(no subject)
В наших средних широтах в зимних сообщениях о погоде всегда говорят, на какой высоте выпал снег - вчера снежило - мне очень нравятся эти французские глаголы - дождить, снежить - вчера снежило на тысяче метров, а сегодня на семистах, и завтра заснежит даже на равнине...
Я, зимоненавистница, в последний раз была в горах зимой в 87-ом, когда мы жили с Джейком в Анси в альпийских предгорьях. В Анси на 400-стах метрах почти никогда не снежило. А если вдруг снег выпадал, так не лежал... Но до снега было рукой подать - заехать на 1000 метров - по серпантину - меньше часа до вершины горки Semnoz. Или чуть подальше - часа за полтора - в массив Аравис на парковку у маленького озерца.
Мы катались на лыжах каждую субботу - Джейк, как настоящий неофит, не мог ни одной пропустить, - нет, не на горных, я на них ни разу не становилась - и потому, что трусиха, и потому, что подъёмник и спуск, и опять подъёмник и спуск, - не моё, - то ли дело через зимний лес с длинной плавной горки.
Правда, потом ведь вверх - ёлочкой - на следующую горку. Катанье в горах - с горки на горку. Нет плоских тропинок.
Мы с Васькой смеялись над мамой, которая любила ходить в нашем лесу вниз, на пруд, - если к пруду вниз - то ведь домой вверх.
Ездили мы втроём - с приятелем-аспирантом по имени Люк. Часто на его маленьком ситроенчике - две лошади - deux chevaux.
Васька эти машинки презирал, звал двумя швами и на дороге, завидев древнюю чухалку, всегда зловредничал : «эй, посторонись, а то третий шов тебе сделаю».
А чухалки были чудные - весёлые лупоглазые и вечные - их люди чинили сами - как когда-то в Союзе - полежал под машиной - и она, как новенькая, - сама пошла. И бегали они до мафусаильего автомобильного века. Та, на которой ездил Люк, была в их семье с его младенчества - на ней катались на каникулы, а потом его родители купили себе другую, и старушенция досталась Люку.
У нас-то с Джейком была толстая Лада. Джейк, когда мы приехали в Анси, хотел купить после американских мастодонтов, европейскую малютку - из тех, которых Васька несправедливо звал блядовозками, - у блядей как раз обычно пикапчики, но когда Джейк в старенькую блядовозку уселся, колени у него подтянулись к носу, так что от неё мы отказались и купили потрёпанную Ладу. Однажды на кривой горной дороге, из тех, на которых не всюду разъедешься со встречным, иногда пятиться приходится, мы встретились и разошлись с другой Ладой - владелец её высунулся из окна, чтоб победительно воскликнуть: lada passe partout.
Но на лыжах мы часто ездили на чухалке Люка, как на добром сереньком провансальском ослике - вроде того, который победил на наших с Васькой глазах в соревнованиях ослов на сельскохозяйственной выставке. Осликам надо было сначала дать себя нагрузить, потом перейти широченную арену, а потом позволить себя разгрузить. Самый маленький серенький ослик всё честно проделал, а остальные просто сошли с дистанции, - гордо сказав «фигвам!»
Лыжным утром в соседней булочной мы обязательно покупали пирожные с малиной - дополнительной вечерней радостью. Самая чудесная любимейшая прогулка была от озерца в Арависе - 20 километров вверх-вниз-через лес по кочкам - и деревня Гран Борнар, где в кафе обязательно надо boire un coup - пропустить по стаканчику, - ну, можно и сока, если вдруг нет настроения пить горячее вино. И потом на автобусе обратно к машине. И по ранней зимней темноте - к ужину, вину, горячему чаю, пирожным с малиной.
Но главное - самое волшебное в этой нашей прогулке, то, почему мы любили её больше всех остальных, был последний участок. Вдруг, всегда вдруг мы выходили из леса на открытый склон, и останавливались в предзакатном свете. Ниже нас на другой стороне долины, на противоположном склоне - деревня, и светился церковный шпиль с залетевшим на крышу петушком, и в окнах домов горело солнце. И мы себе шли по открытому склону, не торопясь, иногда уже начинало смеркаться, когда мы подходили к Гран Борнару, и зажигались первые огоньки.
