T-a-d-W (V)
Если долго вслушиваться в оперу, то опера вслушивается в тебя, то начинаешь ее понимать. Те же самые арии, а вдруг откуда ни возьмись в ним появляется смысл. Такие очень явные эмоции, прымой посыл. И как это можно было не расслышать с первого раза? И не важно, что выдумал режиссер, как это выглядит на сцене - Одабелла психанула голосом, взорвалась, совершенно не хлопоча лицом. Характер целиком вылепленный из звука - конечно, очень абстрактно, но за хвост вполне можно схватить. Актерами певцам быть не обязательно.
Но Конвичный хочет именно актерства, где-то в интервью прочитал, что он переучивает русских певцов, они всегда поют в зал, а ему нужно, чтобы они обращались к своим партнерам. Театра хочет. Я просмотрел форумы по опере, те еще гадюшники, ценители тоже следят за игрой как важной частью образа. Но дано не всем, чтоб был и актерский талант, и голос. Конвичный любитель брехтовского театра, по его представлению актеры включают эмоции кнопками: радость - улыбнулся, отчаянье - поднял руки вверх. У него в голове солдатики выполняют короткие текстовые команды, но певцы его не слушаются. Круглая улыбчивая Одабелла из Венесуэлы берет за основу темпераментных героинь латиноамериканских сериалов. Вампир Николай уже который раз предлагает: "А давайте я упаду." Не бережет себя, поет сидя лежа, под столом, держа стол, какая-то неизживаемая актерская виктимность. Адъютант Ульдино, тенор влюбленного подростка, играет сразу всех диснеевских помощников главного героя, осла из Шрека, подсвечник из Бель, краба из Ариэль. Американец.
Но хвалю я, конечно, только своих. Дмитрий не актер, но чувствует себя в роли как дома. Конвичный сказал ему стегать хлыстом везущих его тележку рабов, и он стегает, но жест из символического становится органичным, потому что и лицо, и положение тела - всё собирается в хлыст, как линзой, а ведь его хлыст - всего лишь палка с безвольной размахрившейся веревкой. Отдельные сцены прекрасны, стой и слушай, но спектакль вырисовывается только тогда, когда прогоняют минимум двадцатиминутный кусок. Смотрел и не верил своим глазам - из Дмитрия вылез Аттила, жестокий вздорный тиран, и вдруг понимаешь, что тебя опять обманули, сочувствовать некому, патриоты - предатели, Аттила - пассионарный садист. Ошибся, в коротких сценах следил за заглавной ролью, а хороших-то и нет. Как у Набокова, который любит заставлять читателя смотреть на мир глазами неприятного героя. Жду, когда увижу целиком.
Но Конвичный хочет именно актерства, где-то в интервью прочитал, что он переучивает русских певцов, они всегда поют в зал, а ему нужно, чтобы они обращались к своим партнерам. Театра хочет. Я просмотрел форумы по опере, те еще гадюшники, ценители тоже следят за игрой как важной частью образа. Но дано не всем, чтоб был и актерский талант, и голос. Конвичный любитель брехтовского театра, по его представлению актеры включают эмоции кнопками: радость - улыбнулся, отчаянье - поднял руки вверх. У него в голове солдатики выполняют короткие текстовые команды, но певцы его не слушаются. Круглая улыбчивая Одабелла из Венесуэлы берет за основу темпераментных героинь латиноамериканских сериалов. Вампир Николай уже который раз предлагает: "А давайте я упаду." Не бережет себя, поет сидя лежа, под столом, держа стол, какая-то неизживаемая актерская виктимность. Адъютант Ульдино, тенор влюбленного подростка, играет сразу всех диснеевских помощников главного героя, осла из Шрека, подсвечник из Бель, краба из Ариэль. Американец.
Но хвалю я, конечно, только своих. Дмитрий не актер, но чувствует себя в роли как дома. Конвичный сказал ему стегать хлыстом везущих его тележку рабов, и он стегает, но жест из символического становится органичным, потому что и лицо, и положение тела - всё собирается в хлыст, как линзой, а ведь его хлыст - всего лишь палка с безвольной размахрившейся веревкой. Отдельные сцены прекрасны, стой и слушай, но спектакль вырисовывается только тогда, когда прогоняют минимум двадцатиминутный кусок. Смотрел и не верил своим глазам - из Дмитрия вылез Аттила, жестокий вздорный тиран, и вдруг понимаешь, что тебя опять обманули, сочувствовать некому, патриоты - предатели, Аттила - пассионарный садист. Ошибся, в коротких сценах следил за заглавной ролью, а хороших-то и нет. Как у Набокова, который любит заставлять читателя смотреть на мир глазами неприятного героя. Жду, когда увижу целиком.