(no subject)
Предыдущее
Про наши прогулки, про наши леса, про грибы с картошкой, про Нюшу, про ослиху Мимозу, про буйволов, про кенгуру, про лабрадора Альбана, про Нечаевых, про выхлопную трубу...
Постепенно по всё более пересечённой местности мы стали бродить по выходным, и всё дольше. Как-то незаметно Васька, давно уже плотно усевшийся в машину, а после инфаркта совсем малоподвижный, начал подолгу ходить пешком. Нет, в горку он всегда попыхивал, останавливался, отдыхал - но это стало как-то нестрашно - ну, остановился, ну, пшикнул нитроглицерина, который всегда в кармане - просто чтоб сосуды расширить - и дальше пошли. Думаю, что в девяностые в наши викендные прогулки мы проходили километров по 15-20 враз, а то и больше - долго ж гуляли, - и сейчас идя каким-нибудь маршрутом, а их за годы вон сколько накопилось, - у меня горло сжимается - а ведь Васька его проходил - 20 лет назад, 15, 10...
Осенью 91-го мы втроём с Нюшей вечно ездили за грибами и подбирали всех, кто попадётся - хоть даже козлов, которых потом мы вовсе брать перестали. Зачем? Они ж невкусные. А тогда хватали, солили, жарили, - воплощая известное мне с детства течение летне-осеннего времени - сначала картошка с грибами, потом грибы с картошкой, потом грибы без картошки - ну, и наконец - глаза б не глядели уже на эти сковородки грибов...
Белых почему-то тогда попадалось меньше, чем сейчас. Правда, во второй половине девяностых мы набрели в Рамбуйе на клочок леса, где несколько лет подряд по осени можно было ими легко набить багажник, и уезжали мы оттуда почти всегда, потому что «Петька, не до грибов» - ноги мокрые - да и чистить их - неперечистить... Потом-то именно в том углу грибы пропали, там почему-то стало очень сухо. Может, просто несколько раз приехали после засухи...
Лет пятнадцать мы там не были - лес менее красивый в том месте, какой-то очень уж плоский, без взгорков. Правда, когда туда едешь, проезжаешь дорожный знак - кенгуру в треугольнике - говорят, и вправду могут выскочить на дорогу, - сбежали когда-то из местного зоопарка и прижились в нашем северном лесу.
После грибов ночью только глаза закроешь - пёстрые листья - шляпки - мох - вглядываешься пристально в эту подножную жизнь, в нарядные картинки.
Васька очень любил находить красных - красавцев в рыжих шляпах на крепких ногах. Однажды в Рамбуйе он из длинной травы вытащил громадного плотного, нечервивого - с тех пор, оказываясь на той самой полянке, он всегда об этом вспоминал - но больше там красные ему не встречались.
А Нюша обиделась, когда ей под толстую щенячью лапу попал дымовик, - пыхнул в нос, хрюкнул и навеки отвратил её от сбора грибов. Говоришь ей - ищи трюфели - а она головой мотает.
На краю деревни Гамбезёй в лесу Рамбуйе стоял заброшенный дом с башенкой, с цветными стёклами, - полуразвалившаяся дача любимых Васькой времён прекрасной эпохи... Мы часто оставляли там машину и шли в лес мимо вечно-зелёных травяных полей, где лошади пасутся... Васька говорил, что лошади ещё человечней собак, что они помнят добро и зло, и надо с ними очень нежно - хлеб положить на ладонь - лошадь дунет тёплым нежным дыхом, и втянет краюшку мягкими губами. Только мы обычно даже морковку забывали из дому захватить...
Давно уже дачу купили, отреставрировали, но её не видно - в глубине сада она, за забором. Дети тех лошадей пасутся в том же поле...
Однажды Васька свозил меня поглядеть на дом, с которого началось его очень недолгое домовладение - не больно близко от Парижа, деревянный, на заброшенном участке у самого леса. Вскоре после того, как они с Ветой его купили, но скорей как дачу, чем как настоящее жильё, там собрались проводить дорогу, и владельцам домов выплатили компенсации. Тогда они приобрели другой дом, тот, где Вета по сей день живёт. А дорогу-то так и не провели.
