Дмитрий Бавильский, «Желание быть городом»
Не-рецензия - разговор с автором хорошей книжки.
Дима предложил мне свою книжку прислать, а я отказалась, сказав, что спокойно прочитаю её на компе. И вот оказалась неправа. Книжка из тех, что значительно интересней читать на бумаге - отлистывая взад и вперёд. Кстати, я, пожалуй, обобщу ¬- книжки, строящиеся из сплетающихся отрывков, где сквозное повествование - нитка, на которой болтаются самые разные фенечки, вроде, как и рифмующиеся между собой, но и отстаивающие свою независимость, - такие книжки требуют бумаги.
Вот подумала, насколько невозможно, например, было бы читать в электронном формате, скажем, «Мысли врасплох» Синявского. Всё, что должно листаться с возвратами и перепрыгиваньями, - это бумага.
Кстати, осознала, что в электронном формате мне очень неудобно читать Пруста.
Ну, а с Диминой книжкой ещё наложилось дополнительное неудобство - я читала её в режиме диалога с автором - иногда откликаясь и соглашаясь, а иногда активно не соглашаясь. Надо бы отчёркивать на полях, а полей-то нету.
«Желание быть городом (35 городов)» - о поездке по Италии осенью 2017-го года. Впрочем, это очень неточно - не о поездке, а о вставленности в ткань жизни вроде бы очерченного временными и пространственными границами опыта. О переживании этого опыта в контексте собственной жизни - до и после.
Подход к смыслу путешествий мне крайне близкий, - и при этом, читая, я часто не соглашалась - и это вполне понятно - когда вплетается в собственное существование что-то существующее помимо нас, возникают нестыковки. Мы по-разному делаем это что-то своим - присваиваем, или приручаем, пользуясь терминологией «Маленького принца», которого нынче только ленивые не ругают.
Дима свою книгу травелогом называет. Я это слово не выношу. Мне трудно объяснить (не пыталась проанализировать), почему часть иностранных слов, вошедших в русскую интеллектуальную речь за последние годы, мне неприятны - вот травелог, или гештальт. Я не поборник чистоты речи и очень легко вставляю в неё английские, или французские слова, но почему-то слово «гештальт» я вижу как эдакое кокетливое кружевце, и губки бантиком.
Мы с Димой пересеклись во многих городах, совпадая в пространстве, но не во времени. Но пространство - функция и времени, и человека, в этом пространстве оказавшегося, и ещё многого другого…
И в меня мои поездки вплавились, стали частью меня - некоторые из них. И самое интересное, читая «Желание быть городом», было в режиме внутреннего диалога с автором обсуждать те города, где мы оба наследили, или которые наследили в нас.
И тут, конечно, радуешься совпадениям, - ну, и ещё возвращаешь собственное, не забытое, конечно, но погребённое под растущими во времени грудами событий и несобытий, которые трудно разделить на культурные слои, и где чего только не найдёшь - там и разбитая случайно об асфальт во Флоренции бутылка кьянти, и заваленная наутро использованными презервативами засаленная площадка в той же Флоренции, где мы с Васькой ночевали в машине, и крики петухов, и лягушачье пенье.
Читая Димину книжку, мне много раз делалось стыдно - куда мне до Диминого знания живописи и прочего изобразительного искусства. И я подумала, что его книжка, если б бумажная, была бы очень кстати в поездке по Италии - читать «всухую» подробнейшие рассказы о вживании в картины и фрески всё ж - сухомятка.
Наверно, это вживание в живопись у меня работает в другой стране и в других веках - от Тройона до Сутина - и остановившись у какого-нибудь поваленного дерева, или глядя, как коровы из-под деревьев на закате выходят из лесу на опушку, - вот они, -третий этаж Эрмитажа, музей Орсэ.
В пустых залах музея в Перудже, где в дождливый день, мы, кажется, были только втроём, - основным для меня оказался не Перуджино, а ранние картины неизвестных авторов, где золотой фон звучит закатом за Медонским лесом. И в галерее Уфицци -заоконная дымка трогает меня сильней портретов.
Очень интересно, когда вдруг оказывается, что подготовленный Дима, знающий, где какая фреска, где какая картина висит, в музее, или в церкви, и невежественная я останавливались пригвождённые в одном и том же месте. В соборе Орвьето - у страшного суда на стене. Вот что я тогда записала: «Там фрески Луки Синьорелли. Нигде я не видела такого внимания к Страшному Суду, как в Орвьето. Он там предельно реалистический. В деталях. Скелеты гремят, обрастая мясом, - и став людьми, глядят с мольбой и ужасом. Некоторых берут на небо, на верхний уровень. Там, как обычно, не так уж интересно - ну, играют там на лютнях, поют - но разве ж так же это уютно, как в гостиной в доме Тимоти - так, кажется, думала про смерть тётя Эстер. А на нижний уровень, в ад, волокут грешников весьма довольные черти, как тот, который у Микельанджело в Сикстинской капелле вылитый Васька, - он там веслом грешников в жопу подталкивает чтоб они поторапливались. Васька всегда считал, что это занятие прямо для него.»
