(no subject)
Старожилы не припомнят, старожилы не припомнят - память у них плохая - не припомнят такого дождливого мая.
А у меня хорошая - впрочем, и я старожил - с 87-года во Франции, с 88-го в Париже - некоторые и не родились ещё! - что ж, не старожил ли я?
Да, конечно, у нас на газоне под берёзой рядом с сиреневым кустом часто бывают утки - пара - утка и селезень. Ходят по траве, переваливаясь по утиному. Взлетают, когда галопом к ним несётся какая-нибудь собака.
А когда начался сезон дождей, они стали появляться с другой стороны дома - на асфальтированной площадке, около стола для пинг-понга.
И наконец - дождь старался вовсю - там образовалась огромная плавательная лужа - бассейн для уток. И возле стола они однажды вечером пропыли горделиво.
Сезон дождей - нельзя исключить, что придётся плыть на работу на зонтике, как плыл Пятачок! Нужно, кстати, проверить, в каком зонтик состоянии - раскрывается ли, не торчат ли спицы вкривь и вкось, а то так-то я в куртке хожу, а плыть придётся на зонтике, когда автобусы потонут.
Но зато джунгли - не хуже, чем в ботаническом саду, куда таможенник Руссо ходил ими любоваться, - трава по плечи, нивянки с чайные чашки, - листья травы.
Так или иначе я, старожил, припоминаю такой июнь. Нет, куда хуже июнь, потому что к дождю был выдан ещё и холод.
Как всегда мы вчетвером - Васька, Нюша, Димка К. и я - собирались в июне в Бретань. В июле у меня всегда были всяческие жюри перевода студентов на следующий год и прочие обязательства, а в середине июня пара недель свободы.
Это было в 97-ом. Домов мы тогда ещё не снимали - жили в кемпингах на длинных августовских каникулах, а с Димкой в гостиницах, когда катались по Бретани. Впрочем, за пару лет до того мы перестали особенно кататься - ехали в любимый Крозон, заселялись в гостиницу - иногда куда-нибудь ездили погулять, но чаще всего я плавала в гидрокостюме с пляжа - глядела через маску на огромных атлантических белых морских звёзд, на то, как качаются подводные леса...
Димка прибыл с конференции в Амстердаме, там тоже шёл дождь. И промозглый холод забирался под куртку.
Мы грустно смотрели друг на друга и в прогноз погоды - по всей Франции дождь и холодно - нет, всё-таки не совсем по всей - на Лазурном берегу, как положено, светило солнце.
Я была отчасти предубеждена против Лазурного берега - курортные места - что может быть гаже.
Но мы - решились. На следующий день у меня было собрание в Фонтебло, я в тот год преподавала в тамошнем техническом колледже. И сразу после него - вперёд - на юг!
Васька с Димкой отправились за мной к концу моего собрания - и по дороге выяснилось, что у нас почти не работают дворники. Ну, в дожде был перерыв, так что я залезла в машину к Нюше на заднее сиденье с предощущением путешествия - а наши поездки с Димкой всегда были немножко путешествием - мы часто не знали заранее, докуда доедем - останавливались в разных придорожных гостиницах, заезжали в неизвестные городки - не совсем «в арбе с самоваром», но похоже.
Ещё не успели мы выехать на автостраду, как низвергнулся ливень, по стёклам реками потекла слепящая вода. Встали на обочине. Переждали. Дальше поехали.
На ночь остановились в бургундской деревушке в совсем сельской гостинице-харчевне - поужинали, выпили вина, - долго болтали, сидя за столом - начало каникул, кусочка жизни, отдельного от других. Полутёмный пустой ресторанчик, нам втроём очень уютно и азартно болтать - вино попиваем, не торопимся.
Наутро в ветер и хмурь мы с Васькой погуляли с Нюшей возле пруда, глядя на островерхие разноцветные бургундские крыши. Без всякого особого смысла есть минуты, впечатанные не в память, в меня - тёплой рукой, которой касаешься, влажным несильным ветром. И серый пруд морщится слабыми волнами слева от нас.