К нашим прогулкам присоединялись самые разные люди - Бегемот с Маринкой, приезжие гости, местные друзья-приятели. Однажды поехала с нами девочка - дочка знакомых из Америки, - она в лесу спрашивала, где сортир, - по американской привычке пописать под кустиком было ей морально тяжело.
В девяностые мы довольно много общались с Вадиком Нечаевым и Мариной Недробовой. В Питере в семидесятые у них дома проходили неофициальные выставки, - было тогда в городе несколько квартир, куда можно было в определённые дни недели приходить смотреть картины. Повстречавшись с Нечаевыми в Париже, мы с Бегемотом внезапно осознали, что в Ленинграде у них бывали. В семидесятые из Союза активно выдавливали художников и вообще людей, как-то с живописью связанных, пусть опосредованно. Их приравнивали к евреям. Так ребята и оказались во Франции. Чтоб от них поверней избавиться, им даже небольшой пожар устроили... После него они уже не раздумывали, не остаться ли...
Вадик писал книжки, дружил с художниками и ввёл Марину, закончившую физфак, в эту среду. Её захватила и та жизнь на грани, или даже за гранью советской дозволенности, и тогдашняя неофициальная живопись, и то очень особое ощущение воли в тюремной стране... А продвижение художников, организацию выставок она восприняла, как самое для неё важное дело - цель и радость жизни. Ей бы галерейщицей стать... Но откуда ж деньги... В Париже начала она зарабатывать программированьем... А любимым героем Вадика был Дягилев, и он старательно ему подражал в общем облике - белый шарф, шляпа, вальяжность...
У них была собака - чёрный лабрадор по имени Альбан. И Нюша с ним дружила. Марина с Альбаном часто ездили с нами гулять - Нюша в багажнике, Альбан на пути в лес скрючившись на полу, - мы сажали Марину вперёд, и Альбан умещался у неё в ногах. Ну, а на обратном пути обе собаки, - грязные, довольные, сонные ехали вместе в багажном отсеке - форд наш был пятидверкой. На пути туда мы не рисковали их сажать рядом не потому, что думали, что они подерутся, а только из-за того, что не хотелось нам, чтоб две здоровенные собаки играючи раскачали лодку.
Багажный отсек отделялся от кабины крепкой антисобачьей сеткой.
Потом-то оказалось, что сетка наша не всё выдерживает.
Как-то под Новый год, в рождественские каникулы то ли 92-го, то ли 93-го, мы отправились вшестером на день в Бургундию в деревню Везле - показать народу нам уже знакомый романский собор. Идея вообще-то бредовая - в самое тёмное время года пять человек, совершенно не склонных к тому, чтоб рано вставать, и собака решили поехать на денёк километров эдак за двести пятьдесят в один конец. Но как-то нам это диким не казалось. Васька за рулём, Димка с ним рядом на переднем сиденье, я, Бегемот и Маринка сзади, а Нюша за сеткой.
Едем по автостраде, и вдруг страшный грохот, вой, дребезг - это не дядя Поджер вешает картину - это наша выхлопная труба отвалилась. Ну, заехали на стоянку при дороге - не знаю, как по-русски называются эти площадки при автострадах, где бензоколонки, едальни, а иногда просто полянки, где кроме сортира ничего нет - вот на такой маленький паркинг мы и заехали. Удостоверились - нет трубы - обломки по асфальту волочатся.
