На Сахарова
Борис Минаев
Вряд ли это будет похоже на колонку. Или даже на блог. Скорее на запись из дневника. Которого у меня нет. Того дневника, который пишут только для себя. Чтобы ничего не забыть. До последней точки, штриха, ощущения.
Люди сделали из этих дневниковых записей игру, забаву, бизнес, публичное торжище.
Дневник для себя ведет один из миллиона.
Тщеславие съедает наши сердца.
Я загляну сюда, когда пройдут годы, и пойму, правильные ли ощущения мне подсказало мое подсознание. Или нет.
Или про подсознание все врут? И Фрейд, и все остальные.
Ехал из ближнего Подмосковья. В два позвонил приятель:
- Мы на Пушкинской, здесь формируется колонна, тут все долго, успеешь?
- Нет, не успею, - крикнул я в трубку. - Иди.
Я догоню.
Догнать получилось совсем не сразу. Был теплый, душный, давящий, серый день. Иногда сквозь эту серость просачивались редкие капли. Пред-дождь. Было ощущение дождя, но самого его не было. На Трубной шли какие-то люди с плакатами, торопливо догоняя основную толпу. Милиционер (молоденький, срочник) зло сказал мне, что через турникет я пройти здесь не могу, и с вызовом посмотрел - ну что, дядя, будешь возражать или как?
Я возражать не стал. Проходить на территорию шествия надо через рамку, я понимал.
Пришлось опять лезть в метро, опять выходить, опять догонять. Наконец на «Сретенском» я вышел, прошел через рамку - это заняло две секунды. За белыми парапетами вдоль тротуара стояли люди в красных повязках и просто какие-то люди и пристально смотрели на нас. Меня поразил этот взгляд. Мы для них были какие-то неизвестные природе существа, инопланетяне: расщепить их лучевым оружием пока невозможно, но можно загнать за ограждение и с любопытством разглядывать.
День становился все плотнее, серее, душнее.
Наконец я увидел спину Быкова.
Быков шел впереди небольшой питерской колонны и держал плакат - длинное полотнище, развернутое во всю ширь улицы. Кругом орали в мегафон, бил какой-то барабан… Очень шумно. И было это не покидающее, очень страшное ощущение, что ты за загородкой, что на тебя смотрят, как на зверя.
Быков для меня - какой-то символ, наследник всей русской литературы сразу, от Ильфа и Петрова до Пушкина (верней, наоборот). За его широкой спиной стало как-то менее тревожно и муторно. Я окликнул гения.
- Здорово, Боря! - грубо сказал Быков. - И ты здесь? На вот, подержи.
Так я тоже оказался в первой шеренге питерской колонны. Идти в первой шеренге - особое ощущение. Площадь Сахарова, огромная, необъятная, полная несбыточных надежд и тяжелых иллюзий, хранящая память о зимнем стоянии и о летнем хождении, со своими безжизненными каменными офисами, похожими на гробницы, с полицейским вертолетом, кружащим над нами, с этими поднебесными голосами, орущими в микрофон, эта площадь Сахарова завернулась вокруг меня, закружилась, и я оказался в центре ее вселенной.
- Ой, нет… - сказал я. И отступил на шаг. - Это очень ответственно. Извини, Дима.
- Ой, да идемте же с нами! - весело сказала мне какая-то милая женщина.
Но я не понес транспарант «Петербург против Путина».
Тем более что с его содержанием в глубине души я был не согласен. Петербург, конечно, за Путина. И Москва тоже. И Владивосток. И Орел. И Краснодар.
Против него только те, кто не боится зайти за парапет. Много ли нас? Не знаю. Я оглянулся, стараясь вдохнуть поглубже.
Площадь была заполнена людьми. Люди были вокруг, конца этой людской массе я не видел.
Никогда я не думал, что окажусь здесь. Никогда.
Удивительно.
То, что было единым зимой, теперь, конечно, поползло трещинами. Никто ни с кем не согласен. Все бросают друг другу обвинения. Этот не любит того. Они оба - кого-то третьего.
Объединяет их всех только этот адреналин. Это чувство, что на тебя смотрят с холодным любопытством. С любопытством охотника или просто свидетеля. Свидетеля чего?
Чего-то, что должно произойти? Свидетеля истории?..
Дожидаться конца митинга я не стал. Очень захотелось есть. Все главное уже произошло. Нам тут нечего друг другу сказать. Нам важно лишь убедиться, что мы еще тут. Что мы рядом.
Что мы способны преодолеть эту серую плотную преграду.
