Penhors
13 километров до ближайших скал, до мыса, каменным носом торчащего в океан, -13 километров твёрдого мокрого песка, - в прилив вода заливает его и утробно урчит у самой травы.
Коровы глядели в море. Коровы всегда куда-нибудь задумчиво смотрят - на прохожих, на собак, в даль…
Они стояли у кромки заросшей травой дюны, за спиной у них не угадывались, но мы знали, что они есть - пруды, заросшие рогозом и жёлтыми ирисами. И именно туда приземляются цапли, изредка возникающие в небе над пляжем. Ястреб, почти недвижный, веером раскрывший хвост, парил над невидимыми с песка болотными цветами.
Пёстрые корпулентные коровы вольно стояли над морем и глядели за горизонт, на Новый свет.
На счастье своё коровье они не знали, что даже если родиться молочной коровой, - всё равно тебя когда-нибудь съедят.
А я глядела на них и радовалась, что впервые вижу коров у моря, и тоже не думала, что всё равно их съедят. И вспоминала корову Сиреньку, нашу бретонскую соседку, которая в своё последнее лето паслась возле увитой розами пальмы - в Бретани любят нелепости - вот и пальмы в садах легко переживают мокрые ветреные зимы, почти что без заморозков.
Мы брели по песку босиком, не собираясь пройти все эти 13 километров, отделявшие нас от мыса, - просто брели, сколько бредётся. Изредка нам встречались люди и собаки. Вот например бородатый парень с увесистым рюкзаком, из которого торчал осенний лимонный папоротник. Он шёл нам навстречу, тоже босиком, кроссовки болтались привязанные к рюкзаку сзади.
Потом мы встретились с ним, когда вернулись обратно, - в кафе на берегу на краю деревни - в кафе Penn ar bed - в кафе «Конец земли», - папоротник гордо торчал вверх над столиком, за которым парень ел блин - нигде нет гречневых блинов лучше, чем в этом кафе.
В накативший прилив море хлопало и шуршало прямо под дюной, на которой кафе стоит, отражалось в его стеклянной стене. Парень беседовал с официанткой, - его интересовало, докуда он успеет дойти до ночи - почти белой - последний свет уходит в одиннадцать. Парню было всё равно, под каким кустом ночевать, - «всё своё ношу с собой». А официантка знала разные кусты в огромной округе - обошла их пешком.
В проёме дверей деревенской церкви сияло море, разноцветный витражный свет лежал на полу.
Выветренные серые химеры с церковных стен глядят на море лет уже эдак 600. И со мной они знакомы лет эдак двадцать, Ваську отлично знали, с родителями встречались…
Коровы глядели в море. Коровы всегда куда-нибудь задумчиво смотрят - на прохожих, на собак, в даль…
Они стояли у кромки заросшей травой дюны, за спиной у них не угадывались, но мы знали, что они есть - пруды, заросшие рогозом и жёлтыми ирисами. И именно туда приземляются цапли, изредка возникающие в небе над пляжем. Ястреб, почти недвижный, веером раскрывший хвост, парил над невидимыми с песка болотными цветами.
Пёстрые корпулентные коровы вольно стояли над морем и глядели за горизонт, на Новый свет.
На счастье своё коровье они не знали, что даже если родиться молочной коровой, - всё равно тебя когда-нибудь съедят.
А я глядела на них и радовалась, что впервые вижу коров у моря, и тоже не думала, что всё равно их съедят. И вспоминала корову Сиреньку, нашу бретонскую соседку, которая в своё последнее лето паслась возле увитой розами пальмы - в Бретани любят нелепости - вот и пальмы в садах легко переживают мокрые ветреные зимы, почти что без заморозков.
Мы брели по песку босиком, не собираясь пройти все эти 13 километров, отделявшие нас от мыса, - просто брели, сколько бредётся. Изредка нам встречались люди и собаки. Вот например бородатый парень с увесистым рюкзаком, из которого торчал осенний лимонный папоротник. Он шёл нам навстречу, тоже босиком, кроссовки болтались привязанные к рюкзаку сзади.
Потом мы встретились с ним, когда вернулись обратно, - в кафе на берегу на краю деревни - в кафе Penn ar bed - в кафе «Конец земли», - папоротник гордо торчал вверх над столиком, за которым парень ел блин - нигде нет гречневых блинов лучше, чем в этом кафе.
В накативший прилив море хлопало и шуршало прямо под дюной, на которой кафе стоит, отражалось в его стеклянной стене. Парень беседовал с официанткой, - его интересовало, докуда он успеет дойти до ночи - почти белой - последний свет уходит в одиннадцать. Парню было всё равно, под каким кустом ночевать, - «всё своё ношу с собой». А официантка знала разные кусты в огромной округе - обошла их пешком.
В проёме дверей деревенской церкви сияло море, разноцветный витражный свет лежал на полу.
Выветренные серые химеры с церковных стен глядят на море лет уже эдак 600. И со мной они знакомы лет эдак двадцать, Ваську отлично знали, с родителями встречались…