Когда бродишь по мощёным улицам Ostia Antica, когда пытаешься угадать, что было в том доме, что в этом - где лавка, а где трактир, - и только бани, да амфитеатр, да спортивный зал - palestro - не спутаешь ни с чем, - как не пытаться понять, живы ли эти камни... Оставили им души люди? Тёплые камни.
Недалеко аэропорт, и самолёты тут над камнями не следами в небе - они весомые железные узнаваемые - вот Easyjet, а вот Alitalia.
Жили-были древние римляне. Папа мой, глядя на Колизей, вздрагивал от мысли об их свирепой чужести - а я в Колизее вижу прежде всего котов в траве между скамейками.
А в термах Каракаллы - философов после бани. И морских римских чаек - они садятся на мозаичные полы под открытым небом.
***
На белые с чёрным мозаики белые с чёрным чайкиУсаживаются важно, и на мгновенье влажно
Становится на полу...
Чайки не улетают - чайки на месте тают:
На чёрном мраморе белые контуры
На века остаются в углу...
А слуги пучками кидают в тяжёлые ванны лаванду,
Спорит голый философ с полуголым другим,-
А потом
Оба идут в таверну надраться, никак не подозревая,
Что элегический дистих Горация, рифму приобретая,
Станет русским стихом...
Вот и ушли они, важные!.. Им завесы подняв, мальчишки
Получили монетки влажные, и - прямиком на базар,
А я сюда эту рифму принесу в записной книжке
И прилажу, как только все они
Прекратят мне мозолить глаза,
И укреплю,-
Тут, где на белые с чёрным мозаики
белые с чёрным чайки,
Как обычно, садятся важно, и на мгновенье - влажно
Становится на полу.
В каждом дереве дриада, и лешие в лесах, и кикимор никто не отменял, но в Остии камни рукодельные - не вода, не ветер, а шаги по мощёной дороге. Теплота камней и сжавшееся горло дают надежду на бессмертие - так вот и эхо наших шагов будет звучать в чьих-то ушах.
На стенках пустых саркофагов каменные живые лица, скачут каменные кони, рвутся на зелёную траву, а в ней - мальвы.
Сашка говорит, что римляне их ели. Тропинки, закоулки, тупики - мы детям сказали, что отправляемся на огромную детскую площадку - и взрослых тоже туда пускают.
***
Статуи чаще всего лишаются голов - что поделаешь, шеи хрупкие. И руки тоже отламываются легко.
***
Я в третий раз тут - в первый - меня привёз Васька майским днём 2005-го. А в 2008-ом серым без проблеска февральским днём я привезла сюда
Машку, оставив Ваську работать в нашей римской квартире.
В двух шагах от города - на электричке, на которую пересаживаешься из метро, даже билет новый не нужен.
Тут не Помпея, не гибель на бегу, вдруг... Остия просто затихла, заглохла, перестала быть.
А был торговый порт в устье Тибра. Корабли с товарами приходили, писцы трудились. Отступило море, но с небольшого пупыря видны - очень далеко, где-то за полем, за дорогой, - в слепящем предзакатном свете мачты.
Умер город, да и зачем он был бы пришедшим на место римлян итальянцам, если в руинах они не жили, а пасли скот, - и тоже понятно - кто знает, какие тут призраки водятся. Выскочат, ухватят за бока.
Как нас в пять часов вечера, когда пора было служителям по домам, и город запереть до утра, хотели ухватить посвистывающие сторожа, когда мощёной дорогой шли мы на закате к выходу, глядя на белую почти полную, приколоченную между ветками пинии луну, и обеспокоенный Мурёк интересовался, догонят ли они нас.
***
Почти одиннадцать лет назад, вернувшись солнечным вечером из Остии в живой Рим, - мы шли от Термини пешком в гостиницу и долго сидели на скамейке на площади Vittorio Emmanuele и глядели на те же дальние холмы, которые и в Остии угадывались в просветах между пиниями - и на стрижей в небе.