«Следует жить…»
В феврале на школьные каникулы приезжали к нам Софи с Арькой, а потом и Сашка к ним присоединилась.
Вот и отвлекаешься от новостей, сжимающих тиски так, что не дышится.
Мы съездили к зверям в Туари. В единственный нежный солнечный день, совсем без дождя. Сначала, как всегда в Туари, мы глядели из машины на зебр, страусов, всех и всяческих антилоп. Почему-то Софи с Арькой надменного вида страусы очень привлекали. А меня лежащие в траве огромные страусиные яйца. Васька рассказывал, что в детстве с отцом он попал в Асканию Нову. И они там вшестером съели яичницу из одного страусиного яйца.
А потом мы подъехали к решётке, отделявшей автомобильную часть от пешеходной. Рядом с решёткой особенно выразительный страус торжественно и медленно расправлял крылья, а за решёткой росли каштаны, и между ними до самых их верхушек дотягивалась сложная верёвочная конструкция, снабжённая кое-где ещё и батутами, вытянутыми между верёвочными креплениями. И по этой конструкции бродили, бегали, на батутах прыгали дети самого разного возраста. И Арька понял - щастье - это поскорей туда, и смотреть сверху на страусов и зебр.
Ну, туда мы всё-таки попали не сразу, много было в пешеходной части зверей, ¬- к примеру одинокий гиббон устроил нам настоящее цирковое представление. Он качался на одной руке, цепляясь ею за ветку огромного платана, кувыркался между ветвями, а потом забрался на самую верхушку и задумчиво расселся там - точь-в точь Роденовский мыслитель, но всё ж куда симпатичней. Арька смотрел на гиббона с некоторой завистью, хотя и надменно утверждал, что это неправда, и нисколько он гиббону не завидует.
Какая ж неправда, если когда наконец мы оказались возле вожделенной верёвочной конструкции, он туда бросился по лестнице перескакивая через ступеньки, явно желая доказать, что и он не лыком шит. Мы с Софи его сопроводили (я застенчиво, потому как увидела, что какие-то родители с мелкими детьми там болтаются). Ну, надо сказать, что между деревьями качка, как на море. Мы с Софи ограничились одним проходом, и на батуте, небось, не в полную силу попрыгали, и спустились обратно опять по лестнице, а Арька спустился через некую предоставленную для спуска дырку и тут же побежал опять наверх.
День в Туари был единственный солнечный и нежный за все каникулы, остальное время лило без перерыва. С Софи мы один раз сходили в Орсэ и один раз в Оранжерею. Ходить с ней в музеи оказалось истинным кайфом, - я вспомнила свои походы на третий этаж Эрмитажа, когда всё было впервые, и от картин пробирал холодок по спине… Наверно, я была тогда начинающим подростком, как и Софи. Мы с ней обговаривали каждую картину. Иногда какая-нибудь её поражала, и она начинала рассуждать. Вот например, очень необычный Дега - «в кафе». Она с большой страстью говорила, что вот же люди вроде вдвоём, а на самом деле, каждый из них совсем один… И веяло на меня моей собственной подростковостью, когда одним из главных вопросов был «а кому ты нужен, кроме родителей?»…
Первые дружбы-любви, и с девочкой, и с мальчиками пришлись на восьмой класс, между 14-ю и 15-ю, и животрепещущие вопросы обсуждались повседневно - про любовь-про дружбу-про свержение советской власти революционным путём. Софи 13+. Мне кажется, она ранний подросток. Про этого Дега, естественно, так и написано в аннотации, если имеет смысл говорить об аннотации к картине - вдвоём, а на самом деле, одиночество. А ещё Софи обратила внимание на некоторые картины Сезанна, которые кажутся как бы недоделанными, стенки смазаны, - люди, стулья, а сбоку недокрашенные стены комнаты, будто не захотелось Сезанну их выписывать, будто неважны они. Вот эти картины ей страшно понравились. И она всё говорила: «Люблю незаконченные картины».
***
В парижский аквариум с нами отправился Молодой Мармот.
В этом замечательном месте водятся медузы. И надо сказать, что они волновали всю мою компанию куда сильней прекрасных разноцветных рыб. Ужасные медузы - одна опасней другой, страшные тропические медузы, перед которыми меркнут наши скромные средиземноморские пелагеи, чьи страшные жалящие щупальца уже касались неоднократно Софи, а прошлым летом и Арьку ухватили, и кабы не коробка мороженого, непонятно как бы этот ужас он пережил.
Ну, и в самом конце главная радость - бассейн, где плавают карпообразные рыбы, которых можно потрогать (погладить), если получится, - не то, чтоб карпы рвались к тактильному общению, а все бывшие в аквариуме дети столпились именно там, пробиваясь к краю бассейна, пытаясь устроиться в самых козырных местах.
Я бы и сама не против погладить рыбку, но на мне висела вся детская верхняя одежда, всё ж не лето, ну и хотелось иметь немножко больше глаз, чтоб следить за тем, чтоб никто к рыбкам не свалился в волнении.
- Я погладила трёх - гордо сказал Мармот, когда мы наконец оттуда ушли.
- А я пятьдесят» - снисходительно ответил Арька.
На выходе нас ждало ещё одно испытание - магазин плюшевых рыб, где мы приобрели акулу в серебряных звёздах по имени Звезда.
***
С Молодым Мармотом мы дочитали Незнайку. Конечно же, Мармоту хочется стать таким же умным, как Знайка (кстати, до чего же Знайка противный, как выяснилось), но на самом деле, неизгладимое впечатление на Мармота произвёл поэт Цветик.
«Тотошка рифмуется с картошкой, и получаются стихи».