И дальше поехали. Погода поменялась за Лионом, и в Авиньон мы приехали уже под солнцем. Он вовсю готовился к театральному фестивалю - к летнему ежегодному, на который когда-то совсем давно мы с Бегемотом приехали автостопом, ночевали на берегу Роны в спальниках в толпе других таких же, утром изумляясь нечёсаным бошкам, поднимавшимся из неработающих почему-то городских фонтанов, шлялись целый день по городу, глядя на средневековые толпы людей и собак, глазели на огнеглотателей и на бедного самурая, который стоически и безмолвно сделал себе харакири, но вдруг ушиб коленку и страшно завопил, и упал, и умер.
Но это всё было давно - за 16 лет до предфестивального Авиньона в 97-ом. В Авиньоне 81-го в годы увядающей умирающей советской власти - но никто ещё не знал, что ей скоро каюк, на площади стоял грузовик СОВАТРАНСа, в котором привезли декорации грузинского театра. Жаркий безводный день, и в грузовике бедолаги-дальнобойщики забились в кабину, а вокруг праздник, но им - нельзя. И я из чистой вредности громко разговариваю по-русски рядом с этим грузовиком, а потом ещё спрашиваю, нет ли у них случайно штопора - бутылку открыть. И их каменные лица - ответа нет, стёкла вверх ползут - на жаре.
Авиньон в 97-ом только готовился к фестивалю - афиши повсюду. И времена изменились - я не уверена, что теперь там столько же уличного средневекового. Студенты сговариваются по интернету об обмене квартирами, договариваются по бла-бла кару о поездках. Всё упорядоченней. Комфортней. Но это сейчас. А как в 98-ом? А чёрт его знает.
Мы провели в Авиньоне вечер, день и две ночи.
А потом поехали в Кассис. В качестве руководства к выбору мы пользовались старым Мишленом. Впрочем, в Кассисе я когда-то была, и мне понравилось. Пару дней мы там прожили - плавали в каланки на кораблике, я плавала в скалах с маской, наслаждаясь обилием золотистых с голубыми полосками дорад. И вода казалась тёплой после привычной бретонской - потом-то я поняла, что холодная она была, послемистральная, - раз за полчаса я замерзала.
И ещё дальше поехали - в Мишлене сказано, что хорошо, и не очень много народу в окрестностях города Лаванду.
Мы едем-едем-едем по теперь знакомой каждым поворотом и мысом дороге - и любимые олеандры цветут. И стучимся в гостиницы на пути - но суббота, и нет мест.
И вдруг в городке Кавальере видим объявление - сдаётся квартира.
Хозяин - болгарин, хозяйка - немка, или наоборот, - маленькая двухкомнатная квартирка с балконом и двухконфорочной плитой. На последнем втором этаже. Ласточки на балконе под скатом крыши - чиркают в гнёзда - из гнёзд. Напротив пляжа, куда перед тем, как договориться, мы пошли с хозяином. Мне там не понравилось - огромный в июне пустой серебряный песчаный пляж - но скалы только по краю - я не люблю плавать с маской над песком. Димка меня уговорил. И мы прожили там неделю.
На центральной площади народ играл в шары, и Димка каждый вечер звонил маме в Израиль из стоящей там телефонной будки.
Ужинали мы в ресторане на пляже. Под тентом. Было прохладно. Я надевала носки и свитер.
А скалы у края пляжа - с обеих сторон уходили в достаточно длинную для моего плаванья бесконечность. И я уплывала на полтора часа. И голубое солнце под водой на песке, и маленькие камбалы замирали на дне под моей тенью.
Мы забирались на машине в холмы - абсолютно пустынные лесные головокружительные, и море сияло внизу. Гигантский богомол к нам прилетел. Мы съездили в заполненный людьми и модными лавками Сен-Тропе и, естественно, невзлюбили его. И в пару прекрасных деревень - каждая на верхушке своего холма.
