Ярослав Грицак: Еще раз о польско-украинском примирении
12 октября, 12:30
И почему это так важно именно сейчас
Дарья Базилевич погибла вместе со своими двумя сестрами и мамой от российской ракеты в ночь на 4 сентября во Львове. Она была студенткой УКУ. Один из сотрудников университета нашел и переслал нашу общую с ней фотографию, где я после лекции обнимаю ее за плечо, а она держит в руках мою книгу «Преодолеть прошлое: глобальная история Украины». Не буду описывать то, что почувствовал - слова бессильны, а мои таланты скудны. Но крутится в голове одна мысль: ничего мы не преодолели, прошлое возвращается и снова убивает всех, даже детей.
В тот же день мне позвонил корреспондент польского Newsweek с просьбой прокомментировать недавний скандал по Волыни. Но я отказал, сказав, что после смерти Дарьи не вижу смысла говорить об этих вещах. Мой собеседник отнесся с пониманием, но процитировал мой ответ в своем материале. В результате польский читатель написал письмо, мол, я не имею права отмалчиваться в таком важном деле, потому что львовские жертвы 2024 года несопоставимы с польскими 1943-го на Волыни.
Это не единственная глупость, высказанная во время польско-украинских споров вокруг Волыни.
Львовский римо-католический епископ Мечислав Мокшицкий в 2017-м сказал, что тогдашняя война на Донбассе - это «знак от Бога», что «на украинском народе все еще лежит грех геноцида». Мокшицкий был когда-то личным секретарем папы Иоанна-Павла ІІ. Видать, Святой Дух не сходит автоматически с Папы на его секретаря: невозможно представить, чтобы польский Папа сказал что-то подобное.
Боюсь, число таких глупостей не закончится: человеческая натура здесь неисчерпаема (хорошо знаю, потому что сам такой). Тем временем масла в огонь подлил наш бывший министр иностранных дел Дмитрий Кулеба. В ходе панельной дискуссии в Польше со своим польским визави Радиславом Сикорским на вопрос о Волыни 1943 года он ответил напоминанием об операции Висла 1947-го и назвал территорию, которую охватывала эта операция, «украинскими землями». Тем самым он не только дипломатично ушел от ответа на сложный вопрос - он еще и очень недипломатично нарушил негласный консенсус польской и украинской политической элиты не называть приграничные земли с польской стороны границы «украинскими», а Львов - «польским городом».
Разочарование и измученность
Этим дипломатическим конфузом моментально воспользовалась польская оппозиция. Она особенно чувствительна к исторической памяти и обвиняет нынешнюю власть в предательстве национальных интересов. В ответ даже до сих пор очень сдержанный премьер-министр Дональд Туск пригрозил, что Польша будет блокировать вступление Украины в Европейский Союз, если Украина не решит своих исторических проблем. Его слова были более мягкой версией заявления польского министра обороны и лидера коалиционной крестьянской партии Владислава Косиняк-Камыша, что без почтения памяти польских жертв на Волыни не может быть и речи о членстве Украины в ЕС.
В основе нынешнего конфликта есть вопрос в значительной степени технический. Разрешение на эксгумацию и перезахоронение участников и жертв регулируется договоренностями между польскими и украинскими правительствами. Обе стороны обязались заботиться о захоронениях на своей территории. За последние почти 10 лет в Польше были разрушены несколько украинских могил, среди которых наиболее известное, хотя не единственное, захоронение на горе Монастырь. Разрушенные памятники не восстановлены или восстановлены не в той форме, в которой требует украинская сторона. Зато польская сторона, не выполнив своей домашней работы, требует разрешения на новые поисковые работы на Волыни. Украинское правительство выдало уже несколько таких разрешений, но из-за отсутствия соответствующих встречных шагов с польской стороны решило, что enough is enough.
Технические вопросы легче решаются, если на это есть политическая воля. А ее явно не хватает. В коридорах конференции YES я общался с польским министром иностранных дел Радеком Сикорским после его встречи с украинским президентом. Эта встреча двух больших и холерических «эго» закончилась, мягко говоря, ничем. Сикорский говорит, что не имеет другого выхода, как выйти с очень острым заявлением по Украине - потому что теперь это уже дело не только польской оппозиции, теперь это уже дело всего польского политикума.
Но отсутствие политической воли не означает, что нет воли вообще. С обеих сторон есть много людей, которые ищут выход из этого тупика. Они пишут тексты и договариваются о совместных действиях. Мы еще увидим, переломят ли их усилия ситуацию. Но пока дело там, где оно есть.
Вместе с моими друзьями и коллегами я занимался делами польско-украинского примирения с начала 2000-х. Нашим самым большим достижением стало понимание относительно Кладбища орлят во Львове. Об этом мало кто помнит, но тогда дело тоже касалось технических вещей, напряжение было не меньшим, чем сейчас, и оба правительства оказались беспомощными, пока дело не взяли в свои руки общественные деятели и церковь. Но тогда на нашей стороне были ветераны польского и украинского антикоммунистического движения, да и масштаб церковных лидеров был другим.
Мы пытались повторить этот опыт на Волыни, во время очередных годовщин 2003 и 2013 г., но, несмотря на частичные успехи, потерпели фиаско. Мое личное убеждение: ни поляки, ни украинцы не готовы к примирению, когда дело заходит о Волыни 1943-го, и непонятно, когда будут готовы.
Вкратце наше состояние можно подытожить двумя словами: разочарование и измученность. Но во времена войны мы должны снова взяться за дело.
