Леонид Юзефович, «Журавли и карлики»
Книжка несомненно хорошая. И при этом у меня осталось от неё удивительно тягостное ощущение.
Печальных книг на свете куда больше, чем весёлых. Это естественно. И книг о безнадёжности тоже много. Но не все ложатся камнем на душу.
Я уже некоторое время назад её закончила, но всё вспоминаю её с тяжёлым чувством, пытаюсь понять, почему она мне показалась такой тягостной.
Причём, сосало под ложечкой не только, когда я плыла по основному её течению - по Москве девяностых, но и от матрёшечно вложенного рассказа про самозванца Анкудинова, и от её отдельного ручья, текущего по Монголии.
Обречённость в той или иной форме - естественная часть жизни, она попросту в неизбежности смерти заложена. Но у Юзефовича, по крайней мере, в моём от него ощущении, совершенно забываешь, что между рождением и смертью дорога хорошая. Я, читая, вспомнила старый анекдот, тот, где после того, как двое глуповатых сыновей наступили в сенях на грабли, выходит в сени умный третий сын и наступает на грабли не безмолвно, а со словами «чему быть тому не миновать».
Печальных книг на свете куда больше, чем весёлых. Это естественно. И книг о безнадёжности тоже много. Но не все ложатся камнем на душу.
Я уже некоторое время назад её закончила, но всё вспоминаю её с тяжёлым чувством, пытаюсь понять, почему она мне показалась такой тягостной.
Причём, сосало под ложечкой не только, когда я плыла по основному её течению - по Москве девяностых, но и от матрёшечно вложенного рассказа про самозванца Анкудинова, и от её отдельного ручья, текущего по Монголии.
Обречённость в той или иной форме - естественная часть жизни, она попросту в неизбежности смерти заложена. Но у Юзефовича, по крайней мере, в моём от него ощущении, совершенно забываешь, что между рождением и смертью дорога хорошая. Я, читая, вспомнила старый анекдот, тот, где после того, как двое глуповатых сыновей наступили в сенях на грабли, выходит в сени умный третий сын и наступает на грабли не безмолвно, а со словами «чему быть тому не миновать».