И купили очень важный предмет - его звали Зонтик Хуевич - он был необъятный, и Димка с ним с раскрытым в руках был натуральным добрым Троллем!
А на пляже они иногда ругались с Нюшей за место под Зонтиком Хуевичем в тени - Димка шёл в воду, и Нюша тут же разваливалсь, не оставляя Димке достаточного пространства, и он её потом выпихивал и однажды в сердцах сказал: «чтоб я ещё с собакой на Лазурный берег поехал!». Впрочем, наверно, это было в наш следующий приезд к болгарину и немке через два года. А потом они продали свою квартирку, и нам пришлось искать другое жильё.
Димка заботился о Нюше - спрашивал, достаточно ли мы с ней погуляли, когда мы куда-то ехали. А как-то в Бретани, когда я заметила, что на Мон-Сен-Мишель слишком много народу, и я туда не хочу, он недовольно сказал, что мне бы как Нюше - гулять по лесу, где нет никаких примечательностей. И был, между прочим, совершенно прав.
В ресторан на пляж мы с собой Нюшу не брали, а однажды, когда мы против обыкновения ужинали внутри - наверно, забыли надеть носки и свитер, за соседним столиком устроились американцы с маленьким пуделем. Пудель сидел на стуле и изредка получал прямо в рот какой-нибудь желаемый кусочек человечьей еды. Салфетки, правда, ему не повязали.
Американцы, заметив, что мы на них поглядываем, сообщили нам, что они уже не первый год приезжают в Кавальер, и что пудель их попросит во Франции политического убежища - ведь в Америке собак не пускают в рестораны.
На пляже стояла брошенная пустая гостиница - мы изумлялись, как такое может быть на Лазурном берегу.
Ну, и в самом деле, теперь-то её починили... Мы в Кавальере давно уже не снимаем, но заезжаем каждое лето из нашего августовского рая совсем близко.
Обещают, что дожди кончатся через неделю. Впрочем, сегодня не льёт, и завтра, может быть, крокодил даст нам хоть глянуть на наше светило, - ну, хоть между дождями.
Нехолодно. И пахнет травой.
А у меня хорошая - впрочем, и я старожил - с 87-года во Франции, с 88-го в Париже - некоторые и не родились ещё! - что ж, не старожил ли я?
Да, конечно, у нас на газоне под берёзой рядом с сиреневым кустом часто бывают утки - пара - утка и селезень. Ходят по траве, переваливаясь по утиному. Взлетают, когда галопом к ним несётся какая-нибудь собака.
А когда начался сезон дождей, они стали появляться с другой стороны дома - на асфальтированной площадке, около стола для пинг-понга.
И наконец - дождь старался вовсю - там образовалась огромная плавательная лужа - бассейн для уток. И возле стола они однажды вечером пропыли горделиво.
Сезон дождей - нельзя исключить, что придётся плыть на работу на зонтике, как плыл Пятачок! Нужно, кстати, проверить, в каком зонтик состоянии - раскрывается ли, не торчат ли спицы вкривь и вкось, а то так-то я в куртке хожу, а плыть придётся на зонтике, когда автобусы потонут.
Но зато джунгли - не хуже, чем в ботаническом саду, куда таможенник Руссо ходил ими любоваться, - трава по плечи, нивянки с чайные чашки, - листья травы.
Так или иначе я, старожил, припоминаю такой июнь. Нет, куда хуже июнь, потому что к дождю был выдан ещё и холод.
Как всегда мы вчетвером - Васька, Нюша, Димка К. и я - собирались в июне в Бретань. В июле у меня всегда были всяческие жюри перевода студентов на следующий год и прочие обязательства, а в середине июня пара недель свободы.
Это было в 97-ом. Домов мы тогда ещё не снимали - жили в кемпингах на длинных августовских каникулах, а с Димкой в гостиницах, когда катались по Бретани. Впрочем, за пару лет до того мы перестали особенно кататься - ехали в любимый Крозон, заселялись в гостиницу - иногда куда-нибудь ездили погулять, но чаще всего я плавала в гидрокостюме с пляжа - глядела через маску на огромных атлантических белых морских звёзд, на то, как качаются подводные леса...
