T-a-d-W (VI)
Репетиционная сцена кончилась, всё, теперь продолжим на настоящей, с оркестром. В среду прогнали спектакль почти целиком - очень хорошо. После репетиции был пикник, интендант театра остался выпить пива. Сказал: "Я знал, на что иду, когда приглашал Конвичного." Готовится ко злой критике. Но мне нравится. Не узнай я историю в деталях, в опере бы ничего не понял, в Театер-ан-дер-Вин нет экранчиков с текстом. А так, с иллюстрациями, разобраться намного проще.
Еще пара удивительных открытий, являющихся для людей в теме соовершенно привычными фактами. Певцов набирает не режиссер. Молодых прослушивают на конкурсах, известных знают и так. У режиссера вообще намного меньше пространства для действий, чем в театре или кино, я ошибочно переносил законы одного жанра на другой. Режиссер - это только сцена, ему противостоит дирижер, который музыка. И там кто кого сборет, у кого больше авторитета. На этой постановке у дирижера Рикардо Фриззы вечно кислое лицо, ему не нравится постановка. "It's a mess," - говорит он Конвичному с сильным итальянским акцентом. "А так, как хотите вы - это мертвый театр, мертвый!" - настаивает режиссер. Сейчас, когда репетиции будут идти с оркестром, у дирижера прибавится веса, он немерен отвоевать пару сцен, где бардак, по его мнению, совсем невыносим.
Внешне постановка не красивая, но очень обаятельная. Вот, что я увидел в первый день. Это репетиция первой сцены, я еще спрашивал, когда скалки и ершики заменят на мечи. "Никогда!" - весело ответила ассистентка, наблюдая моё удивленное лицо. Хор марширует два круга, поет. Два раза он повышает громкость, это называется, кажется, фортиссимо, расчитано так, чтобы в этот момент хористы были спиной к залу. Поют оборачиваясь, через плечо. Получается очень живо - это лишний на сцене, человеческий жест.
Это привозят Аттилу-Диму.
Потом приводят плененную итальянку Одабеллу, отца которой убил Аттила.
Эцио - римский военачальник, который хочет отвести гуннов от Италии и направуть куда-нибудь подальше.
Не знаю, каково солистам петь, держа эти бутафорские дервья. Они ими фехтуют.
Бороды из ниток.
Основание Венеции - болотистую почву превращают в твердую сушу.
Одабелла поет, аккомпанируя себе на стиропоровой гитаре, над ней порхает бумажная птичка. На репетиции Лукреция мне очень понравилась, в этой арии есть фрагмент, когда голос останавливается высоко-высоко, и переливается там нверху, как шарик, крутящийся на кончике струи фонтана. Ее любовник, Форесто, прячется под зеленой тряпокой за лестницей.
Маленькая разборка
А потом секс, они выбрасывают заранее заготовленную одежду, последними улетают шляпы, до них - лифчик.
Аттилу бреет его адъютант Ульдино
Аттиле снится дурной сон, что ему не надо идти на Рим. Он разговаривает с Одабеллой и вдруг слышит музыку. "Это звучат трубы, но не мои," - говорит он Одабелле, и в этот момент входит Папа Римский. Аттила вспоминает, что во сне всё было точно так же, прячется в палатку, но Папа руками детей поднимает ее - Аттила внутри дрожит от ужаса. Это самая красивая часть оперы. Папа бас, Аттила бас, но какие они разные! У Штефана (Папа) голос сухой, если по цвету - бас, конечно, темный, коричневый - то это коричневый, уходящий в серый, пепельный. У Димы коричневый другой, теплый, с красными прожилками, желтыми переливами. У Конвичного происходит что - главные герои и хор вместе с ними из детей превращаются во взрослых. Отдают свои скалки и вантузы, спускают закатанные штанины, получают взамен пиджаки и галстуки.
Это сцена мгновенного взросления в замедленной съемке - Аттила не желает отдавать свою игрушечную плетку, но рок неумолим, и Папа ее забирает. Хор поет песню, написанную под церковную музыку, тихо, высоко, а потом на этом акварельном голосовом фоне появляется насыщенная масляная краска - бас. Эта грусть - прощание с тем, чего уже не будет никогда, тяжелый громкий голос становится нежным, уязвимым. Когда Дима закончил, все захлопали, на репетиции-то. Потому что иначе было нельзя. Когда-то очень давно, ребенком, я испытывал такое - куда-то быстро бежал, а потом у меня закололо в боку. "Это печень," - сказала мама, и так я узнал, что она у меня есть. Сейчас я тоже чувствую, что воспринимаю эту арию каким-то другим, до этого не использованным органом, в душевной анатомии колет.
Это любимый момент, но после него есть еще одна удачная сцена свадьбы Одабеллы и Аттилы. Не знаю что было в планах у Верди, но у Конвичного это выглядит так - солдаты нажираются, Аттила ведет Одабеллу танцевать (на фото сам режиссер, Дима не успевал переодеться), потом начинается пьяный угар, Аттила хватает револьвер и начинает играть в русскую рулетку. Ему везет, и он требует играть пленных итальянок, они сидят на ковре перед свадебным столом. Одна умирает, солдат быстро вставляет новый патрон и передает пистолет дальше, мужики гогочут, потому что смеется их вожак. Конвичный сказал после репетиции: "Дмитрий, как я вам рад! Бывает же такое, чтоб был и голос, и актерский талант!" А талант есть, потому что кровавое безумие, туманом опускающееся на свадьбу, очень убедительно, только когда мы репетировали эту сцену, я понял, что Аттила - прихотливый жестокий тиран.
