Elena Ferrante, « L’amie prodigieuse »
Прочитала все четыре тома. Не прерываясь на другие книжки и даже пролистывая вперёд, благо читала на бумаге,- чтоб одним глазом посмотреть, дальше-то что.
И при этом я бы не назвала эту книжку литературой. Как не назову писателем Улицкую. Не знаю, стану ли я ещё что-нибудь читать Элены Ферранте, - про которую так и неизвестно, кто это. Anita Raja, переводчица с немецкого и издатель, или её муж, писатель Domenico Starnone, или может быть, кто-то совсем другой?
Улицкая всё больше приходила мне в голову по мере продвижения по четырём книгам. Кстати, книжки Улицкой я нередко прочитываю - с неким стыдным удовольствием - вроде как читаешь чужие письма, или в замочную скважину за чужой жизнью подглядываешь. Больше всего Ферранте проассоциировалась у меня «Медеей и её детьми».
Ферранте - это моя эпоха, или точней, мои эпохи, - героиня старше меня всего на 10 лет.
Первые две книги о времени, когда я жила в СССРе, а в последних двух - уже мои западные времена. И события, которые у Ферранте мелькают в последних двух книгах, я отлично помню - уже «отсюда». Когда Красные бригады устроили взрыв на вокзале в Болонье, в 79-ом году, мы как раз в Италии ждали виз, чтоб в Америку ехать. Начапо эмиграции - грызущая тоска об оставленной жизни, густо замешанная на итальянском щастье - «зато какая дорога» - эти два с половиной месяца в Риме.
Первая книжка - про детство в Неаполе - поразила меня.
Ну, во-первых, социальная сторона - мне стало ещё понятней, почему итальянские коммунисты так любили Советский Союз.
Дело не в неапольской нищете бедного района. Как раз эта неапольская бедность вполне соответствует условиям жизни моего детства. Очень тесное жильё, в некоторых семьях какие-то спальные места убирают на день. При этом всё ж в Неаполе не коммуналки. Никто не голодает. Очень всё по быту похоже. Но мне кажется, что по крайней мере, в больших городах, даже в самых что ни на есть рабочих семьях, в СССРе было некое почтение к образованию и стремление, чтоб дети его получили. Никогда в жизни не слышала я о родителях, которые убить готовы, но только не разрешить детям учиться дальше: «я не учился, и ты не будешь». А учиться дальше - это всего лишь средняя школа. В Италии в пятидесятые обязательной была только начальная. Причём, это даже не вопрос того, чтоб дети начали зарабатывать. Скажем, девочки вовсе не должны были работать на стороне, а всего лишь маме помогать по хозяйству. Да и мальчиков отказывались учить не потому, что они обязательно начинали приносить деньги, или какую-то ощутимую помощь (ну, там сапоги вместе с отцом тачать), а просто потому, что учиться - это барские выдребеньки. И ещё я не представляла себе, насколько рукоприкладство было в ходу - на всех уровнях - детей почём зря лупили и мамы, и папы, вообще все лупили друг друга, дети кидались булыжниками, и случалось, попадали друг другу по голове. Из окон в ярости швырялись тяжёлыми предметами, и эти утюги и сковородки вполне могли, падая с неба, кого-нибудь пристукнуть во дворе.
И поразило меня нисколько не меньше - героини, живущие в Неаполе, в 10 лет никогда не видели моря. Везувий виден из их квартала, а море - нет.
Меня всегда удивляло, почему итальянская интеллигентская литература отнюдь не относится к своему народу с нежностью. Из четверологии Ферранте становится гораздо гораздо понятней почему. И мало того, становится ясно, насколько поверхностно мы в конце семидесятых - начале восьмидесятых умилялись итальянской приветливости. Я прекрасно представляю героев этой книги приветливыми с посторонними на улице - и это нисколько не меняет повседневного привычного насилия... У Элены Ферранте умиления определённо нет, и оптимизм в отношении квартала, где выросла героиня, да и в целом в отношении Италии, у неё весьма умеренный.
Третий и четвёртый тома - с семидесятых по десять лет назад.
И опять социальное - очень жёсткое. Неизбежная коррумпированность любых людей, причастных к какой бы то ни было власти. Красные бригады, коммунисты, фашисты, каморра, - жизнь, в которой насилие всё время рядом ходит, выскакивает из-за любого угла.
Всё повествование - я по-французски сказала бы - про жизнь в état cru. Натурализм. Мысли, самые гнусные, приходящие в голову, вываливаются на страницы вот ровно так, как появляются - без фильтра и без обдумыванья.
Очень прямолинейная книжка. Не рефлектирующая.
При том, что герои много и всерьёз друг другу помогают, психологически всё время возникает впечатление парада эгоизмов, особенно женских, - за помощью светится самое беззастенчивое использование друг друга. Собственно, я бы сказала, что мужики с достойным поведением в этой книге есть, а женщины не очень-то, хоть, естественно, главной героине сочувствуешь, - всё ж погружаешься в её жизнь с потрохами. И собственно, противоречия между взаимопомощью и эгоизмом нет, как нет противоречия между когдатошней удивительной приветливостью итальянцев на улице и постоянным насилием в самой ткани жизни.
