Про вотку
Любите ли вы вотку? Я - нет.
К чему это я? Приезжали тут гости из Владикавказа, привезли в подарок темного стекла четырехгранную бутылку с этикеткой "Напиток национальный арак". Кукурузная водка в просторечии.
Открыли мы ее к какому-то застолью. Гости попробовав рюмку, как-то засмущались, быстро засобирались и ушли. Следующую дозу мать попыталась предложить сантехникам, починявшим кран. Они вообще-то пьют даже горящую нефть, но тут спасовали. Устыдились своей слабости, взяли мало денег и тоже быстро ушли.
Нам тоже жить в дому становилось все труднее - открытая бутылка в шкафу источала запах. Скрипя сердцем, мы ее вынесли в подъезд, решив доставить радость алкашам. Едва початую. Через полчаса жутко завыли соседские собаки. Начитанная мать вспоминала Джерома Клапку Джерома и его рассказ о преимуществах сыра как дорожного попутчика.
И тут я вспомнила, что в детстве, когда люди и водка были даже крепче, чем сейчас, арак не доставлял никому таких страданий.
Меня вот в юные годы отправляли на каникулы к бабушке во Владикавказ. Где по воскресеньям (и не было случая, чтобы день был пропущен) дед отправлял ритуал распития арака с соседями.
Расслабленный в предвкушении, он выдавал мне три рубля и посылал "на Ардонскую к Фатиме". Добежав до знкомой калитки, следовало постучать, сказать пароль "дедушка прислал" и отдать сумку с любовно укутанной емкостью. На сдачу - сдачу дед никогда не требовал - можно было ходить в кино, и не просто, а с мороженым. Так что я охотно ходила к Фатиме.
Двор, где жили дед и бабка, соединял два дома. На второй половине обитала ветвистая осетинская семья Тулатовых.
Ровно в два часа, закончив мелкие домашние дела и помывшись, дед подхватывал трехногий осетинский столик фынд, ставил его ровно на середину двора, и зычно кричал: Хаджумар! Уырызмаг! О Хиссау (хозяин)! Выходите.
Хаджумар и Уырызмаг тоже были давно наготове - каждый выносил со своего крыльца по табуреточке. и они рассаживались вокруг фында. Дед выставлял бутылку с араком.
А дальше начинались этнокультурные противоречия межу женами.
Жены Хаджумара и Уырызмага - две неслышные и сухие кабардинки Тимка и Пашка (я даже не знаю их настоящих имен, весь двор их только так и называл - со времени, как они пришли сюда молодыми невестками и до самой их старости), так вот, Тимка и Пашка молча метали на стол закуску: пироги там, соленья, и все, что бог послал.
Моя же бабка, хоть и прожила большую часть жизни среди осетин, сохранила неуступчивый и вздорный карабахский нрав. Она никакой закуски на стол не метала, наоборот, демонстративно уходила в дом и оттуда метала в мирно выпивающих мужиков одни прокляться. Сейчас я вспоминаю, что они даже не оборачивались на ее вопли. Наверное, это тоже было частью ритуала.
Да, но какие это были проклятья! Вы когда-нибудь слышали ругающихся карабахских старух? Это поэма - с зачином, рефреном, в основном о том, как бы ей хотелось деда сначала похоронить, а потом надругаться над его могилой. А потом привести собак, и чтобы они сделали то же самое. Но самое экспрессивное, на мой взгляд было это:
- Vay, es k'u boye haghulov chap'em!
Harhul, я должна объяснить - это такая палка, которой гробовщик снимает мерку с покойника. Поэтому проклятье звучит так: "Чтоб я твой рост измерила палкой гробовщика". Ух!
Тут мне подумалось: почему-то считается, что мат сопровождает водку и ее питие. У нас в семье эти функции были разделены - выпивал дед, а ругалась бабка.
А я вообще не пю. Вотки.
К чему это я? Приезжали тут гости из Владикавказа, привезли в подарок темного стекла четырехгранную бутылку с этикеткой "Напиток национальный арак". Кукурузная водка в просторечии.
Открыли мы ее к какому-то застолью. Гости попробовав рюмку, как-то засмущались, быстро засобирались и ушли. Следующую дозу мать попыталась предложить сантехникам, починявшим кран. Они вообще-то пьют даже горящую нефть, но тут спасовали. Устыдились своей слабости, взяли мало денег и тоже быстро ушли.
Нам тоже жить в дому становилось все труднее - открытая бутылка в шкафу источала запах. Скрипя сердцем, мы ее вынесли в подъезд, решив доставить радость алкашам. Едва початую. Через полчаса жутко завыли соседские собаки. Начитанная мать вспоминала Джерома Клапку Джерома и его рассказ о преимуществах сыра как дорожного попутчика.
И тут я вспомнила, что в детстве, когда люди и водка были даже крепче, чем сейчас, арак не доставлял никому таких страданий.
Меня вот в юные годы отправляли на каникулы к бабушке во Владикавказ. Где по воскресеньям (и не было случая, чтобы день был пропущен) дед отправлял ритуал распития арака с соседями.
Расслабленный в предвкушении, он выдавал мне три рубля и посылал "на Ардонскую к Фатиме". Добежав до знкомой калитки, следовало постучать, сказать пароль "дедушка прислал" и отдать сумку с любовно укутанной емкостью. На сдачу - сдачу дед никогда не требовал - можно было ходить в кино, и не просто, а с мороженым. Так что я охотно ходила к Фатиме.
Двор, где жили дед и бабка, соединял два дома. На второй половине обитала ветвистая осетинская семья Тулатовых.
Ровно в два часа, закончив мелкие домашние дела и помывшись, дед подхватывал трехногий осетинский столик фынд, ставил его ровно на середину двора, и зычно кричал: Хаджумар! Уырызмаг! О Хиссау (хозяин)! Выходите.
Хаджумар и Уырызмаг тоже были давно наготове - каждый выносил со своего крыльца по табуреточке. и они рассаживались вокруг фында. Дед выставлял бутылку с араком.
А дальше начинались этнокультурные противоречия межу женами.
Жены Хаджумара и Уырызмага - две неслышные и сухие кабардинки Тимка и Пашка (я даже не знаю их настоящих имен, весь двор их только так и называл - со времени, как они пришли сюда молодыми невестками и до самой их старости), так вот, Тимка и Пашка молча метали на стол закуску: пироги там, соленья, и все, что бог послал.
Моя же бабка, хоть и прожила большую часть жизни среди осетин, сохранила неуступчивый и вздорный карабахский нрав. Она никакой закуски на стол не метала, наоборот, демонстративно уходила в дом и оттуда метала в мирно выпивающих мужиков одни прокляться. Сейчас я вспоминаю, что они даже не оборачивались на ее вопли. Наверное, это тоже было частью ритуала.
Да, но какие это были проклятья! Вы когда-нибудь слышали ругающихся карабахских старух? Это поэма - с зачином, рефреном, в основном о том, как бы ей хотелось деда сначала похоронить, а потом надругаться над его могилой. А потом привести собак, и чтобы они сделали то же самое. Но самое экспрессивное, на мой взгляд было это:
- Vay, es k'u boye haghulov chap'em!
Harhul, я должна объяснить - это такая палка, которой гробовщик снимает мерку с покойника. Поэтому проклятье звучит так: "Чтоб я твой рост измерила палкой гробовщика". Ух!
Тут мне подумалось: почему-то считается, что мат сопровождает водку и ее питие. У нас в семье эти функции были разделены - выпивал дед, а ругалась бабка.
А я вообще не пю. Вотки.