Вряд ли это будет похоже на колонку. Или даже на блог. Скорее на запись из дневника. Которого у меня нет. Того дневника, который пишут только для себя. Чтобы ничего не забыть. До последней точки, штриха, ощущения.
Люди сделали из этих дневниковых записей игру, забаву, бизнес, публичное торжище.
Дневник для себя ведет один из миллиона.
Тщеславие съедает наши сердца.
Я загляну сюда, когда пройдут годы, и пойму, правильные ли ощущения мне подсказало мое подсознание. Или нет.
Или про подсознание все врут? И Фрейд, и все остальные.
Ехал из ближнего Подмосковья. В два позвонил приятель:
- Мы на Пушкинской, здесь формируется колонна, тут все долго, успеешь?
- Нет, не успею, - крикнул я в трубку. - Иди.
Я догоню.
Догнать получилось совсем не сразу. Был теплый, душный, давящий, серый день. Иногда сквозь эту серость просачивались редкие капли. Пред-дождь. Было ощущение дождя, но самого его не было. На Трубной шли какие-то люди с плакатами, торопливо догоняя основную толпу. Милиционер (молоденький, срочник) зло сказал мне, что через турникет я пройти здесь не могу, и с вызовом посмотрел - ну что, дядя, будешь возражать или как?
Я возражать не стал. Проходить на территорию шествия надо через рамку, я понимал.
Пришлось опять лезть в метро, опять выходить, опять догонять. Наконец на «Сретенском» я вышел, прошел через рамку - это заняло две секунды. За белыми парапетами вдоль тротуара стояли люди в красных повязках и просто какие-то люди и пристально смотрели на нас. Меня поразил этот взгляд. Мы для них были какие-то неизвестные природе существа, инопланетяне: расщепить их лучевым оружием пока невозможно, но можно загнать за ограждение и с любопытством разглядывать.
День становился все плотнее, серее, душнее.
Наконец я увидел спину Быкова.
Быков шел впереди небольшой питерской колонны и держал плакат - длинное полотнище, развернутое во всю ширь улицы. Кругом орали в мегафон, бил какой-то барабан… Очень шумно. И было это не покидающее, очень страшное ощущение, что ты за загородкой, что на тебя смотрят, как на зверя.
Быков для меня - какой-то символ, наследник всей русской литературы сразу, от Ильфа и Петрова до Пушкина (верней, наоборот). За его широкой спиной стало как-то менее тревожно и муторно. Я окликнул гения.
- Здорово, Боря! - грубо сказал Быков. - И ты здесь? На вот, подержи.
Так я тоже оказался в первой шеренге питерской колонны. Идти в первой шеренге - особое ощущение. Площадь Сахарова, огромная, необъятная, полная несбыточных надежд и тяжелых иллюзий, хранящая память о зимнем стоянии и о летнем хождении, со своими безжизненными каменными офисами, похожими на гробницы, с полицейским вертолетом, кружащим над нами, с этими поднебесными голосами, орущими в микрофон, эта площадь Сахарова завернулась вокруг меня, закружилась, и я оказался в центре ее вселенной.
- Ой, нет… - сказал я. И отступил на шаг. - Это очень ответственно. Извини, Дима.
- Ой, да идемте же с нами! - весело сказала мне какая-то милая женщина.
Но я не понес транспарант «Петербург против Путина».
Тем более что с его содержанием в глубине души я был не согласен. Петербург, конечно, за Путина. И Москва тоже. И Владивосток. И Орел. И Краснодар.
Против него только те, кто не боится зайти за парапет. Много ли нас? Не знаю. Я оглянулся, стараясь вдохнуть поглубже.
Площадь была заполнена людьми. Люди были вокруг, конца этой людской массе я не видел.
Никогда я не думал, что окажусь здесь. Никогда.
Удивительно.
То, что было единым зимой, теперь, конечно, поползло трещинами. Никто ни с кем не согласен. Все бросают друг другу обвинения. Этот не любит того. Они оба - кого-то третьего.
Объединяет их всех только этот адреналин. Это чувство, что на тебя смотрят с холодным любопытством. С любопытством охотника или просто свидетеля. Свидетеля чего?
Чего-то, что должно произойти? Свидетеля истории?..
Дожидаться конца митинга я не стал. Очень захотелось есть. Все главное уже произошло. Нам тут нечего друг другу сказать. Нам важно лишь убедиться, что мы еще тут. Что мы рядом.
Что мы способны преодолеть эту серую плотную преграду.