Закрываешь последнюю книжку с некоторым огорчением. Длинный рассказ попутчицы по поезду. Вот к примеру, в неделю в транссибирском экспрессе вполне бы рассказ уложился.
И при этом я бы не назвала эту книжку литературой. Как не назову писателем Улицкую. Не знаю, стану ли я ещё что-нибудь читать Элены Ферранте, - про которую так и неизвестно, кто это. Anita Raja, переводчица с немецкого и издатель, или её муж, писатель Domenico Starnone, или может быть, кто-то совсем другой?
Улицкая всё больше приходила мне в голову по мере продвижения по четырём книгам. Кстати, книжки Улицкой я нередко прочитываю - с неким стыдным удовольствием - вроде как читаешь чужие письма, или в замочную скважину за чужой жизнью подглядываешь. Больше всего Ферранте проассоциировалась у меня «Медеей и её детьми».
Ферранте - это моя эпоха, или точней, мои эпохи, - героиня старше меня всего на 10 лет.
Первые две книги о времени, когда я жила в СССРе, а в последних двух - уже мои западные времена. И события, которые у Ферранте мелькают в последних двух книгах, я отлично помню - уже «отсюда». Когда Красные бригады устроили взрыв на вокзале в Болонье, в 79-ом году, мы как раз в Италии ждали виз, чтоб в Америку ехать. Начапо эмиграции - грызущая тоска об оставленной жизни, густо замешанная на итальянском щастье - «зато какая дорога» - эти два с половиной месяца в Риме.
Первая книжка - про детство в Неаполе - поразила меня.
Ну, во-первых, социальная сторона - мне стало ещё понятней, почему итальянские коммунисты так любили Советский Союз.
Дело не в неапольской нищете бедного района. Как раз эта неапольская бедность вполне соответствует условиям жизни моего детства. Очень тесное жильё, в некоторых семьях какие-то спальные места убирают на день. При этом всё ж в Неаполе не коммуналки. Никто не голодает. Очень всё по быту похоже. Но мне кажется, что по крайней мере, в больших городах, даже в самых что ни на есть рабочих семьях, в СССРе было некое почтение к образованию и стремление, чтоб дети его получили. Никогда в жизни не слышала я о родителях, которые убить готовы, но только не разрешить детям учиться дальше: «я не учился, и ты не будешь». А учиться дальше - это всего лишь средняя школа. В Италии в пятидесятые обязательной была только начальная. Причём, это даже не вопрос того, чтоб дети начали зарабатывать. Скажем, девочки вовсе не должны были работать на стороне, а всего лишь маме помогать по хозяйству. Да и мальчиков отказывались учить не потому, что они обязательно начинали приносить деньги, или какую-то ощутимую помощь (ну, там сапоги вместе с отцом тачать), а просто потому, что учиться - это барские выдребеньки. И ещё я не представляла себе, насколько рукоприкладство было в ходу - на всех уровнях - детей почём зря лупили и мамы, и папы, вообще все лупили друг друга, дети кидались булыжниками, и случалось, попадали друг другу по голове. Из окон в ярости швырялись тяжёлыми предметами, и эти утюги и сковородки вполне могли, падая с неба, кого-нибудь пристукнуть во дворе.
И поразило меня нисколько не меньше - героини, живущие в Неаполе, в 10 лет никогда не видели моря. Везувий виден из их квартала, а море - нет.
Меня всегда удивляло, почему итальянская интеллигентская литература отнюдь не относится к своему народу с нежностью. Из четверологии Ферранте становится гораздо гораздо понятней почему. И мало того, становится ясно, насколько поверхностно мы в конце семидесятых - начале восьмидесятых умилялись итальянской приветливости. Я прекрасно представляю героев этой книги приветливыми с посторонними на улице - и это нисколько не меняет повседневного привычного насилия... У Элены Ферранте умиления определённо нет, и оптимизм в отношении квартала, где выросла героиня, да и в целом в отношении Италии, у неё весьма умеренный.
Третий и четвёртый тома - с семидесятых по десять лет назад.
И опять социальное - очень жёсткое. Неизбежная коррумпированность любых людей, причастных к какой бы то ни было власти. Красные бригады, коммунисты, фашисты, каморра, - жизнь, в которой насилие всё время рядом ходит, выскакивает из-за любого угла.
Всё повествование - я по-французски сказала бы - про жизнь в état cru. Натурализм. Мысли, самые гнусные, приходящие в голову, вываливаются на страницы вот ровно так, как появляются - без фильтра и без обдумыванья.
Очень прямолинейная книжка. Не рефлектирующая.
При том, что герои много и всерьёз друг другу помогают, психологически всё время возникает впечатление парада эгоизмов, особенно женских, - за помощью светится самое беззастенчивое использование друг друга. Собственно, я бы сказала, что мужики с достойным поведением в этой книге есть, а женщины не очень-то, хоть, естественно, главной героине сочувствуешь, - всё ж погружаешься в её жизнь с потрохами. И собственно, противоречия между взаимопомощью и эгоизмом нет, как нет противоречия между когдатошней удивительной приветливостью итальянцев на улице и постоянным насилием в самой ткани жизни.
Закрываешь последнюю книжку с некоторым огорчением. Длинный рассказ попутчицы по поезду. Вот к примеру, в неделю в транссибирском экспрессе вполне бы рассказ уложился.