6. Клочья памяти. Италия, поездки, весна 1979 г.
5. Клочья памяти. Рим, Ладисполь, весна 1979 г.
Многие эмигранты за время римских каникул пытались хоть чуть-чуть увидеть Италию - говорили - «съездить на север» (во Флоренцию и в Венецию) и «съездить на юг» (в Неаполь и на Капри). Какие-то организовывались то ли экскурсии, то ли просто коллективные поездки.
Мы не вникали. Мы сразу решили, что поедем самостоятельно.
К сожалению, денег за мою работу мы ещё не получили и даже точно не знали, когда и сколько заплатят, так что ждать не стали, обошлись пособием и бегемочьей зарплатой, которую платили, кажется, понедельно.
Сначала отправились на север - по маршруту Флоренция-Падуя-Венеция-Верона.
Приобрели мишленовский путеводитель по Италии, - по-итальянски, потому что он был дешевле, чем на лучше нам знакомых языках. И главное, - biglietto chilometrico. Сейчас они подорожали, а тогда это был совершенно гениальный способ ездить по Италии. Вообще итальянская железная дорога была очень недорогой, а этот билет давал право на удешевлённый проезд трёх тысяч километров. Надо было только заранее сказать, сколько людей будет им пользоваться, и в кассе перед каждой поездкой отмечать потраченные километры.
Примерно до 90-х в Италии существовали невероятно дешёвые гостиницы. В русский эмигрантский легко вошли слова locanda и soggiorno.
Часто это были огромные с мраморными полами итальянские старые квартиры. Хозяева нередко жили там же, просто сдавали лишние комнаты. Гораздо позже мы с Джейком жили в Риме в локанде у двух старух- сестёр. Всё у них скрипело и разваливалось. И сломался душ, который Джейку удалось всё-таки починить. Вообще того времени итальянский душ - это была поэма. Как правило водогреи были такие маленькие, что один человек с трудом успевал помыться, а то и выскакивал с визгом из холодной воды намыленный, - почти как инженер Щукин.
Иногда хозяева приводили комнаты в гостиничный порядок, и в них появлялись раковины и исчезала индивидуальность жилья. А иногда так и стояли эти комнаты с разношёрстной мебелью, оставаясь такими же, как когда в них по-настоящему жили... Случалось, что в комнаты на сдачу складывали ненужные предметы...
Вот такое жильё мы сняли на две ночи во Флоренции. Помню отчётливо, как мы вечером сидим у стола, покрытого бархатной пыльной скатертью.
...
Много лет подряд, глядя на фотографии Флоренции, меня охватывало ощущение нереальности: неужели я, вот та самая я, которая когда-то играла в классики на 6-ой линии Васильевского, в самом деле, тут иногда бываю. Видела этот огромный красный купол, эти бело-зелёные плиточные стены, стрельчатую светлую прямоугольную уносящуюся в небо башню.
Наверно, сейчас я люблю Флоренцию чуть меньше. Её тёмные улицы-коридоры, может быть, не зачаровывают теперь так, истоптанные американскими студентками, в три жопы их перегораживающими, и английские крики заглушают шёпот? Или просто в разные времена больше любишь разное...
С берега Арно мы увидели на холме на другом берегу сияющую бело-зелёную с плоским фасадом церковь Сан-Миниато. Мы перешли реку и пошли к ней - по азимуту, в какой-то момент заблудившись в переплетенье узких лезущих вверх улиц.
До сих пор для меня главное во Флоренции - придти туда и, глядя сверху из церковного садика на купола, реку, холмы бормотать -
«К всечеловеческим, яснеющим в Тоскане»
И лучше всего на закате.
И тогда там мы стояли и пытались наглядеться - покой и стрижи, марево, синие холмы, купола. И только одно жгло - все они, родные и любимые, оставшиеся в Ленинграде, этого не видят...
А от Сан-Миниато мы поднялись ещё выше, в форт, утонувший в сосновом запахе, и сосны так приятно было называть пиниями.
Мы пошли в Уфицци, - к никогда не виданным до того Учелло, Ботичелли, Филиппо Липпи. Я хлопнулась на диванчик перед «Весной» и пыталась запомнить. Отошли, потом вернулись.
Мы облизывались на продающееся на каждом углу мороженое, на огромные стаканы с клубникой, полуутопленной во взбитых сливках. Но с деньгами так просто не расставались.
Флоренция бело-зелёно-розовая была летящей и счастливой, хотелось касаться руками мраморных стен, не уходить с Понто Веккио, где мы сидели вечером на мостовой среди многочисленного тогда хиппушного народа, несколько гитар звучали не в лад под сурдинку...