А у Димы об этих фресках целых полторы страницы. Я не могу выделить из его захлёбывающегося, кружащего текста кусок, чтоб процитировать
В Ареццо мы оба не могли оторваться от фрески Пьеро делла Франческа, где Константину в походном шатре во сне явился крест, и шатёр этот светится изнутри. Только у Димы эта фреска уже была любимой, а я про неё и не слышала пока не попала в Ареццо.
Я благодарна за тот толчок, который мне дала Димина книжка для собственной систематизации не то чтоб забытого, но задвинутого в долгий ящик.
И, конечно же, в «Желании быть городом» читается любовь к Прусту. Для меня всё не так однозначно, я не могу сказать даже, что я люблю Пруста - могу давиться целыми страницами, чтоб потом вдруг застыть и повторять про церковь в Бальбеке почти наизусть - или опосредованно через «что в мае, когда поездов расписанье Камышинской веткой читаешь в купе…»
Наверно, самое для меня захватывающее в Диминой книжке - дождь в Венеции, в аэропорту прибытия предощущение будущего - длиной не в те дни, что протянется этот отдельный кусок жизни, - чем-то другим, не днями, измеряемого будущего.
А ещё - встречи с давно надуманным - попадание, или непопадание в такт, даже иногда скука и разочарование, а когда повезёт - вдруг искра совпадения. И очень у него точное - иногда задним числом оказывается, что именно вот несовпавшее, с чем в настоящем времени не получилось, в результате - важней всего, и именно его ценишь, и лелеешь.
И рассказы про квартирные хозяев, и про магазин, где надо выбрать что-нибудь на пробу и не промахнуться. И тут же вплетается вариацией магазин в детстве, где на пробу что-то папа покупал. И сжимается горло.
Ну, и вот ещё что - режим диалога был настолько мощным, что всё время хотелось записать на полях свои города. Устроить им встречу с Димиными. На чьей территории? В моих городах меньше искусства - в них ободранный беззубый венецианец сел к нам за столик поговорить о том, как он был в русском плену, а хозяева траттории принесли нам кувшин молодого вина как две капли воды похожего на изабеллу… В моих городах в кафе по утрам пьют капучино, или кофе, смотрят по телевизору спорт, а по вечерам пьют разливное вино, или ликёр из бутылок, подвешенных за барной стойкой вниз головой, и режутся в карты.
Я в 79-ом году в Падуе толкаю почти вросшую в землю дверь - собственно про Джотто я, кроме имени, ничего, кажется, не знала, - и вот эта синева - и «в зобу дыханье спёрло» - башня Джотто, никто не называл её капеллой Скровеньи, и билетов туда не продавали. А в Равенне, уже в 21-ом веке, главным оказались не мозаики, а живые красные рыбки в полутьме в церкви Сан-Франческо…
А в фазу не только с музеем бывает, что не попадаешь, бывает и с пейзажем…
Совпали мы с Димой в определении искусства. По-моему определению, искусство - это попросту то, что сам автор искусством называет, соответственно, искусство подобно клубнике, или помидорам - бывает, как выражался в моём детстве старый очень дальний дядюшка - амахае, а бывает, - дрянь несъедобная.
Неудобство электронной книги - трудно пролистать и вытащить точную цитату - но Дима называет искусством то, что не сгодится на практическое.
Ну да, в сортире унитаз - предмет необходимый, а в музее на стенке - искусство.
И пожалуй, единственное, что мне в «Желании быть городом» очень чуждо - разговоры о бьеннале, о тех выставках современных художников, на которые Дима попал. Концептуальное искусство меня, как не занимало, так и не занимает. С моей точки зрения, с метафорой работают вовсе не те художники, которые об этом заявляют.
А ещё «Желание быть городом» это книга-диалог - и когда в диалог автора с самим собой врывается ещё и читатель - голосов становится не два, а три.
В самом конце книги Дима поместил список, чего он никогда не делал в Венеции.
