Стихотворения записанные 22 ноября
БЕРЕГА
Изображенье хрустнет пополам
и фотокарточка собачья из кармана
ударится по комнатам в бега,
из трещины и темноты залаяв,
она бежит, как зрение и кровь,
и в бабочке небрежной засыпает
нет берега - точней нет берегов -
ещё точнее - их здесь не бывает:
они идут прохожими нас вдоль
преображаясь в небыль перспективы
и только след их мёртвых сапогов
лежит как дым приподнятый из пыли.
Ну что, душа, бежим от них скорей,
чем нас в изображении забыли,
чем кружевной, фасетчатый их глаз
очертит в небо непролазный лаз,
как шаг суворовский, который заучили
мы здесь у бабочки, чья память такова,
что складывает все изображенья
напополам, где снегирям видна
попытка их с тобой самосожженья,
где воздуха слепая карамель
подарит нам немыслимую радость,
что в переходе этом вверх и вниз
нас никому на свете не осталось.
(22/11/2016)
***
Шар холода, катающийся в ложке,
подобен лодке в перископе чайки -
замри на месте, воздух мотыльковый,
мы ничего тебе не обещали
где речь Господня состоит из пауз,
сужается до конуса из света,
и достаёт фунфырик из кармана
дыхания - молчанием согрета.
Плесни и ей ты праздника из речи,
сквозит на нас пернатая подлодка -
и будет день нам первый и - вкруг звери
горят, как шарики из холода, нечётко.
(22/11/2015)
ТЫДЫМСКИЙ НОЙ
Венчая Пана с местной мошкарой,
помашет пруд воздушною рукой,
перебирая анальгины нервно.
Чем запалился [?] перед нами он,
стоящий перемазанным мукой,
с канальей дождевой и прочей скверной
компанией из женских тополей,
лакающих [как псы] своих ветвей
окрошку пуховую в отраженье,
где лошадь, проходящая сквозь твердь,
разносит бубенцы [как будто смерть
своё уже признала пораженье]
и лепит из снежков своих копыт
тех, кто до рождества в воде укрыт -
пока не взрезана в крещение пилою
она - и чертит круг над полыньёй,
и человека ищет [под корой
своею] пруд немеющей рукою.
И лошадь разминает позвонки
дыша над тёмным видом - далеки
извилины воды [задышанной и тесной],
и тихий плотник или местный Ной
идёт по воздуху со всей своей семьей
под мошкарою снега занебесной,
несёт свой род, как сосны, издали.
И отрывает лошадь лепестки своих
голяшек, чтоб семье ответить,
приветствуя освобожденье вод,
и только бубенцы всё наперёд
молчат и знают, и звенят беспечно.
(22/11/13)
Изображенье хрустнет пополам
и фотокарточка собачья из кармана
ударится по комнатам в бега,
из трещины и темноты залаяв,
она бежит, как зрение и кровь,
и в бабочке небрежной засыпает
нет берега - точней нет берегов -
ещё точнее - их здесь не бывает:
они идут прохожими нас вдоль
преображаясь в небыль перспективы
и только след их мёртвых сапогов
лежит как дым приподнятый из пыли.
Ну что, душа, бежим от них скорей,
чем нас в изображении забыли,
чем кружевной, фасетчатый их глаз
очертит в небо непролазный лаз,
как шаг суворовский, который заучили
мы здесь у бабочки, чья память такова,
что складывает все изображенья
напополам, где снегирям видна
попытка их с тобой самосожженья,
где воздуха слепая карамель
подарит нам немыслимую радость,
что в переходе этом вверх и вниз
нас никому на свете не осталось.
(22/11/2016)
***
Шар холода, катающийся в ложке,
подобен лодке в перископе чайки -
замри на месте, воздух мотыльковый,
мы ничего тебе не обещали
где речь Господня состоит из пауз,
сужается до конуса из света,
и достаёт фунфырик из кармана
дыхания - молчанием согрета.
Плесни и ей ты праздника из речи,
сквозит на нас пернатая подлодка -
и будет день нам первый и - вкруг звери
горят, как шарики из холода, нечётко.
(22/11/2015)
ТЫДЫМСКИЙ НОЙ
Венчая Пана с местной мошкарой,
помашет пруд воздушною рукой,
перебирая анальгины нервно.
Чем запалился [?] перед нами он,
стоящий перемазанным мукой,
с канальей дождевой и прочей скверной
компанией из женских тополей,
лакающих [как псы] своих ветвей
окрошку пуховую в отраженье,
где лошадь, проходящая сквозь твердь,
разносит бубенцы [как будто смерть
своё уже признала пораженье]
и лепит из снежков своих копыт
тех, кто до рождества в воде укрыт -
пока не взрезана в крещение пилою
она - и чертит круг над полыньёй,
и человека ищет [под корой
своею] пруд немеющей рукою.
И лошадь разминает позвонки
дыша над тёмным видом - далеки
извилины воды [задышанной и тесной],
и тихий плотник или местный Ной
идёт по воздуху со всей своей семьей
под мошкарою снега занебесной,
несёт свой род, как сосны, издали.
И отрывает лошадь лепестки своих
голяшек, чтоб семье ответить,
приветствуя освобожденье вод,
и только бубенцы всё наперёд
молчат и знают, и звенят беспечно.
(22/11/13)