Жесткая посадка
Жесткая посадка
Маша Трауб
http://www.izvestia.ru/weekend/article3113495/
У меня было киношное представление о том, что происходит в самолете, с которым что-то не так. Кто-то кричит, кто-то молится, кто-то скандалит в истерике, дети плачут, бортпроводница пытается всех успокоить. Нет, все не так. Все страшнее.
Толчок - выпущены шасси. В иллюминаторе - приближающиеся огни большого города. Еще десять минут - и должны сесть. Но не сели и опять залетели в облака. Сорок минут мы кружили над аэропортом. Сорок минут тишины. Бортпроводница на вызовы не откликалась. Никто ничего не говорил.
- Что случилось? Почему мы не садимся? Почему ничего не сообщают? - всхлипывала я, но вскоре тоже притихла. Дети, которых в самолете было много, дружно заснули.
Страшно было безумно. Мне кажется, что, если бы кто-то кричал или обсуждал сообщения о плохой погоде, переполненности аэропорта, очереди на посадку, было бы легче. Но эту тишину, в которой слышны все двигатели самолета, выдержать было тяжело. Никто не читал, не ел, не пил, не шел в туалет. Все сидели и смотрели перед собой.
Я тоже смотрела перед собой и вспоминала обычные туристические рейсы из жарких стран - пьяных и веселых мужиков, предлагавших коньяк всему салону, говорливых тетушек, детей, сваливающих на тебя коробку с едой и долбящих ногами в спину, мгновенную и стихийную очередь в туалет. Мне очень этого не хватало. За эти сорок минут я пообещала Богу, в которого не верю, все, что могла, и все, что не смогу сделать. Я вспомнила сериал "Lost" и попросила оставить в живых моего сына в обмен - я уже не помню, что пообещала в обмен.
Через сорок минут мы стали снижаться. И даже сели. Тяжело и гулко. Никто не стал аплодировать. Все так и сидели, уставившись в спинки сидений. "Наш самолет совершил посадку в аэропорту..." - буднично начала зачитывать текст бортпроводница. И где-то сзади раздались жидкие хлопки. Через секунду хлопал в ладоши весь самолет, плакали проснувшиеся дети, тараторили тетушки, мужчины полезли доставать сумки. Но никто, ни один человек не обсуждал этот сорокаминутный полет над городом. Никто не спрашивал у бортпроводницы, что случилось, почему такая задержка. Я плакала. На меня смотрели так, как будто я делала что-то неприличное. Муж на меня накричал. По-моему, впервые в жизни.
"Больных и депортированных нет", - доложила кому-то бортпроводница. И все засмеялись. Смеялись долго. Передавали по рядам, чтобы другие тоже посмеялись. Кто-то сказал, что он больной, - и все опять засмеялись. Кто-то вызвался быть депортированным, вызвав очередной приступ нездорового хохота. А я продолжала рыдать и сморкаться в платок. Муж сказал, чтобы я замолчала, потому что пугаю ребенка.
Ребенок, проспавший посадку, требовал вернуться в небо, чтобы повторить аттракцион, который неизменно приводит его в восторг. Успокоилась я только после того, как по голове меня ударили сумкой и пнули в спину. Теперь думаю: надо ли выполнять то, что я пообещала неизвестно кому там, в небе?
Маша Трауб
http://www.izvestia.ru/weekend/article3113495/
У меня было киношное представление о том, что происходит в самолете, с которым что-то не так. Кто-то кричит, кто-то молится, кто-то скандалит в истерике, дети плачут, бортпроводница пытается всех успокоить. Нет, все не так. Все страшнее.
Толчок - выпущены шасси. В иллюминаторе - приближающиеся огни большого города. Еще десять минут - и должны сесть. Но не сели и опять залетели в облака. Сорок минут мы кружили над аэропортом. Сорок минут тишины. Бортпроводница на вызовы не откликалась. Никто ничего не говорил.
- Что случилось? Почему мы не садимся? Почему ничего не сообщают? - всхлипывала я, но вскоре тоже притихла. Дети, которых в самолете было много, дружно заснули.
Страшно было безумно. Мне кажется, что, если бы кто-то кричал или обсуждал сообщения о плохой погоде, переполненности аэропорта, очереди на посадку, было бы легче. Но эту тишину, в которой слышны все двигатели самолета, выдержать было тяжело. Никто не читал, не ел, не пил, не шел в туалет. Все сидели и смотрели перед собой.
Я тоже смотрела перед собой и вспоминала обычные туристические рейсы из жарких стран - пьяных и веселых мужиков, предлагавших коньяк всему салону, говорливых тетушек, детей, сваливающих на тебя коробку с едой и долбящих ногами в спину, мгновенную и стихийную очередь в туалет. Мне очень этого не хватало. За эти сорок минут я пообещала Богу, в которого не верю, все, что могла, и все, что не смогу сделать. Я вспомнила сериал "Lost" и попросила оставить в живых моего сына в обмен - я уже не помню, что пообещала в обмен.
Через сорок минут мы стали снижаться. И даже сели. Тяжело и гулко. Никто не стал аплодировать. Все так и сидели, уставившись в спинки сидений. "Наш самолет совершил посадку в аэропорту..." - буднично начала зачитывать текст бортпроводница. И где-то сзади раздались жидкие хлопки. Через секунду хлопал в ладоши весь самолет, плакали проснувшиеся дети, тараторили тетушки, мужчины полезли доставать сумки. Но никто, ни один человек не обсуждал этот сорокаминутный полет над городом. Никто не спрашивал у бортпроводницы, что случилось, почему такая задержка. Я плакала. На меня смотрели так, как будто я делала что-то неприличное. Муж на меня накричал. По-моему, впервые в жизни.
"Больных и депортированных нет", - доложила кому-то бортпроводница. И все засмеялись. Смеялись долго. Передавали по рядам, чтобы другие тоже посмеялись. Кто-то сказал, что он больной, - и все опять засмеялись. Кто-то вызвался быть депортированным, вызвав очередной приступ нездорового хохота. А я продолжала рыдать и сморкаться в платок. Муж сказал, чтобы я замолчала, потому что пугаю ребенка.
Ребенок, проспавший посадку, требовал вернуться в небо, чтобы повторить аттракцион, который неизменно приводит его в восторг. Успокоилась я только после того, как по голове меня ударили сумкой и пнули в спину. Теперь думаю: надо ли выполнять то, что я пообещала неизвестно кому там, в небе?