(no subject)
Лёжа на чужом широком каменном парапете в роли изгороди, глядя в серое в клочьях кое-как разорванных облаков небо... Зяблик над головой выводил свои несоловьиные трели, море внизу шуршало, прилив неотвратимо наступал, оставляя от пляжа полоску вдоль скал.
Чуть поодаль в волнах качались какие-то в чёрном - люди в гидрокостюмах на досках, марсиане, чудища морские? Вот один отделился и бодро подгребая поплыл к берегу. Но не вышел, встал с доской подмышкой, развернулся и опять лёг в волны.
Пахло раздухарившейся к вечеру жимолостью. И всё шуршало, да шлёпало море.
А я думала - вот странно как - я совсем не хочу в своё совершенно щасливое детство - не, не надо «когда я снова стану маленьким, когда я снова стану зябликом» - а снег яблоком так и пахнет, и сейчас,... Не хочу - потому что совсем не могу вообразить жизни, где решают за меня - да, за родителями, как за каменной стеной, но - вот это вот - решают за меня - нет, не хочу в детство...
Но - каждый раз в Бретани в какой-нибудь вечер - Бабанины руки режут картошку в салат... Песок... Балтийские болота в уголке огромного волшебного зеркала.
Дача - сирень, песчаные дороги, запах резинового мяча... Каждый год всё сходилось, - к даче... Негородской я что ли житель? Молоко в эмалированном бидончике с клубничиной - впрочем, придумала я клубничину, не помню я, какая была картинка.
Десять раз перечитанные «Большие надежды», которые поехали с нами в Усть-Нарву, и книжек на лето всегда не хватало. И всё равно я сейчас оттуда помню только какие-то жалкие огрызки.
И до сих пор куски негородского пространства, встреченные вдруг в городе, сжимают горло, - одуванчики, лопухи - почему? Не-верой в не-вернуть?
Джейк, слушая мои телефонные по-русски разговоры, запомнил три русских слова - нет ничего никогда. Именно против них выходят шеренгами лопухи и мальвы между городских домов? Море шуршит и шлёпает...
Чуть поодаль в волнах качались какие-то в чёрном - люди в гидрокостюмах на досках, марсиане, чудища морские? Вот один отделился и бодро подгребая поплыл к берегу. Но не вышел, встал с доской подмышкой, развернулся и опять лёг в волны.
Пахло раздухарившейся к вечеру жимолостью. И всё шуршало, да шлёпало море.
А я думала - вот странно как - я совсем не хочу в своё совершенно щасливое детство - не, не надо «когда я снова стану маленьким, когда я снова стану зябликом» - а снег яблоком так и пахнет, и сейчас,... Не хочу - потому что совсем не могу вообразить жизни, где решают за меня - да, за родителями, как за каменной стеной, но - вот это вот - решают за меня - нет, не хочу в детство...
Но - каждый раз в Бретани в какой-нибудь вечер - Бабанины руки режут картошку в салат... Песок... Балтийские болота в уголке огромного волшебного зеркала.
Дача - сирень, песчаные дороги, запах резинового мяча... Каждый год всё сходилось, - к даче... Негородской я что ли житель? Молоко в эмалированном бидончике с клубничиной - впрочем, придумала я клубничину, не помню я, какая была картинка.
Десять раз перечитанные «Большие надежды», которые поехали с нами в Усть-Нарву, и книжек на лето всегда не хватало. И всё равно я сейчас оттуда помню только какие-то жалкие огрызки.
И до сих пор куски негородского пространства, встреченные вдруг в городе, сжимают горло, - одуванчики, лопухи - почему? Не-верой в не-вернуть?
Джейк, слушая мои телефонные по-русски разговоры, запомнил три русских слова - нет ничего никогда. Именно против них выходят шеренгами лопухи и мальвы между городских домов? Море шуршит и шлёпает...