Решили продолжить путь - подумаешь, трубы нет с глушителем - из-за такой малости домой возвращаться? Только отъехали - как-то не тянет фордик (потом-то выяснилось, что не только глушитель с выхлопной трубой отвалились, но и автоматическая коробка передач на последнем издыхании - наш чудо-механик Ив её сумел потом починить - честь ему и хвала!). Опять придорожный паркинг, обсуждение, - ну, разворачиваться и ехать домой - что ж ещё делать. Развернуться на автостраде не так-то просто, надо до ближайшего съезда доехать - и вот только тут началась вонь - с запозданием. Машина старая, дырявая - миазмы приходили к нам через щели в прохудившемся металле. Ни одной лишней минуты этой вони не потерпела Нюша - кажется, в багажном отсеке за решёткой, было хуже всего - и она поступила, как князь Гвидон, - «вышиб дно и вышел вон» - так и Нюша - в одну секунду она оказалась у нас с Бегемотом и с Маринкой на голове, - какая решётка выдержит ньюфский напор. День был холодный, изрядный минус, но мы открыли все окна - так и ехали - замёрзшие и задыхающиеся - Бегемот задумчиво сказал, что, наверно, это подготовка к газовой атаке.
На следующий день я отправилась с Васькой в гараж ставить трубу - естественно, села с ним рядом, - и страшно возмутилась - ведь Васька с Димкой тоже жаловались на вонь - но по сравнению с тем, что претерпели обитатели заднего сиденья, на переднем был рай земной, чуть припахивающий выхлопными газами.
Гараж «Мидас» неподалёку от нас, где ставят новые шины и новые выхлопные трубы, я очень любила - там проживал неаполитанский мастино - голубоватый огромный и плюшевый. И пока Васька разбирался с механиками я с ним разговаривала.
Шлёпанье по клавишам вытаскивает совсем забытое - полутёмный гараж, собачьи вздохи, потрёпанный мячик на бетонном в масляных пятнах полу...
***
Альбашка, в отличие от Нюши, по лесу степенно гуляющей, будучи истинным охотничьим лабрадором, - носился, как угорелый, - однажды убежал в чащобу - пришлось его ждать минут десять, а когда он вернулся, Нюша гавкнула ему прямо в ухо, - подошла и рявкнула: «совсем мудак, ждать ещё тут такого. Ни совести, ни чести!»
В наших лесах часто встречаются фазаны, да олени. Фазан однажды с шумом взлетел у Кати из-под лап - экая туша, а всё ж летает. Катя птицами не слишком интересовалась, она гонялась только за млекопитающими, а Нюша за фазанами вскидывалась, но, как я неустанно повторяю Тане - собаки не летают, как птицы, они даже как мухи не умеют...
Олени меня куда больше беспокоили - Нюша неслась за ними, треща кустами - но куда ей - возвращалась через пару минут с языком на плече.
Как-то в апреле - и удивительно - по сопутствующим событиям я даже знаю когда - в апреле 95-го - когда жили у нас отдалённые знакомые из Америки - мы с Васькой и с Нюшей втроём гуляли в Рамбуйе - а это был такой апрель - ни дня без дождя - американские ребята вечером скидывали мокрую вдрызг одежду, отжимали волосы, оставляли на полу босые следы... Мы в зелёных накидках из «Вьё Кампёра», как Марья Синявская выражается - из «Старого лагерника» - но всё-таки, наверно, -из «Старого походника» - любимого туристского магазина в Париже - брели по промокшему хоть отжимай светло-зелёному лесу. Чаще встречаешь ланей - а тут на нас вышло оленье семейство - во главе с громадным ветвисто-рогим мужиком - отцом Бемби. К счастью Нюша была на поводке, мы тогда слегка заблудились, слишком рано вышли на шоссе и шли по нему к машине.
Рамбуйе, Фонтенбло - наши леса, не до «детских припухлых желёз», а до - той повседневности, которой дышишь... Вот тут Нюша потеряла мячик, рядом с этим огромным буком, стоящим на одной серой слоновьей ноге, - мячик покатился вниз, под откос, к ручью, в папоротниковые заросли. Но ничего - зато в Голландии, в единственном, кажется, на всю плоскую страну сосновом лесочке она нашла мячик, утерянный кем-то ещё.