Но на следующий день мы всё-таки уехали в Падую. И там бродили такой бархатной южной звёздной ночью, какой, кажется, раньше я и не видела. И не удержались - сели за столик, съели мороженое.
Утром по дороге на вокзал мы зашли в часовню Джотто - и опять улетающая вверх прозрачная цветовая радость - синее, зелёное.
А потом на поезде - через лагуну , бормоча - «Размокшей каменной баранкой в воде Венеция плыла» - только вместо «в воде» само собой бормоталось - «ко мне».
Оглушительно в Венеции выйти с вокзала на площадь - вдруг оживают звуки - плещет вода, люди разговаривают, вилки стучат в соседней траттории. Отсутствие шума машин усиливает звучность мира.
Пустые улицы, пустые площади. Завтракали мы бутербродами - на крыше Сан-Марко. Осязательно помню тепло, ветерок, мы сидим, к чему-то прислонившись тёпло-каменному, жуём. Я ещё и закусываю бутербродом таблетки от головной боли.
Тогда в Венеции водились настоящие стеклодувы. Они обитали в тёмных пещерах недалеко от Риальто и надували щёки, и дули в тонкие трубки, а на кончиках трубок плясали звери, бабочки, бусины.
На набережной у Сан-Марко на стойках бесконечные разноцветные бусы - коралловые, стеклянные, - как же было обидно, что нет денег, как хотелось купить и послать в Ленинград - но не на что.
На Риальто продавали уже персики - мохнатые. И Бегемот, услышав недовольную фразу от рыночницы «Non si tocca », непринуждённо ответил «non si tocca, non si compro».
Тут же фонтанчики, чтоб фрукты мыть.
Картины в тёмных холодных церквях.
Дальше поехали в Верону - от неё у меня почти ничего не осталось, ни с того раза, ни с какого-то следующего. Верона и Верона.
...
Ездили мы дня четыре, не больше.
А когда вернулись в Рим, решили, что зря тратим деньги на гостиницы, - у нас с собой, в наших скудных пожитках были венгерские спальники, очень в те времена в Ленинграде популярные.
Не знаю уж, что нас подвигло на то, чтоб не запихивать их в дальний багаж, а иметь при себе - но они позволяли нам ночевать прямо на улице.
И вернувшись с севера, мы через несколько дней, захватив с собой спальники, отправились на юг с твёрдым решением - гостиницами пользоваться по минимуму.
Многие эмигранты за время римских каникул пытались хоть чуть-чуть увидеть Италию - говорили - «съездить на север» (во Флоренцию и в Венецию) и «съездить на юг» (в Неаполь и на Капри). Какие-то организовывались то ли экскурсии, то ли просто коллективные поездки.
Мы не вникали. Мы сразу решили, что поедем самостоятельно.
К сожалению, денег за мою работу мы ещё не получили и даже точно не знали, когда и сколько заплатят, так что ждать не стали, обошлись пособием и бегемочьей зарплатой, которую платили, кажется, понедельно.
Сначала отправились на север - по маршруту Флоренция-Падуя-Венеция-Верона.
Приобрели мишленовский путеводитель по Италии, - по-итальянски, потому что он был дешевле, чем на лучше нам знакомых языках. И главное, - biglietto chilometrico. Сейчас они подорожали, а тогда это был совершенно гениальный способ ездить по Италии. Вообще итальянская железная дорога была очень недорогой, а этот билет давал право на удешевлённый проезд трёх тысяч километров. Надо было только заранее сказать, сколько людей будет им пользоваться, и в кассе перед каждой поездкой отмечать потраченные километры.
Примерно до 90-х в Италии существовали невероятно дешёвые гостиницы. В русский эмигрантский легко вошли слова locanda и soggiorno.
Часто это были огромные с мраморными полами итальянские старые квартиры. Хозяева нередко жили там же, просто сдавали лишние комнаты. Гораздо позже мы с Джейком жили в Риме в локанде у двух старух- сестёр. Всё у них скрипело и разваливалось. И сломался душ, который Джейку удалось всё-таки починить. Вообще того времени итальянский душ - это была поэма. Как правило водогреи были такие маленькие, что один человек с трудом успевал помыться, а то и выскакивал с визгом из холодной воды намыленный, - почти как инженер Щукин.
Иногда хозяева приводили комнаты в гостиничный порядок, и в них появлялись раковины и исчезала индивидуальность жилья. А иногда так и стояли эти комнаты с разношёрстной мебелью, оставаясь такими же, как когда в них по-настоящему жили... Случалось, что в комнаты на сдачу складывали ненужные предметы...
