(no subject)
На деревах обугленные груши как мужеские признаки висят - глядя утром из автобусного окна в серой хмари на голую то ли айву, то ли яблоню, где дрожат от неуюта четыре непонятных зелёных фрукта, - впрочем, почти круглых.
"Теперь сентябрь. Передо мною -- сад.
Далекий гром закладывает уши.
В густой листве налившиеся груши
как мужеские признаки висят."
Почему обугленные? Потому что ветки чёрные голые? Почему «на деревах» - так рифма легла, да и тяготение раннего Бродского к восемнадцатому веку...
Никак не получается В густой листве налившиеся груши - наверно, потому что декабрь на дворе, и последние листья дрожат, и сияют из луж алые виноградные, и голые ветки слепо тычут в небо, а зелёная сжавшаяся от неуюта айва - не налившиеся груши.
В серый день, в медленном свете плывут деревья, последние листья, чьё-то огромное окно, за ним наполненное воздухом пространство комнаты, и другое окно, а за ним чернеет, желтеет, зеленеет сад... И трава на газоне - такая зелёная развесёлая бесшабашная трава - и снег она переживёт, если случится ему упасть, переживёт зиму.
"Теперь сентябрь. Передо мною -- сад.
Далекий гром закладывает уши.
В густой листве налившиеся груши
как мужеские признаки висят."
Почему обугленные? Потому что ветки чёрные голые? Почему «на деревах» - так рифма легла, да и тяготение раннего Бродского к восемнадцатому веку...
Никак не получается В густой листве налившиеся груши - наверно, потому что декабрь на дворе, и последние листья дрожат, и сияют из луж алые виноградные, и голые ветки слепо тычут в небо, а зелёная сжавшаяся от неуюта айва - не налившиеся груши.
В серый день, в медленном свете плывут деревья, последние листья, чьё-то огромное окно, за ним наполненное воздухом пространство комнаты, и другое окно, а за ним чернеет, желтеет, зеленеет сад... И трава на газоне - такая зелёная развесёлая бесшабашная трава - и снег она переживёт, если случится ему упасть, переживёт зиму.