Здесь хочу изложить несколько тезисов и советов, как я вижу решение волынского дела. Подаю их с надеждой, что они будут служить основой для более предметного разговора. Понятно, что все они в меру субъективны, потому что исходят из моего личного опыта. Но только в меру, потому что я принимаю во внимание объективную европейскую историю и историю польско-украинских отношений.
Вот эти тезисы:
- Украина не может позволить себе войну на два фронта. Даже если война с Польшей является холодной, а не горячей, она все равно ослабляет украинские позиции в войне с Россией.
- Так же Польша не может себе позволить контроль России над Украиной - потому что тогда ее безопасность, или даже существование, снова окажется под угрозой, как это уже не раз было в истории.
- Понимание этих фактов лежало в основе постоянных попыток польско-украинского взаимопонимания на протяжении нескольких веков еще со времен Гадячского соглашения и до послевоенных времен.
- Эти попытки увенчались успехом лишь после падения коммунизма, когда оба государства стали независимыми. Ни одно из них не имеет территориальных претензий и трактует другое как своего стратегического партнера.
- По своему значению и масштабу польско-украинское примирение 1990-х годов можно сравнить с французско-немецким 1950-х годов: если французско-немецкое примирение положило начало созданию Евросоюза, то польско-украинское создало шансы к его распространению на Восток, к восточным границам Украины.
- Примирение не является ни совершенным, ни вечным. В нем долго будут свои камни преткновения, которые не удастся устранить раз и навсегда. Мадлен Олбрайт сравнивала примирение с ездой на велосипеде: как только перестаешь крутить педали, падаешь с него.
- В случае польско-украинского взаимопонимания таким камнем преткновения являются события на Волыни 1943 г. Конфликт начинается уже с того, как их назвать - Волынская трагедия или Волынская резня, актом этнической чистки или геноцидом - кто несет главную ответственность, какова роль «третьей силы» (нацистского и советского фактора) и тому подобное.
- Украинцы должны избавиться от иллюзии, что дискуссия о Волыни 1943 года является следствием вмешательства российских спецслужб или возникает только в контексте выборов в Польше. И российское вмешательство, и политическая конъюнктура играют свою роль. Но их роль не является решающей. Мы должны понять: Волынь 1943 года в современном польском историческом сознании играет примерно такую же роль, как Голодомор 1932−1933 гг. - в украинском.
- Несмотря на многочисленные смягчающие обстоятельства, непосредственная вина за события на Волыни 1943 г. падает на украинских националистов - и украинская сторона должна это признать и осудить.
- Конечно, эта вина падает не на всех националистов, особенно, не на тех, которые воевали против советской власти после войны. УПА имеет свои «света и тени». Сводить ее историю только к светлой или теневой стороне - это чрезмерное упрощение с исторической стороны, похожее на российские пропагандистские мифы и нарративы.
- Признание вины не может быть актом национального унижения. Наоборот, оно должно быть трактовано обеими сторонами как выражение национального достоинства и зрелости украинцев.
- Со своей стороны, поляки должны признать общую ответственность за политику межвоенного польского государства и военного польского подполья за то, что они своими действиями привели к такому развитию событий на Волыни 1943 г. - а также непосредственную ответственность за антиукраинские репрессии на тех землях, которые отошли к Польше после войны.
- Идеальной формулой примирения были бы слова, с которыми обратились друг к другу польские и немецкие епископы во время попытки немецко-польского примирения 1960-х годов: «Прощаем - и просим прощения».
- В связи с этим крайне важны позиции церквей. Примирение имеет метафизическое, христианское измерение. Если его нет, примирение не будет ни прочным, ни глубоким. Напомню, что и создатель французско-немецкого примирения Робер Шуман, и главные исполнители этого примирения президент Шарль де Голль и канцлер Конрад Аденауэр были практикующими католиками, а нам в начале 2000-х не удалось бы достичь примирения вокруг Кладбища орлят, если бы не покойный глава УГКЦ Любомир Гузар и предшественник Мокшицкого на львовском римо-католическом престоле кардинал Марьян Яворский (к слову, близкий друг Иоанна Павла ІІ).
- Попытки блокировать вступление Украины в Евросоюз путем шантажа контрпродуктивны, учитывая как судьбу обоих народов, так и шансы их примирения. На самом деле, эти шансы выше в рамках ЕС, чем вне его. Скажем, в 2000-х, в ходе дискуссии вокруг событий в городе Едвабне, Польша вряд ли могла бы признать свою ответственность за Холокост, если бы на тот момент была в составе коммунистической системы или даже существовала как отдельное независимое государство вне Европейской унии.
- Даже если удастся достичь примирения вокруг Волыни 1943 г., это не будет означать прекращения политических или исторических дискуссий, что и как на самом деле тогда произошло. Другое дело, что эти дискуссии будут вестись в другом, более благоприятном и доброжелательном климате.
Дело польско-украинского примирения является делом большого геополитического значения. Оно не только улучшает перспективы расширения ЕУ и зоны мира дальше на Восток - оно улучшает шансы на окончательное обуздание России как исторической страны-хищницы и государства-убийцы.
Возможно, когда-то, в далеком будущем, дойдет очередь и до польско-украинско-российского примирения. Но вступительным билетом к этому должно быть поражение России и доведение ее до такого состояния, когда она больше не захочет и не сможет воевать со своими соседями.
Сейчас это все выглядит как утопия. Однако главное послание, которое сформулировали наши великие предшественники в деле польско-украинского примирения: надо браться за те дела, которые выглядят невозможными - ибо какой смысл тратить усилия и время на дела, которые и так возможны?
