(no subject)
Не знаю уж с чего, но в пятницу вечером Бегемот - хочется сказать - нашёл на полке пыльный ютюб, где Окуджава поёт «последний троллейбус» - кадры из фильма 62-го года, как выяснилось.
Молодой, ещё не лысый, куда моложе меня сейчас, Окуджава едет в автобусе того вида, который я, вроде бы, и не застала, или не помню совсем, - с торчащим, как кабина грузовика носом,- и поёт под гитару, а по обеим сторонам от него экзотические девицы - одна индийская, другая ещё-какая-то. Периодически камера переходит с Окуджавы с девицами на некого мрачного человека средних лет в кепке, глядящего в окно. А за окном московская улица - сталинские серые дома, вывески магазинов - универмаг, гастроном.
Мы нашли в «википедии» описание этого дурацкого фильма - действие происходит во время московского фестиваля 57-го года, и тот вот мрачный человек средних лет, -уголовник-рецидивист, видимо, главный герой. Он заходит в автобус и видит гитариста с девицами разных национальностей, а потом знакомится (в автобусе?) с умирающим онкологом и тот ему говорит «спешите делать добро». И уголовник под впечатлением всех этих встреч перевоспитывается.
В общем, хоть описаниям не стоит придавать особого значения, легко себе представить, что за свинячий бред этот фильм, в котором Окуджава поёт про троллейбус.
Я же в очередной раз подумала про механизм ностальгии.
Вот я гляжу на эти серые дома с вывесками - пласт любви и памяти поднимается на поверхность.
Собственно, огромная часть искусства по сути ностальгична, - выведение в слова, в музыку - опыта, памяти. Как известно, и таракана без любви не изучишь - значит, и в памяти о прошлом - сначала любовь - почти к любому прошлому - кривому, убогому, к себе самому, входящему в эти серые магазины,в которых ничего нет.
По сути вопроса - лучший ответ - «галоши счастья» - удивительно, что Андресен, слащавый богобоязненный Андерсен - иногда поднимается до мудрости.
А в искусстве - без галош счастья - никуда - из помнить и ненавидеть - без источника любви, - рождается только чернуха.
Есть люди с ностальгией о войне - об этом у Солженицына в «Круге», по крайней мере, в первой версии, очень хорошо - про то, что для Щагова вершиной жизни стала война, а для Нержина (самого Солженицына) - тюрьма. И по тем же причинам он описывает неплохой день в жизни Ивана Денисовича - такой, который вспомнится со словами - всюду жизнь.
Вот и смотришь на серые улицы на экране, на вывески - и это значит - все живы и молоды, и водородный московский шарик улетает на потолок, и будущее такое огромное, что его даже и нет ещё, и настоящее усть-нарвской сиренью, которую только в вёдра и ставить, - она ломится из-за всех заборов, и блестящие зелёные крышки от кефира, и полосатые от простокваши.
....
Вчера в лесу мы возвращались к машине под хлещущим дождём, под дальним громом, и асфальт велосипедной дорожки пах - мокрой весной и чуть-чуть прибитой пылью будущего лета.
Молодой, ещё не лысый, куда моложе меня сейчас, Окуджава едет в автобусе того вида, который я, вроде бы, и не застала, или не помню совсем, - с торчащим, как кабина грузовика носом,- и поёт под гитару, а по обеим сторонам от него экзотические девицы - одна индийская, другая ещё-какая-то. Периодически камера переходит с Окуджавы с девицами на некого мрачного человека средних лет в кепке, глядящего в окно. А за окном московская улица - сталинские серые дома, вывески магазинов - универмаг, гастроном.
Мы нашли в «википедии» описание этого дурацкого фильма - действие происходит во время московского фестиваля 57-го года, и тот вот мрачный человек средних лет, -уголовник-рецидивист, видимо, главный герой. Он заходит в автобус и видит гитариста с девицами разных национальностей, а потом знакомится (в автобусе?) с умирающим онкологом и тот ему говорит «спешите делать добро». И уголовник под впечатлением всех этих встреч перевоспитывается.
В общем, хоть описаниям не стоит придавать особого значения, легко себе представить, что за свинячий бред этот фильм, в котором Окуджава поёт про троллейбус.
Я же в очередной раз подумала про механизм ностальгии.
Вот я гляжу на эти серые дома с вывесками - пласт любви и памяти поднимается на поверхность.
Собственно, огромная часть искусства по сути ностальгична, - выведение в слова, в музыку - опыта, памяти. Как известно, и таракана без любви не изучишь - значит, и в памяти о прошлом - сначала любовь - почти к любому прошлому - кривому, убогому, к себе самому, входящему в эти серые магазины,в которых ничего нет.
По сути вопроса - лучший ответ - «галоши счастья» - удивительно, что Андресен, слащавый богобоязненный Андерсен - иногда поднимается до мудрости.
А в искусстве - без галош счастья - никуда - из помнить и ненавидеть - без источника любви, - рождается только чернуха.
Есть люди с ностальгией о войне - об этом у Солженицына в «Круге», по крайней мере, в первой версии, очень хорошо - про то, что для Щагова вершиной жизни стала война, а для Нержина (самого Солженицына) - тюрьма. И по тем же причинам он описывает неплохой день в жизни Ивана Денисовича - такой, который вспомнится со словами - всюду жизнь.
Вот и смотришь на серые улицы на экране, на вывески - и это значит - все живы и молоды, и водородный московский шарик улетает на потолок, и будущее такое огромное, что его даже и нет ещё, и настоящее усть-нарвской сиренью, которую только в вёдра и ставить, - она ломится из-за всех заборов, и блестящие зелёные крышки от кефира, и полосатые от простокваши.
....
Вчера в лесу мы возвращались к машине под хлещущим дождём, под дальним громом, и асфальт велосипедной дорожки пах - мокрой весной и чуть-чуть прибитой пылью будущего лета.