После этого у Верди гроза, у Конвичного - перевернутые столы, на сцену выезжают инвалидные коляски, ходунки для пожилых, и веселье продолжается в виде оперетты. Хор кидает стульЯ, прыгает на столах, едит в креслах вчетвером, катает солистов и т.д.
А третий акт Конвичный даже не стал репетировать, сказал, лучшее враг хорошего, солисты и так все справляются на ура.
Еще пара удивительных открытий, являющихся для людей в теме соовершенно привычными фактами. Певцов набирает не режиссер. Молодых прослушивают на конкурсах, известных знают и так. У режиссера вообще намного меньше пространства для действий, чем в театре или кино, я ошибочно переносил законы одного жанра на другой. Режиссер - это только сцена, ему противостоит дирижер, который музыка. И там кто кого сборет, у кого больше авторитета. На этой постановке у дирижера Рикардо Фриззы вечно кислое лицо, ему не нравится постановка. "It's a mess," - говорит он Конвичному с сильным итальянским акцентом. "А так, как хотите вы - это мертвый театр, мертвый!" - настаивает режиссер. Сейчас, когда репетиции будут идти с оркестром, у дирижера прибавится веса, он немерен отвоевать пару сцен, где бардак, по его мнению, совсем невыносим.
Внешне постановка не красивая, но очень обаятельная. Вот, что я увидел в первый день. Это репетиция первой сцены, я еще спрашивал, когда скалки и ершики заменят на мечи. "Никогда!" - весело ответила ассистентка, наблюдая моё удивленное лицо. Хор марширует два круга, поет. Два раза он повышает громкость, это называется, кажется, фортиссимо, расчитано так, чтобы в этот момент хористы были спиной к залу. Поют оборачиваясь, через плечо. Получается очень живо - это лишний на сцене, человеческий жест.
Это привозят Аттилу-Диму.
Потом приводят плененную итальянку Одабеллу, отца которой убил Аттила.
Эцио - римский военачальник, который хочет отвести гуннов от Италии и направуть куда-нибудь подальше.
Не знаю, каково солистам петь, держа эти бутафорские дервья. Они ими фехтуют.
Бороды из ниток.
Основание Венеции - болотистую почву превращают в твердую сушу.
Одабелла поет, аккомпанируя себе на стиропоровой гитаре, над ней порхает бумажная птичка. На репетиции Лукреция мне очень понравилась, в этой арии есть фрагмент, когда голос останавливается высоко-высоко, и переливается там нверху, как шарик, крутящийся на кончике струи фонтана. Ее любовник, Форесто, прячется под зеленой тряпокой за лестницей.
Маленькая разборка
А потом секс, они выбрасывают заранее заготовленную одежду, последними улетают шляпы, до них - лифчик.
Аттилу бреет его адъютант Ульдино
Аттиле снится дурной сон, что ему не надо идти на Рим. Он разговаривает с Одабеллой и вдруг слышит музыку. "Это звучат трубы, но не мои," - говорит он Одабелле, и в этот момент входит Папа Римский. Аттила вспоминает, что во сне всё было точно так же, прячется в палатку, но Папа руками детей поднимает ее - Аттила внутри дрожит от ужаса. Это самая красивая часть оперы. Папа бас, Аттила бас, но какие они разные! У Штефана (Папа) голос сухой, если по цвету - бас, конечно, темный, коричневый - то это коричневый, уходящий в серый, пепельный. У Димы коричневый другой, теплый, с красными прожилками, желтыми переливами. У Конвичного происходит что - главные герои и хор вместе с ними из детей превращаются во взрослых. Отдают свои скалки и вантузы, спускают закатанные штанины, получают взамен пиджаки и галстуки.
Это сцена мгновенного взросления в замедленной съемке - Аттила не желает отдавать свою игрушечную плетку, но рок неумолим, и Папа ее забирает. Хор поет песню, написанную под церковную музыку, тихо, высоко, а потом на этом акварельном голосовом фоне появляется насыщенная масляная краска - бас. Эта грусть - прощание с тем, чего уже не будет никогда, тяжелый громкий голос становится нежным, уязвимым. Когда Дима закончил, все захлопали, на репетиции-то. Потому что иначе было нельзя. Когда-то очень давно, ребенком, я испытывал такое - куда-то быстро бежал, а потом у меня закололо в боку. "Это печень," - сказала мама, и так я узнал, что она у меня есть. Сейчас я тоже чувствую, что воспринимаю эту арию каким-то другим, до этого не использованным органом, в душевной анатомии колет.
Это любимый момент, но после него есть еще одна удачная сцена свадьбы Одабеллы и Аттилы. Не знаю что было в планах у Верди, но у Конвичного это выглядит так - солдаты нажираются, Аттила ведет Одабеллу танцевать (на фото сам режиссер, Дима не успевал переодеться), потом начинается пьяный угар, Аттила хватает револьвер и начинает играть в русскую рулетку. Ему везет, и он требует играть пленных итальянок, они сидят на ковре перед свадебным столом. Одна умирает, солдат быстро вставляет новый патрон и передает пистолет дальше, мужики гогочут, потому что смеется их вожак. Конвичный сказал после репетиции: "Дмитрий, как я вам рад! Бывает же такое, чтоб был и голос, и актерский талант!" А талант есть, потому что кровавое безумие, туманом опускающееся на свадьбу, очень убедительно, только когда мы репетировали эту сцену, я понял, что Аттила - прихотливый жестокий тиран.
После этого у Верди гроза, у Конвичного - перевернутые столы, на сцену выезжают инвалидные коляски, ходунки для пожилых, и веселье продолжается в виде оперетты. Хор кидает стульЯ, прыгает на столах, едит в креслах вчетвером, катает солистов и т.д.
А третий акт Конвичный даже не стал репетировать, сказал, лучшее враг хорошего, солисты и так все справляются на ура.