Однажды уже в марте, когда в Анси вовсю цвели вишни, а на крышах спускающихся с гор машин лежал снег, мы отправились в Аравис среди недели. Снежило - густыми тёплыми хлопьями, засыпало потихоньку лыжню
Потом успокоилось, даже солнце выглянуло. Но когда мы пришли в Гран Борнар, выяснилось, что автобусы по будним дням не ходят. И мы отправились в обратный путь - вверх-вниз 20 километров. На наше счастье в марте темнеет довольно поздно, и мы доплелись до машины на закате.
С тех пор я на лыжах не каталась. Не попадали мы зимой в Альпы, и мне всегда казалось, что Ваське, который когда-то бегал на лыжах отлично, будет неприятно обнаружить, что ему это тяжело. Да и не ходил он никогда на лыжах в горах.
Два года назад и год назад мы с Бегемотом даже почти собрались, но оба раза обстоятельства были против - один раз шёл снегодождь, другой раз - не помню что.
Перед возвращением в Одессу Альбир полез в верхний стенной шкаф, где живёт сумка с вещами Димки К., Васькины разнообразные шляпы, дарёные и нами прикупленные (тропический шлем, вьетнамская...) и пустой чемодан. Сашка за ним и охотился, чтоб уложить в него свои остающиеся в Париже вещи, и из шкафа вывалились мои лыжные ботинки - совсем новенькие серенькие. Я в них почти и не ходила - мы в начале сезона брали ботинки и лыжи напрокат. А теперь, небось, и крепления устарели.
***
Лет через десять после моих альпийских негорных лыж мы с Васькой взялись за Сильвию Плат. В стихотворении «Wuthering Heights » - его пришлось перевести, как «Грозовой перевал», потому что так по-русски книжка Эмилии Бронте, по которой стих назван, называется, - где совсем не горы, не зима - там вересковые пустоши ветреной осенью, последние строчки:
Now, in valleys narrow
And black as purses, the house lights
Gleam like small change.
В Васькином исполнении:
А в узких долинах, чёрных, как раскрытые кошельки,
Монетками поблескивают далёких домиков огоньки.
- у меня перед глазами возникает горная зимняя узкая дорога, окна светятся в деревнях на склонах…
Я, зимоненавистница, в последний раз была в горах зимой в 87-ом, когда мы жили с Джейком в Анси в альпийских предгорьях. В Анси на 400-стах метрах почти никогда не снежило. А если вдруг снег выпадал, так не лежал... Но до снега было рукой подать - заехать на 1000 метров - по серпантину - меньше часа до вершины горки Semnoz. Или чуть подальше - часа за полтора - в массив Аравис на парковку у маленького озерца.
Мы катались на лыжах каждую субботу - Джейк, как настоящий неофит, не мог ни одной пропустить, - нет, не на горных, я на них ни разу не становилась - и потому, что трусиха, и потому, что подъёмник и спуск, и опять подъёмник и спуск, - не моё, - то ли дело через зимний лес с длинной плавной горки.
Правда, потом ведь вверх - ёлочкой - на следующую горку. Катанье в горах - с горки на горку. Нет плоских тропинок.
Мы с Васькой смеялись над мамой, которая любила ходить в нашем лесу вниз, на пруд, - если к пруду вниз - то ведь домой вверх.
Ездили мы втроём - с приятелем-аспирантом по имени Люк. Часто на его маленьком ситроенчике - две лошади - deux chevaux.
Васька эти машинки презирал, звал двумя швами и на дороге, завидев древнюю чухалку, всегда зловредничал : «эй, посторонись, а то третий шов тебе сделаю».
А чухалки были чудные - весёлые лупоглазые и вечные - их люди чинили сами - как когда-то в Союзе - полежал под машиной - и она, как новенькая, - сама пошла. И бегали они до мафусаильего автомобильного века. Та, на которой ездил Люк, была в их семье с его младенчества - на ней катались на каникулы, а потом его родители купили себе другую, и старушенция досталась Люку.
