(no subject)
Мы с Сашкой и с Максом, которому только что исполнилось 11 месяцев, гуляли по вечернему пятничному Парижу.
В эту осень так удивительно, что по вечерам всё-таки темнеет - позвольте, ведь тепло, почему ж темнота сваливается, обволакивает, погружает в восемь часов вечера в ночь?
Найти, где присесть, за какой пустой столик, вечером в Латинском квартале, непросто, в пятницу вечером ещё сложней, а уж если с финской зимонепробиваемой коляской на толстых колёсах, из которой выкарабкивается, вылезая из-под всех ремней, младенец Гаргантюа, совсем трудно. Ведь коляску надо куда-то поставить, по возможности не перегородив тротуар.
Мы прошли по Бюси, отвергая все попавшиеся россыпи столиков - тесно, занято, у Поля, в сетевой булочной, тоже выкинувшей столики на улицу, выпить дают только какое-то фигОвое вино в маленьких бутылочках, как в самолёте.
И тут мы завернули за угол, и оказались перед местом под названием Au Chai de l'Abbaye - в погребе Аббатства. Столик возле здоровой двери соседнего подъезда, свободен, коляской большую дверь забаррикадировуешь не совсем. И у Сашки от взгляда на их карту вин разбежались глаза. Есть мы не собирались, но описание разнообразных бутербродов на тёмном хлебе вызвало отчётливое желание прийти сюда ещё - и их отпробовать.
Сидели мы, вино попивали - два разных, но оба лёгкие красные Луарские, - мы как-то мешали их безбожно, отпивая по очереди то из одного бокала, то из другого - в полном беспорядке - ну, и Макса развлекали, которому совершенно не хотелось сидеть в коляске, а хотелось грызть пепельницу, решётку - ну да мало ли что ещё грызть.
И тут мы увидели человека - он нёс фанерную коробку без одной стенки, а в коробке сидел серый большой какаду.
Ой, bébé - сказал человек, завидев весёлого Макса - Карлуша - обратился он к попугаю - а давай мы ему споём, этому bébé.
- Ля-ля-ля - пропел мужик, чуть приплясывая и покачивая коробку с Карлушей. Карлуша с лёгким запозданием открыл серый мощный клюв - ра-ра-ра - хрипловато пропел он. И опять - ля-ля-ля, и с отставанием по фазе - ра-ра-ра.
Помахали нам рукой и дальше пошли.
Тем временем показались Илья с Софи и с Арькой - они забирались на Эйфелеву башню, пару часов простояв в очереди - дети любят её ещё со своей юной летней жизни в Париже, когда Арьке было два, а Софи четыре.
И мы пошли на автобус на площадь перед Сен-Сюльпис - и фонтан перед церковью изливался подсвеченными струями.
Когда мы вышли на Инвалидах, башня вспыхнула ёлочной игрушкой и пронзила осеннюю вечернюю ночь прожектором.
- Дети, - сказал Илья, указывая на красотку-башню, - я вам рассказывал про гиперболоид инженера Гарина - так вот он перед вами.
В эту осень так удивительно, что по вечерам всё-таки темнеет - позвольте, ведь тепло, почему ж темнота сваливается, обволакивает, погружает в восемь часов вечера в ночь?
Найти, где присесть, за какой пустой столик, вечером в Латинском квартале, непросто, в пятницу вечером ещё сложней, а уж если с финской зимонепробиваемой коляской на толстых колёсах, из которой выкарабкивается, вылезая из-под всех ремней, младенец Гаргантюа, совсем трудно. Ведь коляску надо куда-то поставить, по возможности не перегородив тротуар.
Мы прошли по Бюси, отвергая все попавшиеся россыпи столиков - тесно, занято, у Поля, в сетевой булочной, тоже выкинувшей столики на улицу, выпить дают только какое-то фигОвое вино в маленьких бутылочках, как в самолёте.
И тут мы завернули за угол, и оказались перед местом под названием Au Chai de l'Abbaye - в погребе Аббатства. Столик возле здоровой двери соседнего подъезда, свободен, коляской большую дверь забаррикадировуешь не совсем. И у Сашки от взгляда на их карту вин разбежались глаза. Есть мы не собирались, но описание разнообразных бутербродов на тёмном хлебе вызвало отчётливое желание прийти сюда ещё - и их отпробовать.
Сидели мы, вино попивали - два разных, но оба лёгкие красные Луарские, - мы как-то мешали их безбожно, отпивая по очереди то из одного бокала, то из другого - в полном беспорядке - ну, и Макса развлекали, которому совершенно не хотелось сидеть в коляске, а хотелось грызть пепельницу, решётку - ну да мало ли что ещё грызть.
И тут мы увидели человека - он нёс фанерную коробку без одной стенки, а в коробке сидел серый большой какаду.
Ой, bébé - сказал человек, завидев весёлого Макса - Карлуша - обратился он к попугаю - а давай мы ему споём, этому bébé.
- Ля-ля-ля - пропел мужик, чуть приплясывая и покачивая коробку с Карлушей. Карлуша с лёгким запозданием открыл серый мощный клюв - ра-ра-ра - хрипловато пропел он. И опять - ля-ля-ля, и с отставанием по фазе - ра-ра-ра.
Помахали нам рукой и дальше пошли.
Тем временем показались Илья с Софи и с Арькой - они забирались на Эйфелеву башню, пару часов простояв в очереди - дети любят её ещё со своей юной летней жизни в Париже, когда Арьке было два, а Софи четыре.
И мы пошли на автобус на площадь перед Сен-Сюльпис - и фонтан перед церковью изливался подсвеченными струями.
Когда мы вышли на Инвалидах, башня вспыхнула ёлочной игрушкой и пронзила осеннюю вечернюю ночь прожектором.
- Дети, - сказал Илья, указывая на красотку-башню, - я вам рассказывал про гиперболоид инженера Гарина - так вот он перед вами.