Кошмар в летнюю ночь
…В те дни Еноду было особенно тяжело. На загородной фазенде Енода разнузданно распустились дикие одуванчики. Енод в течение нескольких дней слушал их пьяные выкрики «На волю! В пампасы! Не мы, так хоть дети наши поживут всласть!», отплёвывался выдранным одуванчиковым пухом и пытался докопаться до корней. Одуванчики кричали: «Всех не перережешь!» и цеплялись корнями за соседние беззащитные кустики кроткой голубики и застенчивой жимолости. Бой был неравным, но Енод выстоял, а одуванчики полегли. Кроме того, как оказалось в последние несколько недель, дым отечества нихуя ни сладок, ни приятен. Енод глядел на карту мира и его мучительно рвало на те части света, где много воды и никаких лесов.
В лаборатории, где Енод батрачил за харчи, выпивку и доброе слово, проклятые вивисекторы вконец замучили несчастное животное своими бесчеловечными опытами. «Ваши руки в крови! Ваши ноги в крови! Даже деньги ваши, и то в поте, крови и слезах! Причём моих!» - обычно грустно бормотал Енод, пересчитывая потными цепкими пальчиками свою зарплату.
В общем, Еноду было зашибись. С разбегу и об стену.
Енод возвращался домой, в уютную и прохладную норку, на подгибающихся от усталости лапах. Пышный полосатый хвост, обычно символизирующий собою флаги взвейтесь-развейтесь, порванную рубаху и торчащие сиськи Марианны, и наш паровоз, вперёд лети, уныло, как таджикский дворник с двумя высшими образованиями, подметал лужи и грязь дорог. Енод подошёл к родному порогу и тревожно дёрнул носом.
«Ну, какая тварь опять насрала в почтовый ящик? - завопил Енод, - Ничего святого у животных! Уроды! Твари бессердечные! Нелюди! Поймаю - сердце вырежу!».
Из открытого почтового ящика посыпались мелкие козьи катышки, складываясь в знакомые слова: «Ушла на базу. Продавец вино-водочного». Енод вздрогнул и протёр глаза. Катышки послушно перестроились в новый порядок, почему-то начиная сразу с подписи: «Гнида, сплетница завистливая»… А дальше катышки показали совсем страшное. Енод заверещал и захлопнул почтовый ящик, забежал в нору и быстро-быстро стал закрывать задвижечку, щеколдочку, замочек, который верхний и замочек, который нижний. Подумал и, со словами «Бережёного ветеринар стерилизацией бережёт!», накинул крючок, петельку, ещё ряд, и тринитолуола под дверь.
Флегматичная Свыня, звучно почавкивая орбузом, привычно пихнулась боком в енодову дверь, ожидая, что та распахнётся и Свыня радостно визжащим шаром влетит в родные объятия друга Енода. Однако дверь была непривычно непоколебима. Свыня ударила боком чуть посильнее. Дверь молчала. Свыня возмущенно взвизгнула и заколотила задними копытцами в дверь. За дверью бабахнуло и всё заверте…
Когда Свыня пришла в себя, ей оказалось неожиданно мягко и уютно. Из-под розового бочка выглядывало пушистое и тёплое. Свыня пощупала пушистое и пробормотала: «Ишь ты, жопа паласатая, какой матрасик себе мягкий прикупил! Эстееет, под цвет хвоста ишшо выбирал». В ответ на ощупывания матрасик задёргался. «Ишшо и с вибромассажем!» - поражённо в самый бок ахнула Свыня. Матрасик придушенно простонал: «Только не мои колени! Колени не трожь!». Свыня смущённо почесала орбузной коркой за ухом и деликатно сползла с матрасика. Большие, полные слёз, енодские глаза укоризненно мигали с плоской полосатой поверхности, и вяло подёргивался окончательно упавший духом хвост. Свыня поплевала на копытца и несколькими точно нацеленными ударами ловко взбила матрасик обратно в друга Енода.
-… А Лань мне и пишет, - всхлипывая и испуганно поглядывая за плечо, шептал Свыне на ухо Енод, - мол, до самых коленей логарифмически прокляну!
- Датычо? - Свыня подавилась орбузным семечком и закашлялась. Вылетевшая косточка смачно впечаталась в енодский глаз. Енод нервно подпрыгнул и прорыдал:
- Видишь? Видишь?! Точно Лань прокляла! Ты, лучший друг, товарищ и брат, уже плюёшь на меня!
- Тьфу на те… - привычно начала Свыня и осеклась, увидев дрожащие губы Енода и его мелко подёргивающиеся в начинающемся истерическом припадке лапки, - Стоп, балбесина паласатая. Как, говоришь, тебя проклянуть обещались?
- Логарифмически, - с мистическим ужасом пробормотал Енод, судорожно подёргивая горлом в коме.
- От дурное ты жывотное, Енод, дурным и помрёшь, - Свыня упала на бок и засучила копытцами, повизгивая от смеха, - Ты само подумай - где Лань трепетная, а где - логарифмы! У неё максимум интеллекта хватит написать на заборе формулу про икс, игрек и третье неизвестное!
Енод вспомнил наскальные надписи Лани во всемирной помойке и перестал подёргиваться. Но, на всякий случай, уточнил:
- А колени? Мои колени мне дороги как память!
Свыня презрительно хмыкнула и добавила:
- Логарифмы у неё не доросли до твоих коленей дотянуться. На каждый хитрый логарифм найдётся арифмометр с рычагом!
Енод облегчённо выдохнул и дрожащей лапкой смахнул пот со лба. Старый опытный специалист по сведению счетов, Свыня всегда знала, о чём говорила.
- Дурында, - ласково прочавкала Свыня, снова занявшись разъяснением орбуза, - Иди лучше, ежевички поешь. Чай, как раз забродила.
- И то дело! - с энтузиазмом подхватил Енод, - Давно пора проверить качество гонобобеля нового урожая!
И долго ещё раздавалось на ночной лужайке перед уютной норой Енода: «Ты меня уважаешь?!» - «Я тобой горжусь!»…