(no subject)
Шли мы сегодня с Машкой в наш La Tour d’Aigues на рынок. В прохладную посленовогоднюю хмурь. Шли по лесной дорожке и хрустели дубовыми листьями под ногами.
Лес расступился, начались дома, насаженная дубовая рощица, где, возможно, трюфеля бывают. В первом доме жил ньюф. Он имел обыкновение валяться возле крыльца, а когда я подходила к забору и подзывала его, приходил огромный как шкаф. И холодный нос шёл в руку. Осенью мы ни разу его не видели.
Когда мы подходили к ньюфскому дому, я понуро подумала, что, наверно, его больше нет на свете - я познакомилась с ним в 2020-ом осенью, когда мы здесь карантинили, и он был совсем взрослый.
И вдруг - ньюфище лежал в траве у самых ворот - он даже подбежал к забору, хоть «быстро и ньюф несовместны», как говорил папа, оглядываясь на степенно бредущую замыкающей Катю. И нос - мокрый, холодный - прямо в руку.
А потом мы дальше пошли, и наблюдательная Машка заметила на заборе сада напротив ньюфского дома написанное от руки объявление: «Три козы в этом саду, они чьи?».
Потом такое же объявление мы увидели на столбе - только там был адрес сада, куда прибрели три чужие козы.
Нельзя исключить, что это козы Франсуа. Они бродят на свободе, и что-то последние пару дней их не видно. А Франсуа отправился в Париж друзей навестить и салют новогодний посмотреть. Он почему-то думал, что салют будет с Эйфелевой башни, а не с Триумфальной арки. Я пожимала плечами - ну, какая радость в толпе. И он сегодня прислал мне смс-ку, что салют, уж если смотреть, дык по телеку, а толпа в один миллион на Елисейских полях - увольте.
Ну, а я в новогоднюю ночь открыла дверь и вышла на поляну. Тишина звенела в ушах, где-то совсем далеко светилась пара огоньков. Гриша пошла со мной поискать ночных мышей. Мы постояли, приюхиваясь - чабрец, палые листья. Ну, и обратно пошли в тёплый дом.
Лес расступился, начались дома, насаженная дубовая рощица, где, возможно, трюфеля бывают. В первом доме жил ньюф. Он имел обыкновение валяться возле крыльца, а когда я подходила к забору и подзывала его, приходил огромный как шкаф. И холодный нос шёл в руку. Осенью мы ни разу его не видели.
Когда мы подходили к ньюфскому дому, я понуро подумала, что, наверно, его больше нет на свете - я познакомилась с ним в 2020-ом осенью, когда мы здесь карантинили, и он был совсем взрослый.
И вдруг - ньюфище лежал в траве у самых ворот - он даже подбежал к забору, хоть «быстро и ньюф несовместны», как говорил папа, оглядываясь на степенно бредущую замыкающей Катю. И нос - мокрый, холодный - прямо в руку.
А потом мы дальше пошли, и наблюдательная Машка заметила на заборе сада напротив ньюфского дома написанное от руки объявление: «Три козы в этом саду, они чьи?».
Потом такое же объявление мы увидели на столбе - только там был адрес сада, куда прибрели три чужие козы.
Нельзя исключить, что это козы Франсуа. Они бродят на свободе, и что-то последние пару дней их не видно. А Франсуа отправился в Париж друзей навестить и салют новогодний посмотреть. Он почему-то думал, что салют будет с Эйфелевой башни, а не с Триумфальной арки. Я пожимала плечами - ну, какая радость в толпе. И он сегодня прислал мне смс-ку, что салют, уж если смотреть, дык по телеку, а толпа в один миллион на Елисейских полях - увольте.
Ну, а я в новогоднюю ночь открыла дверь и вышла на поляну. Тишина звенела в ушах, где-то совсем далеко светилась пара огоньков. Гриша пошла со мной поискать ночных мышей. Мы постояли, приюхиваясь - чабрец, палые листья. Ну, и обратно пошли в тёплый дом.