Вот и мы с Васькой считали, что рифма - это наше всё.
Вот и отвлекаешься от новостей, сжимающих тиски так, что не дышится.
Мы съездили к зверям в Туари. В единственный нежный солнечный день, совсем без дождя. Сначала, как всегда в Туари, мы глядели из машины на зебр, страусов, всех и всяческих антилоп. Почему-то Софи с Арькой надменного вида страусы очень привлекали. А меня лежащие в траве огромные страусиные яйца. Васька рассказывал, что в детстве с отцом он попал в Асканию Нову. И они там вшестером съели яичницу из одного страусиного яйца.
А потом мы подъехали к решётке, отделявшей автомобильную часть от пешеходной. Рядом с решёткой особенно выразительный страус торжественно и медленно расправлял крылья, а за решёткой росли каштаны, и между ними до самых их верхушек дотягивалась сложная верёвочная конструкция, снабжённая кое-где ещё и батутами, вытянутыми между верёвочными креплениями. И по этой конструкции бродили, бегали, на батутах прыгали дети самого разного возраста. И Арька понял - щастье - это поскорей туда, и смотреть сверху на страусов и зебр.
Ну, туда мы всё-таки попали не сразу, много было в пешеходной части зверей, ¬- к примеру одинокий гиббон устроил нам настоящее цирковое представление. Он качался на одной руке, цепляясь ею за ветку огромного платана, кувыркался между ветвями, а потом забрался на самую верхушку и задумчиво расселся там - точь-в точь Роденовский мыслитель, но всё ж куда симпатичней. Арька смотрел на гиббона с некоторой завистью, хотя и надменно утверждал, что это неправда, и нисколько он гиббону не завидует.
Какая ж неправда, если когда наконец мы оказались возле вожделенной верёвочной конструкции, он туда бросился по лестнице перескакивая через ступеньки, явно желая доказать, что и он не лыком шит. Мы с Софи его сопроводили (я застенчиво, потому как увидела, что какие-то родители с мелкими детьми там болтаются). Ну, надо сказать, что между деревьями качка, как на море. Мы с Софи ограничились одним проходом, и на батуте, небось, не в полную силу попрыгали, и спустились обратно опять по лестнице, а Арька спустился через некую предоставленную для спуска дырку и тут же побежал опять наверх.
День в Туари был единственный солнечный и нежный за все каникулы, остальное время лило без перерыва. С Софи мы один раз сходили в Орсэ и один раз в Оранжерею. Ходить с ней в музеи оказалось истинным кайфом, - я вспомнила свои походы на третий этаж Эрмитажа, когда всё было впервые, и от картин пробирал холодок по спине… Наверно, я была тогда начинающим подростком, как и Софи. Мы с ней обговаривали каждую картину. Иногда какая-нибудь её поражала, и она начинала рассуждать. Вот например, очень необычный Дега - «в кафе». Она с большой страстью говорила, что вот же люди вроде вдвоём, а на самом деле, каждый из них совсем один… И веяло на меня моей собственной подростковостью, когда одним из главных вопросов был «а кому ты нужен, кроме родителей?»…
Первые дружбы-любви, и с девочкой, и с мальчиками пришлись на восьмой класс, между 14-ю и 15-ю, и животрепещущие вопросы обсуждались повседневно - про любовь-про дружбу-про свержение советской власти революционным путём. Софи 13+. Мне кажется, она ранний подросток. Про этого Дега, естественно, так и написано в аннотации, если имеет смысл говорить об аннотации к картине - вдвоём, а на самом деле, одиночество. А ещё Софи обратила внимание на некоторые картины Сезанна, которые кажутся как бы недоделанными, стенки смазаны, - люди, стулья, а сбоку недокрашенные стены комнаты, будто не захотелось Сезанну их выписывать, будто неважны они. Вот эти картины ей страшно понравились. И она всё говорила: «Люблю незаконченные картины».
***
В парижский аквариум с нами отправился Молодой Мармот.
В этом замечательном месте водятся медузы. И надо сказать, что они волновали всю мою компанию куда сильней прекрасных разноцветных рыб. Ужасные медузы - одна опасней другой, страшные тропические медузы, перед которыми меркнут наши скромные средиземноморские пелагеи, чьи страшные жалящие щупальца уже касались неоднократно Софи, а прошлым летом и Арьку ухватили, и кабы не коробка мороженого, непонятно как бы этот ужас он пережил.
Ну, и в самом конце главная радость - бассейн, где плавают карпообразные рыбы, которых можно потрогать (погладить), если получится, - не то, чтоб карпы рвались к тактильному общению, а все бывшие в аквариуме дети столпились именно там, пробиваясь к краю бассейна, пытаясь устроиться в самых козырных местах.
Я бы и сама не против погладить рыбку, но на мне висела вся детская верхняя одежда, всё ж не лето, ну и хотелось иметь немножко больше глаз, чтоб следить за тем, чтоб никто к рыбкам не свалился в волнении.
- Я погладила трёх - гордо сказал Мармот, когда мы наконец оттуда ушли.
- А я пятьдесят» - снисходительно ответил Арька.
На выходе нас ждало ещё одно испытание - магазин плюшевых рыб, где мы приобрели акулу в серебряных звёздах по имени Звезда.
***
С Молодым Мармотом мы дочитали Незнайку. Конечно же, Мармоту хочется стать таким же умным, как Знайка (кстати, до чего же Знайка противный, как выяснилось), но на самом деле, неизгладимое впечатление на Мармота произвёл поэт Цветик.
«Тотошка рифмуется с картошкой, и получаются стихи».
Вот и мы с Васькой считали, что рифма - это наше всё.