Я строю свое дело, я абсолютно самостоятелен.
Вот. Вот! Вот!!! Все - свое!
КРИАТИФФ
Про ТВ теперь тебе все понятно: пусть им занимаются другие люди.
- Как телеканалами, да. А сериальчики мы делаем. «Белая гвардия» в ноябре выйдет. По тому же источнику. Крутой фильм, снимали его два года. Снежкин делал, он талантливый. А я там продюсер. Со своим другом и партнером Мелькумовым, очень сильным продюсером.
А самому как режиссеру выступить?
- Не решусь.
Ты ушел в другие поля.
- Да, я давно ушел в другие поля и на режиссерское поле возвращаться боюсь. Это очень нарушит жизнь.
А что круче - режиссура или продюсерство?
- Понимаешь, в режиссуре меня привлекало то, что ты все делаешь руками. Из ничего делаешь что-то. Это редкостное ощущение! Особенно когда ты заканчиваешь и это начинается сводиться и приобретать очертания, это, конечно, очень круто. Сначала ты в голове это варишь, крутишь, как шарики, рисуешь и пишешь на бумажке, а потом оно вдруг становится вещью, на которую могут реагировать другие. Так вот это ощущение раньше мне дарила только режиссура. И было чувство, что его может дать только режиссура. А сейчас, поскольку я делаю руками все, чем занимаюсь, мне такое ощущение дарит много что. У меня такой эмоциональной потребности - делать кинофильм - сегодня нет. Я получаю удовольствие от того, что продюсирую и вижу в эфире. И фестиваль, который делаю, и когда компанию строю, это тоже ощущения очень крутые. Когда ты хочешь высказаться, то да, это, наверно, важно. Но у меня и так много возможностей высказываться...
Насчет возможностей высказываться: помнишь, как ты продюсировал скандальный фильм «Россия-88»?
- О да.
Какой ты оказался провидец! Визионер. Прозорливо заглянул в будущее. Увидел Россию декабря 2011 года.
- После этого фильма мне один солидный человек сказал, что я должен раздавать медали бендеровцам в Украине, а не в нашей стране портить воздух. Это был ужас, к сожалению. А ребята, которые сделали фильм, Бардин и компания, очень талантливые, они же из этой жизни выкатились. И видели все, и понимали, что к этому идет.
Раз уж заговорили про расизм и про все такое. Вот кино про араба в тюрьме, который там французскую братву нагнул, скучное же, но ведь актуальное.
- «Пророк».
Скучное кино, но имеет право на жизнь. Люди подняли вопрос.
- Конечно. И оказалось, ответ в конце задачника: новая Европа - это арабы.
И никто в Париже не орал: «Что за фильм, почему чернуха, где политкорректность?»
- Приз за режиссуру Каннского фестиваля.
«Почему ваш араб не стал чистым и умытым, почему не вступил в „Единую Россию“? Почему он не борется за дружбу народов?!»
- И при этом не умеет читать. Никто не делал замечаний французским коллегам. Никто их не посылал в Алжир раздавать медали тамошним партизанам. Более того, на прошлом или позапрошлом Каннском фестивале показали фильм о войне, сделанный арабским режиссером, об алжирских террористах во Франции. О реальных террористах, которые взрывали, убивали и прочее, с очень большой симпатией к ним. Так вот это за государственные бабки фильм! Поразительно, что у нас начинают - я обожаю эти разговоры - тыкать нам в нос «Солдата Райана», кино про то, что американцы выиграли войну, вот-де они умеют себя продвигать. Да люди просто фильм не помнят! А кто помнит, те скажут, что американские солдаты там попадают под обстрел своих пушек, под бомбы, сброшенные с собственных самолетов. Там нет ничего сладкого! Там гуманистическая идея, что несколько человек идут погибать, чтобы спасти одного и чтобы этот один всю жизнь чувствовал себя способным или неспособным вынести этот груз ответственности. Но, по ходу, это реальная война. В которой все сделано через задницу. Представляешь себе якобы патриотический российский фильм, в котором наши погибали бы от собственных снарядов? Это невозможно. А вот фильм про арабских террористов - он был снят на французские государственные деньги. И народец всего лишь пытался протестовать и задавать вопросы, почему французское минобороны должно финансировать фильм про алжирских террористов, убивавших французских представителей власти.
Да, пусть бы финансировало не минобороны, а минкультуры.
- По нашей логике, причем минкультуры не Франции даже, а Алжира. Потому что мы вообще не чувствуем эту жизнь, мы смотрим на нее глазами холодной войны и чудовищного феодализма, в котором сами до сих пор пребываем. Мы всерьез говорим об арабах, конфликтующих там с белыми...
А чеченов своих не видим.
- Поразительно! Мы про это говорим в городе, где есть реальная проблема с кавказцами. А в Европе, при том что провалена политика мульти-культи, национальной проблемы нету, все живут и существуют, представить себе некорректное расовое высказывание невозможно. Мульти-культи - это вопрос адаптации в мир. Этих людей нужно адаптировать, иначе война, навсегда. Вот в Германии турки живут сорок лет, и они часть социума, какими бы другими не были. Они и торгуют, и в бундестаге, и писатели.
Вторая часть разговора здесь