Димка прибыл с конференции в Амстердаме, там тоже шёл дождь. И промозглый холод забирался под куртку.
Мы грустно смотрели друг на друга и в прогноз погоды - по всей Франции дождь и холодно - нет, всё-таки не совсем по всей - на Лазурном берегу, как положено, светило солнце.
Я была отчасти предубеждена против Лазурного берега - курортные места - что может быть гаже.
Но мы - решились. На следующий день у меня было собрание в Фонтебло, я в тот год преподавала в тамошнем техническом колледже. И сразу после него - вперёд - на юг!
Васька с Димкой отправились за мной к концу моего собрания - и по дороге выяснилось, что у нас почти не работают дворники. Ну, в дожде был перерыв, так что я залезла в машину к Нюше на заднее сиденье с предощущением путешествия - а наши поездки с Димкой всегда были немножко путешествием - мы часто не знали заранее, докуда доедем - останавливались в разных придорожных гостиницах, заезжали в неизвестные городки - не совсем «в арбе с самоваром», но похоже.
Ещё не успели мы выехать на автостраду, как низвергнулся ливень, по стёклам реками потекла слепящая вода. Встали на обочине. Переждали. Дальше поехали.
На ночь остановились в бургундской деревушке в совсем сельской гостинице-харчевне - поужинали, выпили вина, - долго болтали, сидя за столом - начало каникул, кусочка жизни, отдельного от других. Полутёмный пустой ресторанчик, нам втроём очень уютно и азартно болтать - вино попиваем, не торопимся.
Наутро в ветер и хмурь мы с Васькой погуляли с Нюшей возле пруда, глядя на островерхие разноцветные бургундские крыши. Без всякого особого смысла есть минуты, впечатанные не в память, в меня - тёплой рукой, которой касаешься, влажным несильным ветром. И серый пруд морщится слабыми волнами слева от нас.
И дальше поехали. Погода поменялась за Лионом, и в Авиньон мы приехали уже под солнцем. Он вовсю готовился к театральному фестивалю - к летнему ежегодному, на который когда-то совсем давно мы с Бегемотом приехали автостопом, ночевали на берегу Роны в спальниках в толпе других таких же, утром изумляясь нечёсаным бошкам, поднимавшимся из неработающих почему-то городских фонтанов, шлялись целый день по городу, глядя на средневековые толпы людей и собак, глазели на огнеглотателей и на бедного самурая, который стоически и безмолвно сделал себе харакири, но вдруг ушиб коленку и страшно завопил, и упал, и умер.
Но это всё было давно - за 16 лет до предфестивального Авиньона в 97-ом. В Авиньоне 81-го в годы увядающей умирающей советской власти - но никто ещё не знал, что ей скоро каюк, на площади стоял грузовик СОВАТРАНСа, в котором привезли декорации грузинского театра. Жаркий безводный день, и в грузовике бедолаги-дальнобойщики забились в кабину, а вокруг праздник, но им - нельзя. И я из чистой вредности громко разговариваю по-русски рядом с этим грузовиком, а потом ещё спрашиваю, нет ли у них случайно штопора - бутылку открыть. И их каменные лица - ответа нет, стёкла вверх ползут - на жаре.
Авиньон в 97-ом только готовился к фестивалю - афиши повсюду. И времена изменились - я не уверена, что теперь там столько же уличного средневекового. Студенты сговариваются по интернету об обмене квартирами, договариваются по бла-бла кару о поездках. Всё упорядоченней. Комфортней. Но это сейчас. А как в 98-ом? А чёрт его знает.
Мы провели в Авиньоне вечер, день и две ночи.
А потом поехали в Кассис. В качестве руководства к выбору мы пользовались старым Мишленом. Впрочем, в Кассисе я когда-то была, и мне понравилось. Пару дней мы там прожили - плавали в каланки на кораблике, я плавала в скалах с маской, наслаждаясь обилием золотистых с голубыми полосками дорад. И вода казалась тёплой после привычной бретонской - потом-то я поняла, что холодная она была, послемистральная, - раз за полчаса я замерзала.
