Sylvia Plath
A Winter Ship
At this wharf there are no grand landings to speak of.
Red and orange barges list and blister
Shackled to the dock, outmoded, gaudy,
And apparently indestructible.
The sea pulses under a skin of oil.
A gull holds his pose on a shanty ridgepole,
Riding the tide of the wind, steady
As wood and formal, in a jacket of ashes,
The whole flat harbor anchored in
The round of his yellow eye-button.
A blimp swims up like a day-moon or tin
Cigar over his rink of fishes.
The prospect is dull as an old etching.
They are unloading three barrels of little crabs.
The pier pilings seem about to collapse
And with them that rickety edifice
Of warehouses, derricks, smokestacks and bridges
In the distance. All around us the water slips
And gossips in its loose vernacular,
Ferrying the smells of cod and tar.
Farther out, the waves will be mouthing icecakes ---
A poor month for park-sleepers and lovers.
Even our shadows are blue with cold.
We wanted to see the sun come up
And are met, instead, by this iceribbed ship,
Bearded and blown, an albatross of frost,
Relic of tough weather, every winch and stay
Encased in a glassy pellicle.
The sun will diminish it soon enough:
Each wave-tip glitters like a knife.
ЗИМНИЙ СЕЙНЕР
В этой гавани больших пирсов почти что нет.
Море пульсирует под тонкой кожей - это разлита нефть.
Качаются красные и оранжевые баркасы,
Ниже ватерлинии ободранные до волдырей,
Прикованные к причалам, старомодные, в ярких красках.
Чайка едва удерживается на хлипкой рее,
Не качаясь, хотя порывы ветра все злее и злее,
Она неподвижна, словно одеревенелая,
В сером официальном пиджачке,
И гавань качается на якоре в жёлтом её зрачке.
Посудина подплывает, как дневная луна белая,
Скользит над рыбами, словно конькобежец, пируэты делая,
Унылая, двухмачтовая, будто со старой гравюры.
Три бочки мелких крабов с неё выгружают,
Настил пирса скрипит, его едва удерживают сваи.
Раскачивается шаткое здание портовой комендатуры,
Коптильни, лебёдки, складские сараи, серые и хмурые,
Какие-то мостики вдалеке...
И не замечая стужи,
Сплетничает на невнятом жаргоне вода,
Запахи дёгтя и дохлой трески притаскивая сюда.
Для бездомных и влюблённых этот месяц -
Что может быть хуже?
Море за волноломом ледяные осколки кружит,
Даже наши тени от холода синие - такой мороз!
Мы хотели увидеть, как солнце
Из воды подымет рассветный веер,
А вместо зрелища нам достался этот заледенелый сейнер -
Бородатый от инея замерзающий альбатрос:
Словно бы в целлофан завёрнут
каждый поручень, каждый трос.
Скоро солнце эту плёнку слижет и пар рассеет,
И всё кругом закачается, в дымке дрожа...
Вот уже верхушка любой волны блестит, как лезвие ножа.
пер. В. Бетаки
At this wharf there are no grand landings to speak of.
Red and orange barges list and blister
Shackled to the dock, outmoded, gaudy,
And apparently indestructible.
The sea pulses under a skin of oil.
A gull holds his pose on a shanty ridgepole,
Riding the tide of the wind, steady
As wood and formal, in a jacket of ashes,
The whole flat harbor anchored in
The round of his yellow eye-button.
A blimp swims up like a day-moon or tin
Cigar over his rink of fishes.
The prospect is dull as an old etching.
They are unloading three barrels of little crabs.
The pier pilings seem about to collapse
And with them that rickety edifice
Of warehouses, derricks, smokestacks and bridges
In the distance. All around us the water slips
And gossips in its loose vernacular,
Ferrying the smells of cod and tar.
Farther out, the waves will be mouthing icecakes ---
A poor month for park-sleepers and lovers.
Even our shadows are blue with cold.
We wanted to see the sun come up
And are met, instead, by this iceribbed ship,
Bearded and blown, an albatross of frost,
Relic of tough weather, every winch and stay
Encased in a glassy pellicle.
The sun will diminish it soon enough:
Each wave-tip glitters like a knife.
ЗИМНИЙ СЕЙНЕР
В этой гавани больших пирсов почти что нет.
Море пульсирует под тонкой кожей - это разлита нефть.
Качаются красные и оранжевые баркасы,
Ниже ватерлинии ободранные до волдырей,
Прикованные к причалам, старомодные, в ярких красках.
Чайка едва удерживается на хлипкой рее,
Не качаясь, хотя порывы ветра все злее и злее,
Она неподвижна, словно одеревенелая,
В сером официальном пиджачке,
И гавань качается на якоре в жёлтом её зрачке.
Посудина подплывает, как дневная луна белая,
Скользит над рыбами, словно конькобежец, пируэты делая,
Унылая, двухмачтовая, будто со старой гравюры.
Три бочки мелких крабов с неё выгружают,
Настил пирса скрипит, его едва удерживают сваи.
Раскачивается шаткое здание портовой комендатуры,
Коптильни, лебёдки, складские сараи, серые и хмурые,
Какие-то мостики вдалеке...
И не замечая стужи,
Сплетничает на невнятом жаргоне вода,
Запахи дёгтя и дохлой трески притаскивая сюда.
Для бездомных и влюблённых этот месяц -
Что может быть хуже?
Море за волноломом ледяные осколки кружит,
Даже наши тени от холода синие - такой мороз!
Мы хотели увидеть, как солнце
Из воды подымет рассветный веер,
А вместо зрелища нам достался этот заледенелый сейнер -
Бородатый от инея замерзающий альбатрос:
Словно бы в целлофан завёрнут
каждый поручень, каждый трос.
Скоро солнце эту плёнку слижет и пар рассеет,
И всё кругом закачается, в дымке дрожа...
Вот уже верхушка любой волны блестит, как лезвие ножа.
пер. В. Бетаки