Римское-подпарижское-всякое
Попугайчики мои, пташки не лесные. Птахи наливные. От подпарижских римским привет.
А уж не обидно ль от чёрных ворон серым привет передавать, право и не знаю.
Давно уже не летают попугайчики до середины Днепра, не редкие они птицы. Может, туканы летают, или страусы.
А теперь вот и от римских парижским передать привет не грех. Я пробегАла под платаном в уже упавшей тьме, и фонарь подсвечивал снизу рассевшихся на ветках попугаев, их, ей же богу, была сотня, или даже две. И они кричали - нет, не благим матом - благой мат - это тревожный крик, а их был - радостный - весенний крик попугаев. На соседнем платане сидел не пяток сорок, а, наверно, десяток - и они молчали, слушали попугаев, на концерт слетелись.
В феврале с Яникула видны снежные вершины Аппенин.
Трастевере, облезлое по самое не могу, - изрисованные, исчёрканные дома, отваливается штукатурка, на улицах столы, заваленные всякой фигнёй, которую продают какие-то азиатские люди. И туристы бесконечно телефонами щёлкают.
Приходится себе под нос повторять, - с одной стороны, - делиться надо, а не вспоминать восьмидесятые - до сувенирных киосков, до потребления путешествий, как тряпок, побрякушек и прочей фигни, ну, а с другой - паломники, грязнущие, во времена без душа, - похуже туристов были.
А потом раскрываешь дверь, заходишь в Санта-Марию, ту, что Трастеверская - сидишь и на мозаики глядишь. И на тебя с мозаик глядят - сколько уж веков.
Каждый кулик хвалит своё болото, а я двадцатый век, - модернистские возрождение. А уж травить, убивать - и в предыдущее Возрождение умели.
В сардинском ресторане русская официантка - из Черновиц. Естественно, Сашка её тут же разговорила, и узнала что её мама на праздник готовит какое-то тамошнее еврейское блюдо, - я вот и название уже забыла, - что-то вроде запеканки. И эту запеканку не успевают донести до стола, по дороге съедают. Сашка давным-давно хотела найти человека, который это блюдо готовит. И вот же - в ресторане возле вокзала Трастевере, на котором я не была с 79-го года, - как-то незачем мне были римские вокзалы, которые не Термини. А в 79-ом мы иногда ездили с Трастевере домой в Ладисполь - почему с Трастевере? Официантка Юля, совершенно русская, но в Черновцах у всех есть друзья евреи, и её мама готовит и эту запеканку, и фаршированную рыбу...
Юля сказала, что Черновицы - прекрасный город, только разваливается, штукатурка валится со стен...
Вечером между колонн у театра Марцела нам светила Венера, - мне было трудно в это поверить, всё казалось, что это фонарь на верхушке столба - чтоб самолёты в столб не впилились. А Венера - «над чёрным носом нашей субмарины взошла Венера странная звезда» - дальше ужас какой-то, но эти строчки где-там сидят с позднего детства - в ящике, где носы и хвосты, и строчки - и когда встряхиваешь этот ящик, вдруг то одно, то другое брякнет - вот и Симонов...
Сегодня пока мы ехали с Таней в лес Рамбуйе - мимо зелёных полей, мимо лошадок ещё в зимних попонах, мимо цветущих сияющих вишенных,- это, конечно, сливы - они первыми зацветают слепяще-бело - по радио нам рассказывали про Диогена. Оказывается, бочки изобрели галлы, а у греков бочек не было, так что жил Диоген в кувшине, а если покрасивше сказать - так в большой амфоре, почти как Абдурахман ибн Хоттаб - а я подумала, что по нынешним временам обозвали бы его социопатом...
А уж не обидно ль от чёрных ворон серым привет передавать, право и не знаю.
Давно уже не летают попугайчики до середины Днепра, не редкие они птицы. Может, туканы летают, или страусы.
А теперь вот и от римских парижским передать привет не грех. Я пробегАла под платаном в уже упавшей тьме, и фонарь подсвечивал снизу рассевшихся на ветках попугаев, их, ей же богу, была сотня, или даже две. И они кричали - нет, не благим матом - благой мат - это тревожный крик, а их был - радостный - весенний крик попугаев. На соседнем платане сидел не пяток сорок, а, наверно, десяток - и они молчали, слушали попугаев, на концерт слетелись.
В феврале с Яникула видны снежные вершины Аппенин.
Трастевере, облезлое по самое не могу, - изрисованные, исчёрканные дома, отваливается штукатурка, на улицах столы, заваленные всякой фигнёй, которую продают какие-то азиатские люди. И туристы бесконечно телефонами щёлкают.
Приходится себе под нос повторять, - с одной стороны, - делиться надо, а не вспоминать восьмидесятые - до сувенирных киосков, до потребления путешествий, как тряпок, побрякушек и прочей фигни, ну, а с другой - паломники, грязнущие, во времена без душа, - похуже туристов были.
А потом раскрываешь дверь, заходишь в Санта-Марию, ту, что Трастеверская - сидишь и на мозаики глядишь. И на тебя с мозаик глядят - сколько уж веков.
Каждый кулик хвалит своё болото, а я двадцатый век, - модернистские возрождение. А уж травить, убивать - и в предыдущее Возрождение умели.
В сардинском ресторане русская официантка - из Черновиц. Естественно, Сашка её тут же разговорила, и узнала что её мама на праздник готовит какое-то тамошнее еврейское блюдо, - я вот и название уже забыла, - что-то вроде запеканки. И эту запеканку не успевают донести до стола, по дороге съедают. Сашка давным-давно хотела найти человека, который это блюдо готовит. И вот же - в ресторане возле вокзала Трастевере, на котором я не была с 79-го года, - как-то незачем мне были римские вокзалы, которые не Термини. А в 79-ом мы иногда ездили с Трастевере домой в Ладисполь - почему с Трастевере? Официантка Юля, совершенно русская, но в Черновцах у всех есть друзья евреи, и её мама готовит и эту запеканку, и фаршированную рыбу...
Юля сказала, что Черновицы - прекрасный город, только разваливается, штукатурка валится со стен...
Вечером между колонн у театра Марцела нам светила Венера, - мне было трудно в это поверить, всё казалось, что это фонарь на верхушке столба - чтоб самолёты в столб не впилились. А Венера - «над чёрным носом нашей субмарины взошла Венера странная звезда» - дальше ужас какой-то, но эти строчки где-там сидят с позднего детства - в ящике, где носы и хвосты, и строчки - и когда встряхиваешь этот ящик, вдруг то одно, то другое брякнет - вот и Симонов...
Сегодня пока мы ехали с Таней в лес Рамбуйе - мимо зелёных полей, мимо лошадок ещё в зимних попонах, мимо цветущих сияющих вишенных,- это, конечно, сливы - они первыми зацветают слепяще-бело - по радио нам рассказывали про Диогена. Оказывается, бочки изобрели галлы, а у греков бочек не было, так что жил Диоген в кувшине, а если покрасивше сказать - так в большой амфоре, почти как Абдурахман ибн Хоттаб - а я подумала, что по нынешним временам обозвали бы его социопатом...