Вот такое жильё мы сняли на две ночи во Флоренции. Помню отчётливо, как мы вечером сидим у стола, покрытого бархатной пыльной скатертью.
...
Много лет подряд, глядя на фотографии Флоренции, меня охватывало ощущение нереальности: неужели я, вот та самая я, которая когда-то играла в классики на 6-ой линии Васильевского, в самом деле, тут иногда бываю. Видела этот огромный красный купол, эти бело-зелёные плиточные стены, стрельчатую светлую прямоугольную уносящуюся в небо башню.
Наверно, сейчас я люблю Флоренцию чуть меньше. Её тёмные улицы-коридоры, может быть, не зачаровывают теперь так, истоптанные американскими студентками, в три жопы их перегораживающими, и английские крики заглушают шёпот? Или просто в разные времена больше любишь разное...
С берега Арно мы увидели на холме на другом берегу сияющую бело-зелёную с плоским фасадом церковь Сан-Миниато. Мы перешли реку и пошли к ней - по азимуту, в какой-то момент заблудившись в переплетенье узких лезущих вверх улиц.
До сих пор для меня главное во Флоренции - придти туда и, глядя сверху из церковного садика на купола, реку, холмы бормотать -
«К всечеловеческим, яснеющим в Тоскане»
И лучше всего на закате.
И тогда там мы стояли и пытались наглядеться - покой и стрижи, марево, синие холмы, купола. И только одно жгло - все они, родные и любимые, оставшиеся в Ленинграде, этого не видят...
А от Сан-Миниато мы поднялись ещё выше, в форт, утонувший в сосновом запахе, и сосны так приятно было называть пиниями.
Мы пошли в Уфицци, - к никогда не виданным до того Учелло, Ботичелли, Филиппо Липпи. Я хлопнулась на диванчик перед «Весной» и пыталась запомнить. Отошли, потом вернулись.
Мы облизывались на продающееся на каждом углу мороженое, на огромные стаканы с клубникой, полуутопленной во взбитых сливках. Но с деньгами так просто не расставались.
Флоренция бело-зелёно-розовая была летящей и счастливой, хотелось касаться руками мраморных стен, не уходить с Понто Веккио, где мы сидели вечером на мостовой среди многочисленного тогда хиппушного народа, несколько гитар звучали не в лад под сурдинку...
Но на следующий день мы всё-таки уехали в Падую. И там бродили такой бархатной южной звёздной ночью, какой, кажется, раньше я и не видела. И не удержались - сели за столик, съели мороженое.
Утром по дороге на вокзал мы зашли в часовню Джотто - и опять улетающая вверх прозрачная цветовая радость - синее, зелёное.
А потом на поезде - через лагуну , бормоча - «Размокшей каменной баранкой в воде Венеция плыла» - только вместо «в воде» само собой бормоталось - «ко мне».
Оглушительно в Венеции выйти с вокзала на площадь - вдруг оживают звуки - плещет вода, люди разговаривают, вилки стучат в соседней траттории. Отсутствие шума машин усиливает звучность мира.
Пустые улицы, пустые площади. Завтракали мы бутербродами - на крыше Сан-Марко. Осязательно помню тепло, ветерок, мы сидим, к чему-то прислонившись тёпло-каменному, жуём. Я ещё и закусываю бутербродом таблетки от головной боли.
Тогда в Венеции водились настоящие стеклодувы. Они обитали в тёмных пещерах недалеко от Риальто и надували щёки, и дули в тонкие трубки, а на кончиках трубок плясали звери, бабочки, бусины.
На набережной у Сан-Марко на стойках бесконечные разноцветные бусы - коралловые, стеклянные, - как же было обидно, что нет денег, как хотелось купить и послать в Ленинград - но не на что.
На Риальто продавали уже персики - мохнатые. И Бегемот, услышав недовольную фразу от рыночницы «Non si tocca », непринуждённо ответил «non si tocca, non si compro».
Тут же фонтанчики, чтоб фрукты мыть.
Картины в тёмных холодных церквях.
Дальше поехали в Верону - от неё у меня почти ничего не осталось, ни с того раза, ни с какого-то следующего. Верона и Верона.
...
Ездили мы дня четыре, не больше.
А когда вернулись в Рим, решили, что зря тратим деньги на гостиницы, - у нас с собой, в наших скудных пожитках были венгерские спальники, очень в те времена в Ленинграде популярные.
Не знаю уж, что нас подвигло на то, чтоб не запихивать их в дальний багаж, а иметь при себе - но они позволяли нам ночевать прямо на улице.
И вернувшись с севера, мы через несколько дней, захватив с собой спальники, отправились на юг с твёрдым решением - гостиницами пользоваться по минимуму.