анекдоты от Русинка
Михал Русинек, о котором я писал здесь, объявил себя добродушным старичком и заделался фельетонистом.
Так что, даст бог, я смогу тут время от времени переводить его новые байки. Вот пока что отсюда:
"Стою я однажды в очереди к гравёру, передо мной - крашеная блондинка в белых сапожках, в руках у неё большой перстень-печатка. Блондинка говорит гравёру: “Напишите, пожалуйста, “Давиду от Илоны”. Гравёр отвечает, что на перстне много места, поместится что-нибудь ещё и за те же деньги. Пани Илона ему на это: “А может, “Любимому Давиду от любящей Илоны”? Я вижу, что в голове у пани происходит какой-то непривычный процесс. Она долго шарила в сумочке, ничего не нашла; побледнела и проговорила: “Всё равно, что написать, лишь бы было слащаво”. Это слово “слащаво” меня проняло, оно было как будто из литературы девятнадцатого века. А потом я представил себе этого пана Давида. И тоже побледнел."
И там же Русинек упоминает о ксёндзах, которых учил риторике и которым так хотелось выражаться элегантно, что кто-то из них произнёс: "Наш священнический коллектив постановил...". Слово "коллектив" казалось ксёндзам страшно элегантным!
Так что, даст бог, я смогу тут время от времени переводить его новые байки. Вот пока что отсюда:
"Стою я однажды в очереди к гравёру, передо мной - крашеная блондинка в белых сапожках, в руках у неё большой перстень-печатка. Блондинка говорит гравёру: “Напишите, пожалуйста, “Давиду от Илоны”. Гравёр отвечает, что на перстне много места, поместится что-нибудь ещё и за те же деньги. Пани Илона ему на это: “А может, “Любимому Давиду от любящей Илоны”? Я вижу, что в голове у пани происходит какой-то непривычный процесс. Она долго шарила в сумочке, ничего не нашла; побледнела и проговорила: “Всё равно, что написать, лишь бы было слащаво”. Это слово “слащаво” меня проняло, оно было как будто из литературы девятнадцатого века. А потом я представил себе этого пана Давида. И тоже побледнел."
И там же Русинек упоминает о ксёндзах, которых учил риторике и которым так хотелось выражаться элегантно, что кто-то из них произнёс: "Наш священнический коллектив постановил...". Слово "коллектив" казалось ксёндзам страшно элегантным!