И ещё дальше поехали - в Мишлене сказано, что хорошо, и не очень много народу в окрестностях города Лаванду.
Мы едем-едем-едем по теперь знакомой каждым поворотом и мысом дороге - и любимые олеандры цветут. И стучимся в гостиницы на пути - но суббота, и нет мест.
И вдруг в городке Кавальере видим объявление - сдаётся квартира.
Хозяин - болгарин, хозяйка - немка, или наоборот, - маленькая двухкомнатная квартирка с балконом и двухконфорочной плитой. На последнем втором этаже. Ласточки на балконе под скатом крыши - чиркают в гнёзда - из гнёзд. Напротив пляжа, куда перед тем, как договориться, мы пошли с хозяином. Мне там не понравилось - огромный в июне пустой серебряный песчаный пляж - но скалы только по краю - я не люблю плавать с маской над песком. Димка меня уговорил. И мы прожили там неделю.
На центральной площади народ играл в шары, и Димка каждый вечер звонил маме в Израиль из стоящей там телефонной будки.
Ужинали мы в ресторане на пляже. Под тентом. Было прохладно. Я надевала носки и свитер.
А скалы у края пляжа - с обеих сторон уходили в достаточно длинную для моего плаванья бесконечность. И я уплывала на полтора часа. И голубое солнце под водой на песке, и маленькие камбалы замирали на дне под моей тенью.
Мы забирались на машине в холмы - абсолютно пустынные лесные головокружительные, и море сияло внизу. Гигантский богомол к нам прилетел. Мы съездили в заполненный людьми и модными лавками Сен-Тропе и, естественно, невзлюбили его. И в пару прекрасных деревень - каждая на верхушке своего холма.
И купили очень важный предмет - его звали Зонтик Хуевич - он был необъятный, и Димка с ним с раскрытым в руках был натуральным добрым Троллем!
А на пляже они иногда ругались с Нюшей за место под Зонтиком Хуевичем в тени - Димка шёл в воду, и Нюша тут же разваливалсь, не оставляя Димке достаточного пространства, и он её потом выпихивал и однажды в сердцах сказал: «чтоб я ещё с собакой на Лазурный берег поехал!». Впрочем, наверно, это было в наш следующий приезд к болгарину и немке через два года. А потом они продали свою квартирку, и нам пришлось искать другое жильё.
Димка заботился о Нюше - спрашивал, достаточно ли мы с ней погуляли, когда мы куда-то ехали. А как-то в Бретани, когда я заметила, что на Мон-Сен-Мишель слишком много народу, и я туда не хочу, он недовольно сказал, что мне бы как Нюше - гулять по лесу, где нет никаких примечательностей. И был, между прочим, совершенно прав.
В ресторан на пляж мы с собой Нюшу не брали, а однажды, когда мы против обыкновения ужинали внутри - наверно, забыли надеть носки и свитер, за соседним столиком устроились американцы с маленьким пуделем. Пудель сидел на стуле и изредка получал прямо в рот какой-нибудь желаемый кусочек человечьей еды. Салфетки, правда, ему не повязали.
Американцы, заметив, что мы на них поглядываем, сообщили нам, что они уже не первый год приезжают в Кавальер, и что пудель их попросит во Франции политического убежища - ведь в Америке собак не пускают в рестораны.
На пляже стояла брошенная пустая гостиница - мы изумлялись, как такое может быть на Лазурном берегу.
Ну, и в самом деле, теперь-то её починили... Мы в Кавальере давно уже не снимаем, но заезжаем каждое лето из нашего августовского рая совсем близко.
Обещают, что дожди кончатся через неделю. Впрочем, сегодня не льёт, и завтра, может быть, крокодил даст нам хоть глянуть на наше светило, - ну, хоть между дождями.
Нехолодно. И пахнет травой.