(no subject)
Один мой коллега и приятель ездил на Новый Год в Нью-Йорк.
И отправился на Empire State Building на закат поглядеть.
Только забыл, что закаты зимние ранние, и в пять часов вечера уже ночь.
Он пришёл, кажется, в четыре и встал в гигантскую прекрасно организованную очередь. Раз в несколько минут происходило какое-то продвижение. А на каждом новом рубеже светящееся табло - столько-то минут до цели - 130, 120, ...
Увидел мой приятель, естественно, не закат, а ночной Нью-Йорк.
А я вспомнила ноябрь в Дордони, как стояли мы на холме, смотрели на реку и на мост, на котором не было ни одной машины - тишина, ползущие ещё не сумерки, но почти...
И - из моего любимого Херриота - йоркширский фермер с вершины холма, который один раз в жизни был в районном городке - ему показалось, что там невозможно ходить, слишком много людей на улицах, приходится шаги делать разные - то маленькие, то большие...
И как мы когда-то стояли с бегемотом над городком Терскол в Приэльбрусье.
Мы только спустились с перевала, шли весь день на шоколаде «Золотой якорь», усталые были и на канатку опоздали. А внизу огни, человечки. И стали мы, как последние идиоты, спускаться между опор - колени бедные скрипели и жаловались.
А в Терсколе девицы намазанные, на каблуках. Он уже в 70-ые был модным курортом.
И вот, вроде как всю жизнь - между пустой рекой и переполненной улицей.
И чем дальше, тем сильнее отпадает потребность в улице и всё больше нарастает необходимость в том, чтоб каждый день видеть кусочек пустоты - море, луг у реки, на худой конец - просто лесную дорожку, или хоть улицу с маленькими домиками.
Когда я пытаюсь понять, чем я сегодняшняя отличаюсь от себя шестнадцатилетней, всё время натыкаюсь именно на это. Всё остальное - дело наживное, даже разлюбленные книги, даже сменившиеся любимые поэты...
Я продолжаю любить парижские и римские улицы, и венецианские, и флорентийские, и ещё какие-нибудь, я очень надеюсь, что я их никогда не разлюблю.
И люблю их с человеками, собаками, котами и прочей живностью.
Так, чтоб бежали люди на работу, чтоб сосредоточенно глотали утренний кофе в кафе, чтоб старушки выгуливали толстых беспородных собак, чтоб мужики вечером играли в карты под красное вино в каком-нибудь угловом баре на римской улице, где из достопримечательностей - олеандры и облезающие рыжие стены, чтоб парочки на набережной, и ролики, и какой-нибудь задумчивый велосипедист около Нотр Дам.
Впрочем, нет, не только - ведь толпа вокруг симпатичного уличного джаза - тоже да.
А от очереди на закат с Empire State Building - мурашки ужаса по спине.
Сейчас, кажется, уже и в очереди в музей стоять не готова.
По-моему, поняла, в чём дело - на закат смотреть или на Ботичелли - это ведь интимное действие, и делать это в толпе - ну, моего воображения не хватит, чтоб её не заметить...
Пришла в голову дурацкая параллель - свидания в тюрьме. Но там-то выбора нет...
И отправился на Empire State Building на закат поглядеть.
Только забыл, что закаты зимние ранние, и в пять часов вечера уже ночь.
Он пришёл, кажется, в четыре и встал в гигантскую прекрасно организованную очередь. Раз в несколько минут происходило какое-то продвижение. А на каждом новом рубеже светящееся табло - столько-то минут до цели - 130, 120, ...
Увидел мой приятель, естественно, не закат, а ночной Нью-Йорк.
А я вспомнила ноябрь в Дордони, как стояли мы на холме, смотрели на реку и на мост, на котором не было ни одной машины - тишина, ползущие ещё не сумерки, но почти...
И - из моего любимого Херриота - йоркширский фермер с вершины холма, который один раз в жизни был в районном городке - ему показалось, что там невозможно ходить, слишком много людей на улицах, приходится шаги делать разные - то маленькие, то большие...
И как мы когда-то стояли с бегемотом над городком Терскол в Приэльбрусье.
Мы только спустились с перевала, шли весь день на шоколаде «Золотой якорь», усталые были и на канатку опоздали. А внизу огни, человечки. И стали мы, как последние идиоты, спускаться между опор - колени бедные скрипели и жаловались.
А в Терсколе девицы намазанные, на каблуках. Он уже в 70-ые был модным курортом.
И вот, вроде как всю жизнь - между пустой рекой и переполненной улицей.
И чем дальше, тем сильнее отпадает потребность в улице и всё больше нарастает необходимость в том, чтоб каждый день видеть кусочек пустоты - море, луг у реки, на худой конец - просто лесную дорожку, или хоть улицу с маленькими домиками.
Когда я пытаюсь понять, чем я сегодняшняя отличаюсь от себя шестнадцатилетней, всё время натыкаюсь именно на это. Всё остальное - дело наживное, даже разлюбленные книги, даже сменившиеся любимые поэты...
Я продолжаю любить парижские и римские улицы, и венецианские, и флорентийские, и ещё какие-нибудь, я очень надеюсь, что я их никогда не разлюблю.
И люблю их с человеками, собаками, котами и прочей живностью.
Так, чтоб бежали люди на работу, чтоб сосредоточенно глотали утренний кофе в кафе, чтоб старушки выгуливали толстых беспородных собак, чтоб мужики вечером играли в карты под красное вино в каком-нибудь угловом баре на римской улице, где из достопримечательностей - олеандры и облезающие рыжие стены, чтоб парочки на набережной, и ролики, и какой-нибудь задумчивый велосипедист около Нотр Дам.
Впрочем, нет, не только - ведь толпа вокруг симпатичного уличного джаза - тоже да.
А от очереди на закат с Empire State Building - мурашки ужаса по спине.
Сейчас, кажется, уже и в очереди в музей стоять не готова.
По-моему, поняла, в чём дело - на закат смотреть или на Ботичелли - это ведь интимное действие, и делать это в толпе - ну, моего воображения не хватит, чтоб её не заметить...
Пришла в голову дурацкая параллель - свидания в тюрьме. Но там-то выбора нет...