У нас-то с Джейком была толстая Лада. Джейк, когда мы приехали в Анси, хотел купить после американских мастодонтов, европейскую малютку - из тех, которых Васька несправедливо звал блядовозками, - у блядей как раз обычно пикапчики, но когда Джейк в старенькую блядовозку уселся, колени у него подтянулись к носу, так что от неё мы отказались и купили потрёпанную Ладу. Однажды на кривой горной дороге, из тех, на которых не всюду разъедешься со встречным, иногда пятиться приходится, мы встретились и разошлись с другой Ладой - владелец её высунулся из окна, чтоб победительно воскликнуть: lada passe partout.
Но на лыжах мы часто ездили на чухалке Люка, как на добром сереньком провансальском ослике - вроде того, который победил на наших с Васькой глазах в соревнованиях ослов на сельскохозяйственной выставке. Осликам надо было сначала дать себя нагрузить, потом перейти широченную арену, а потом позволить себя разгрузить. Самый маленький серенький ослик всё честно проделал, а остальные просто сошли с дистанции, - гордо сказав «фигвам!»
Лыжным утром в соседней булочной мы обязательно покупали пирожные с малиной - дополнительной вечерней радостью. Самая чудесная любимейшая прогулка была от озерца в Арависе - 20 километров вверх-вниз-через лес по кочкам - и деревня Гран Борнар, где в кафе обязательно надо boire un coup - пропустить по стаканчику, - ну, можно и сока, если вдруг нет настроения пить горячее вино. И потом на автобусе обратно к машине. И по ранней зимней темноте - к ужину, вину, горячему чаю, пирожным с малиной.
Но главное - самое волшебное в этой нашей прогулке, то, почему мы любили её больше всех остальных, был последний участок. Вдруг, всегда вдруг мы выходили из леса на открытый склон, и останавливались в предзакатном свете. Ниже нас на другой стороне долины, на противоположном склоне - деревня, и светился церковный шпиль с залетевшим на крышу петушком, и в окнах домов горело солнце. И мы себе шли по открытому склону, не торопясь, иногда уже начинало смеркаться, когда мы подходили к Гран Борнару, и зажигались первые огоньки.
Однажды уже в марте, когда в Анси вовсю цвели вишни, а на крышах спускающихся с гор машин лежал снег, мы отправились в Аравис среди недели. Снежило - густыми тёплыми хлопьями, засыпало потихоньку лыжню
Потом успокоилось, даже солнце выглянуло. Но когда мы пришли в Гран Борнар, выяснилось, что автобусы по будним дням не ходят. И мы отправились в обратный путь - вверх-вниз 20 километров. На наше счастье в марте темнеет довольно поздно, и мы доплелись до машины на закате.
С тех пор я на лыжах не каталась. Не попадали мы зимой в Альпы, и мне всегда казалось, что Ваське, который когда-то бегал на лыжах отлично, будет неприятно обнаружить, что ему это тяжело. Да и не ходил он никогда на лыжах в горах.
Два года назад и год назад мы с Бегемотом даже почти собрались, но оба раза обстоятельства были против - один раз шёл снегодождь, другой раз - не помню что.
Перед возвращением в Одессу Альбир полез в верхний стенной шкаф, где живёт сумка с вещами Димки К., Васькины разнообразные шляпы, дарёные и нами прикупленные (тропический шлем, вьетнамская...) и пустой чемодан. Сашка за ним и охотился, чтоб уложить в него свои остающиеся в Париже вещи, и из шкафа вывалились мои лыжные ботинки - совсем новенькие серенькие. Я в них почти и не ходила - мы в начале сезона брали ботинки и лыжи напрокат. А теперь, небось, и крепления устарели.
***
Лет через десять после моих альпийских негорных лыж мы с Васькой взялись за Сильвию Плат. В стихотворении «Wuthering Heights » - его пришлось перевести, как «Грозовой перевал», потому что так по-русски книжка Эмилии Бронте, по которой стих назван, называется, - где совсем не горы, не зима - там вересковые пустоши ветреной осенью, последние строчки:
Now, in valleys narrow
And black as purses, the house lights
Gleam like small change.
В Васькином исполнении:
А в узких долинах, чёрных, как раскрытые кошельки,
Монетками поблескивают далёких домиков огоньки.
- у меня перед глазами возникает горная зимняя узкая дорога, окна светятся в деревнях на склонах…