(no subject)
Гриша не согласна с городской жизнью. Она проводит целые дни в своей котиной переноске. Только ночью спит со мной. Вот и сейчас наружу торчит одно возмущённое ухо. Цапает людей за голые ноги, смотрит прищуренно и недобро - предатели увезли её из сада, из дома, в который можно войти через столько дверей, что котокошкам их и пересчитывать лень, да и соседей навещать можно в соседнем саду.
Таня не сердится, но она ж в лес ходит, а сегодня и ездила - в лес на речку Иветту, правда, слишком на Танин вкус бурливую, чтоб из неё, например, пить.
Перед тем как в лес ехать мы, люди-человеки ещё и ферму посетили - по-моему, весь вернувшийся из отпусков народ Иль-де-Франса туда рванул - машину некуда приткнуть, но еды на грядках всем хватило - в эту, небось, прощальную этого лета жару разноязыкий разноцветный народ, включая пап с только что народившимися младенцами, висящими на груди, и сильно беременных женщин, обливаясь пОтом, бродил в под яблонями, в помидорах, в баклажанах...
Я поднимала ботву и под ней откручивала за хвостики прохладные правильно пупырчатые огурчики. Бегемот, выйдя из зарослей подсолнухов, спросил у меня издали - неужто ж огурцы есть, и я ответила, что есть и огурцы, и желающие, - и тут желающий через грядку поднял голову в жёлтой шапочке и оказался Димкой Л. - подтвердил, что есть они, желающие.
Ферма, по почти не спадающей жаре проходка по лесу Рамбуйе, тоненький церковный шпиль за кукурузным полем.
А где-то за всем этим в глазах шёлковые волны, люди на досках вдалеке - досок не видно - просто скользят они по воде - может, у Иисуса Христа были попросту доска и весло?
И вот уже первое сентября, врезается в облака тополь, прохладно. Стучит метроном.