Не кормил голубей и не фотографировался с ними
Не был на Мурано и Бурано, не посещал музеев стекла и кружев
Не покупал ни стекла, ни кружев
Не поднимался ни на одну из видовых кампанил
Не кидал монеток в фонтаны и в лагуну
Не читал книг без картинок
Не искал ресторанов Бродского
Не был в музее Гольдони
Не принимал ванну
Не купался на Лидо
Не смотрел кино
Не слушал гида
Не был во Флориане
Не был в Арсенале
Не был в Местре
Не ел мороженого
Не катался на гондолах
Не видел снега
Мы с ним совпадаем по всем пунктам, кроме трёх.
В прошлом веке я покупала в Венеции стекло. Я заходила к стеклодувам - задумчивые длинноволосые ребята сидели в глубине тёмных пещер, похожих на пещеры Алладина, и через трубочки выдували волшебных зверей, стеклянные цветы...
Я поднималась на самые разные верхотуры, откуда глядишь - на город, на лагуну, на крыши. И самое замечательное - было завтракать на крыше Сан Марко - привалившись к стенке, есть под солнышком бутерброды. Очень отчётливо это помню, и как у меня в тот день жутко болела голова, и я заедала бутербродом очередную таблетку.
Я была в Местре. Мы с моим американским мужем Джейком ночевали там одну ночь в гостинице, вернувшись из недельной поездки в Москву-Ленинград, куда меня пустили в 85-ом году после шестилетнего отсутствия - новоиспечённую американскую гражданку по фамилии McCabe.
Время бежит, несётся, меняется - не оно, конечно, - меняется мир. И я могу добавить беспроигрышно в список - чего не делал в Венеции Дима, а делала я: он ни разу не ночевал в спальнике на площади перед вокзалом в толпе других людей в спальниках, его не будила в 6 утра полиция, хлопая в ладоши и презрительно глядя - вставай, шантрапа, ща приедут настоящие люди, неча им дорогу застить… И не ночевал в спальнике на траве у воды неподалёку от via Garibaldi, куда поутру пришли собаки с хозяевами, - это главный венецианский выгул собак - собаки писали неподалёку, но не на мой спальник, - в спальник они пытались засунуть дружелюбные носы.
Нам, бумерам, и вправду в жизни повезло - мы застали несерьёзный весёлый не слишком комфортабельный ироничный мир…
Вечером лёжа в спальниках перед вокзалом Санта-Лючия мы с голодноватой завистью принюхивались к запаху овсянки, которую варили на туристском примусе расположившиеся неподалёку немцы.
Дима предложил мне свою книжку прислать, а я отказалась, сказав, что спокойно прочитаю её на компе. И вот оказалась неправа. Книжка из тех, что значительно интересней читать на бумаге - отлистывая взад и вперёд. Кстати, я, пожалуй, обобщу ¬- книжки, строящиеся из сплетающихся отрывков, где сквозное повествование - нитка, на которой болтаются самые разные фенечки, вроде, как и рифмующиеся между собой, но и отстаивающие свою независимость, - такие книжки требуют бумаги.
Вот подумала, насколько невозможно, например, было бы читать в электронном формате, скажем, «Мысли врасплох» Синявского. Всё, что должно листаться с возвратами и перепрыгиваньями, - это бумага.
Кстати, осознала, что в электронном формате мне очень неудобно читать Пруста.
Ну, а с Диминой книжкой ещё наложилось дополнительное неудобство - я читала её в режиме диалога с автором - иногда откликаясь и соглашаясь, а иногда активно не соглашаясь. Надо бы отчёркивать на полях, а полей-то нету.
«Желание быть городом (35 городов)» - о поездке по Италии осенью 2017-го года. Впрочем, это очень неточно - не о поездке, а о вставленности в ткань жизни вроде бы очерченного временными и пространственными границами опыта. О переживании этого опыта в контексте собственной жизни - до и после.
Подход к смыслу путешествий мне крайне близкий, - и при этом, читая, я часто не соглашалась - и это вполне понятно - когда вплетается в собственное существование что-то существующее помимо нас, возникают нестыковки. Мы по-разному делаем это что-то своим - присваиваем, или приручаем, пользуясь терминологией «Маленького принца», которого нынче только ленивые не ругают.
Дима свою книгу травелогом называет. Я это слово не выношу. Мне трудно объяснить (не пыталась проанализировать), почему часть иностранных слов, вошедших в русскую интеллектуальную речь за последние годы, мне неприятны - вот травелог, или гештальт. Я не поборник чистоты речи и очень легко вставляю в неё английские, или французские слова, но почему-то слово «гештальт» я вижу как эдакое кокетливое кружевце, и губки бантиком.
