(no subject)
На набережной неподалёку от Орсэ расположилось плюшевое кресло с бахромой.
Не, не тот диван, что «без скрипа, две ноги Луи Филиппа, третья тоже раритет, а четвёртой просто нет» - все ноги у кресла на месте. И одиноким его не назовёшь, в нём сидела девица, в воду глядела.
Пришли две утки - потопали к нам с Альбиром, в шезлонгах, которых нынче полно на нижних набережных, развалившимся, на облака заглядевшимся, - клювов они не разевали, но явно собирались - убедившись, что наши руки пусты, сменили направление - заприметили народ вокруг расстеленной на асфальте скатёрки.
Три здоровенных голдена стояли по брюхо в воде и глядели как прогулочный кораблик рядом пристаёт.
А потом мы сидели за столиком, и сумерки качались над нами и постепенно окружали нас тихим подсвеченным перламутровым полупрозрачным воздушным шаром.
И в тёплой темноте по улице Сены - мимо магазина старых фотографий, мимо магазина «Альпы», где продаются книжки о горах, мимо Вольтера, который, оказалось, что ушёл - он стоял последнее время измазанный исчёрканный посеревший, как когда-то сидел возле музея Клюни исчёрканный белый Монтень. Однажды мраморный грязный Монтень встал, ушёл на склад памятников, - и обернулся на своём законном месте бронзовым. Весь чёрный, а туфля его на перекинутой нога на ногу ноге блестит золотом - до неё нужно дотронуться и сказать « salut Montaigne » - для удачи на экзаменах в прочих университетских делах, - и уж, наверно, студенты медицинского факультета напротив Монтеня стараются, а может, и прочие парижские студенты не отстают. Интересно, Вольтер тоже вернётся, побронзовев?
За баржой по имени « Sympatico » нос в хвост - баржа имени святого Антония. Люди за столом выпивают на одной палубе, и на другой тоже.
В Люксембургском саду пони катают и девочек, и мальчиков.
Сквозь непоредевшие кроны, хоть и шуршит под ногами, остро падает сентябрьский свет в нашем лесу.
Голубой вагон всё катится…
«После нас хоть потоп» - юношеское это - пока бесконечна жизнь - после нас хоть потом, а как сделается вдруг конечной - так очень хочется узнать - а как оно через 50 лет будет - совсем же мало это - всего лишь пять раз по десять, а через сто… И совсем не хочется потопа.
Не, не тот диван, что «без скрипа, две ноги Луи Филиппа, третья тоже раритет, а четвёртой просто нет» - все ноги у кресла на месте. И одиноким его не назовёшь, в нём сидела девица, в воду глядела.
Пришли две утки - потопали к нам с Альбиром, в шезлонгах, которых нынче полно на нижних набережных, развалившимся, на облака заглядевшимся, - клювов они не разевали, но явно собирались - убедившись, что наши руки пусты, сменили направление - заприметили народ вокруг расстеленной на асфальте скатёрки.
Три здоровенных голдена стояли по брюхо в воде и глядели как прогулочный кораблик рядом пристаёт.
А потом мы сидели за столиком, и сумерки качались над нами и постепенно окружали нас тихим подсвеченным перламутровым полупрозрачным воздушным шаром.
И в тёплой темноте по улице Сены - мимо магазина старых фотографий, мимо магазина «Альпы», где продаются книжки о горах, мимо Вольтера, который, оказалось, что ушёл - он стоял последнее время измазанный исчёрканный посеревший, как когда-то сидел возле музея Клюни исчёрканный белый Монтень. Однажды мраморный грязный Монтень встал, ушёл на склад памятников, - и обернулся на своём законном месте бронзовым. Весь чёрный, а туфля его на перекинутой нога на ногу ноге блестит золотом - до неё нужно дотронуться и сказать « salut Montaigne » - для удачи на экзаменах в прочих университетских делах, - и уж, наверно, студенты медицинского факультета напротив Монтеня стараются, а может, и прочие парижские студенты не отстают. Интересно, Вольтер тоже вернётся, побронзовев?
За баржой по имени « Sympatico » нос в хвост - баржа имени святого Антония. Люди за столом выпивают на одной палубе, и на другой тоже.
В Люксембургском саду пони катают и девочек, и мальчиков.
Сквозь непоредевшие кроны, хоть и шуршит под ногами, остро падает сентябрьский свет в нашем лесу.
Голубой вагон всё катится…
«После нас хоть потоп» - юношеское это - пока бесконечна жизнь - после нас хоть потом, а как сделается вдруг конечной - так очень хочется узнать - а как оно через 50 лет будет - совсем же мало это - всего лишь пять раз по десять, а через сто… И совсем не хочется потопа.