Мы с Димой пересеклись во многих городах, совпадая в пространстве, но не во времени. Но пространство - функция и времени, и человека, в этом пространстве оказавшегося, и ещё многого другого…
И в меня мои поездки вплавились, стали частью меня - некоторые из них. И самое интересное, читая «Желание быть городом», было в режиме внутреннего диалога с автором обсуждать те города, где мы оба наследили, или которые наследили в нас.
И тут, конечно, радуешься совпадениям, - ну, и ещё возвращаешь собственное, не забытое, конечно, но погребённое под растущими во времени грудами событий и несобытий, которые трудно разделить на культурные слои, и где чего только не найдёшь - там и разбитая случайно об асфальт во Флоренции бутылка кьянти, и заваленная наутро использованными презервативами засаленная площадка в той же Флоренции, где мы с Васькой ночевали в машине, и крики петухов, и лягушачье пенье.
Читая Димину книжку, мне много раз делалось стыдно - куда мне до Диминого знания живописи и прочего изобразительного искусства. И я подумала, что его книжка, если б бумажная, была бы очень кстати в поездке по Италии - читать «всухую» подробнейшие рассказы о вживании в картины и фрески всё ж - сухомятка.
Наверно, это вживание в живопись у меня работает в другой стране и в других веках - от Тройона до Сутина - и остановившись у какого-нибудь поваленного дерева, или глядя, как коровы из-под деревьев на закате выходят из лесу на опушку, - вот они, -третий этаж Эрмитажа, музей Орсэ.
В пустых залах музея в Перудже, где в дождливый день, мы, кажется, были только втроём, - основным для меня оказался не Перуджино, а ранние картины неизвестных авторов, где золотой фон звучит закатом за Медонским лесом. И в галерее Уфицци -заоконная дымка трогает меня сильней портретов.
Очень интересно, когда вдруг оказывается, что подготовленный Дима, знающий, где какая фреска, где какая картина висит, в музее, или в церкви, и невежественная я останавливались пригвождённые в одном и том же месте. В соборе Орвьето - у страшного суда на стене. Вот что я тогда записала: «Там фрески Луки Синьорелли. Нигде я не видела такого внимания к Страшному Суду, как в Орвьето. Он там предельно реалистический. В деталях. Скелеты гремят, обрастая мясом, - и став людьми, глядят с мольбой и ужасом. Некоторых берут на небо, на верхний уровень. Там, как обычно, не так уж интересно - ну, играют там на лютнях, поют - но разве ж так же это уютно, как в гостиной в доме Тимоти - так, кажется, думала про смерть тётя Эстер. А на нижний уровень, в ад, волокут грешников весьма довольные черти, как тот, который у Микельанджело в Сикстинской капелле вылитый Васька, - он там веслом грешников в жопу подталкивает чтоб они поторапливались. Васька всегда считал, что это занятие прямо для него.»
А у Димы об этих фресках целых полторы страницы. Я не могу выделить из его захлёбывающегося, кружащего текста кусок, чтоб процитировать
В Ареццо мы оба не могли оторваться от фрески Пьеро делла Франческа, где Константину в походном шатре во сне явился крест, и шатёр этот светится изнутри. Только у Димы эта фреска уже была любимой, а я про неё и не слышала пока не попала в Ареццо.
Я благодарна за тот толчок, который мне дала Димина книжка для собственной систематизации не то чтоб забытого, но задвинутого в долгий ящик.
И, конечно же, в «Желании быть городом» читается любовь к Прусту. Для меня всё не так однозначно, я не могу сказать даже, что я люблю Пруста - могу давиться целыми страницами, чтоб потом вдруг застыть и повторять про церковь в Бальбеке почти наизусть - или опосредованно через «что в мае, когда поездов расписанье Камышинской веткой читаешь в купе…»
Наверно, самое для меня захватывающее в Диминой книжке - дождь в Венеции, в аэропорту прибытия предощущение будущего - длиной не в те дни, что протянется этот отдельный кусок жизни, - чем-то другим, не днями, измеряемого будущего.
А ещё - встречи с давно надуманным - попадание, или непопадание в такт, даже иногда скука и разочарование, а когда повезёт - вдруг искра совпадения. И очень у него точное - иногда задним числом оказывается, что именно вот несовпавшее, с чем в настоящем времени не получилось, в результате - важней всего, и именно его ценишь, и лелеешь.
И рассказы про квартирные хозяев, и про магазин, где надо выбрать что-нибудь на пробу и не промахнуться. И тут же вплетается вариацией магазин в детстве, где на пробу что-то папа покупал. И сжимается горло.
Ну, и вот ещё что - режим диалога был настолько мощным, что всё время хотелось записать на полях свои города. Устроить им встречу с Димиными. На чьей территории? В моих городах меньше искусства - в них ободранный беззубый венецианец сел к нам за столик поговорить о том, как он был в русском плену, а хозяева траттории принесли нам кувшин молодого вина как две капли воды похожего на изабеллу… В моих городах в кафе по утрам пьют капучино, или кофе, смотрят по телевизору спорт, а по вечерам пьют разливное вино, или ликёр из бутылок, подвешенных за барной стойкой вниз головой, и режутся в карты.
Я в 79-ом году в Падуе толкаю почти вросшую в землю дверь - собственно про Джотто я, кроме имени, ничего, кажется, не знала, - и вот эта синева - и «в зобу дыханье спёрло» - башня Джотто, никто не называл её капеллой Скровеньи, и билетов туда не продавали. А в Равенне, уже в 21-ом веке, главным оказались не мозаики, а живые красные рыбки в полутьме в церкви Сан-Франческо…
А в фазу не только с музеем бывает, что не попадаешь, бывает и с пейзажем…
Совпали мы с Димой в определении искусства. По-моему определению, искусство - это попросту то, что сам автор искусством называет, соответственно, искусство подобно клубнике, или помидорам - бывает, как выражался в моём детстве старый очень дальний дядюшка - амахае, а бывает, - дрянь несъедобная.
Неудобство электронной книги - трудно пролистать и вытащить точную цитату - но Дима называет искусством то, что не сгодится на практическое.
Ну да, в сортире унитаз - предмет необходимый, а в музее на стенке - искусство.
И пожалуй, единственное, что мне в «Желании быть городом» очень чуждо - разговоры о бьеннале, о тех выставках современных художников, на которые Дима попал. Концептуальное искусство меня, как не занимало, так и не занимает. С моей точки зрения, с метафорой работают вовсе не те художники, которые об этом заявляют.
А ещё «Желание быть городом» это книга-диалог - и когда в диалог автора с самим собой врывается ещё и читатель - голосов становится не два, а три.
В самом конце книги Дима поместил список, чего он никогда не делал в Венеции.
Не кормил голубей и не фотографировался с ними
Не был на Мурано и Бурано, не посещал музеев стекла и кружев
Не покупал ни стекла, ни кружев
Не поднимался ни на одну из видовых кампанил
Не кидал монеток в фонтаны и в лагуну
Не читал книг без картинок
Не искал ресторанов Бродского
Не был в музее Гольдони
Не принимал ванну
Не купался на Лидо
Не смотрел кино
Не слушал гида
Не был во Флориане
Не был в Арсенале
Не был в Местре
Не ел мороженого
Не катался на гондолах
Не видел снега
Мы с ним совпадаем по всем пунктам, кроме трёх.
В прошлом веке я покупала в Венеции стекло. Я заходила к стеклодувам - задумчивые длинноволосые ребята сидели в глубине тёмных пещер, похожих на пещеры Алладина, и через трубочки выдували волшебных зверей, стеклянные цветы...
Я поднималась на самые разные верхотуры, откуда глядишь - на город, на лагуну, на крыши. И самое замечательное - было завтракать на крыше Сан Марко - привалившись к стенке, есть под солнышком бутерброды. Очень отчётливо это помню, и как у меня в тот день жутко болела голова, и я заедала бутербродом очередную таблетку.
Я была в Местре. Мы с моим американским мужем Джейком ночевали там одну ночь в гостинице, вернувшись из недельной поездки в Москву-Ленинград, куда меня пустили в 85-ом году после шестилетнего отсутствия - новоиспечённую американскую гражданку по фамилии McCabe.
Время бежит, несётся, меняется - не оно, конечно, - меняется мир. И я могу добавить беспроигрышно в список - чего не делал в Венеции Дима, а делала я: он ни разу не ночевал в спальнике на площади перед вокзалом в толпе других людей в спальниках, его не будила в 6 утра полиция, хлопая в ладоши и презрительно глядя - вставай, шантрапа, ща приедут настоящие люди, неча им дорогу застить… И не ночевал в спальнике на траве у воды неподалёку от via Garibaldi, куда поутру пришли собаки с хозяевами, - это главный венецианский выгул собак - собаки писали неподалёку, но не на мой спальник, - в спальник они пытались засунуть дружелюбные носы.
Нам, бумерам, и вправду в жизни повезло - мы застали несерьёзный весёлый не слишком комфортабельный ироничный мир…
Вечером лёжа в спальниках перед вокзалом Санта-Лючия мы с голодноватой завистью принюхивались к запаху овсянки, которую варили на туристском примусе расположившиеся неподалёку немцы.