А в Рамбуйе на той же дорожке, возле того же бука, много позже (Нюша была уже ньюфихой-матроной) мы свели знакомство с ослихой по имени Мимоза. Мы повстречались с ней на обратном пути, минутах в пятнадцати от машины. Мимоза - внушительного роста ослиха - на ней ехала тётенька, и даже ноги у неё по земле не волочились, так, пару сантиметров не доставали. И дочка тётенькина рядом на велосипеде. Они нас чуть-чуть обогнали. Нам, чтоб попасть к машине, а тётеньке с девочкой и с Мимозой, чтоб попасть в деревню домой, надо было перейти ручей - совсем мелкий - мы его по камням переходили, а Мимозе нужно было лишь слегка замочить копытца. Когда мы подошли к ручью, Мимоза неподвижно стояла на берегу, упрямо глядя под ноги, впрочем, иногда вскидывала голову и мельком взглядывала на тётеньку, которая пыталась её уговорить зайти в воду. Я предложила Мимозе морковку, которая в тот раз у нас с собой в виде исключения была - она гордо от неё отказалась - «не продаюсь я за морковки». Тётенька то нежно её уговаривала, то кричала на неё - Мимоза была неколебима. И тётенька обречённо сказала - до моста километров пятнадцать...
Мы ушли - Бегемот предложил увести поскорей Нюшу, чтоб Нюша, и так отличавшаяся завидным упрямством, не набралась лишних дурных манер...
***
Однажды в лесу Рамбуйе мы повстречались с коровами - нет, с настоящими африканскими буйволами. Нас было пятеро - Васька, Нюша, которую он взял на поводок, моя французская подруга Сильви, Бегемот и я. Мы мирно шли по просторному буковому лесу - и вдруг увидели где-то далеко на нашей же дорожке двух коров, идущих нам навстречу. Мы не сразу осознали что это как-то странно - в лесу Рамбуйе до сих пор коров мы не встречали - под Парижем их много, но они пасутся в полях за загородками, а не бродят по лесу. Пожали плечами и продолжили свой путь. Коровы приближались - и вдруг нам стало ясно, что это не совсем коровы - что у этих зверей длиннющие растопыренные рога. Они подошли - сначала им попался Бегемот, потом я - мы оба стояли на краю дороги, не шелохнувшись - и они по очереди нас обнюхали. Протянули прекрасные тёплые носищи, подышали почти в ухо - вздохнули и отошли огорчённо. Васька же страшно нас напугал, замахав на них спортивной палкой, с которой он ходил по лесу, - он решил так защитить не проронившую ни слова Нюшу. Сильви выглядывала из-за большого бука, за который полуспряталась. Откуда, ну откуда в лесу Рамбуйе африканские буйволы?!
Ответ мы получили через неделю, когда увидели наших знакомцев за загородкой - они тянули к нам нежные носы - и на этот раз у нас были с собой яблоки! Как же они были благодарны - не яблоки, конечно, дороги, а внимание...
Вот вам черта 21 века:
Зверь не шарахается от человека!
У городов появились заботы:
В Лондоне лисы, в Нью-Йорке еноты.
Есть кенгуру под Парижем. Однако
Он удостоен дорожного знака:
Вон треугольник, на нём силуэт:
Крошку за лапу ведёт кенгуриха!
20 кэмэ тут, а выше - запрет!
Хватит, ребята, не ездите лихо!
Скорость снижай, и для тех кенгурей
Не забывай запасти сухарей!
В лес Рамбуйе ты собрался? Постой:
Буйволам яблочек взял бы с собой.
Хитрые нутрии просят морковки -
Выйти на пруд без морковки - неловко.
Уткам багета легко накрошить,
Только вот цаплю - ну, чем угостить?
Разве в четверг после дождичка ей
Ты накопаешь отменных червей?
Одна из наших с Васькой любимых дорожек в Рамбуйе шла сначала мимо нескольких переделанных старинных ферм возле городка Дампьер, - с одной стороны лесистый холм, с другой дома с огромными лесными участками - проходя мимо, можно было в один из них заглянуть - в застеклённую от пола до потолка большущую комнату с деревянными балками, у противоположной стены книги, - жаль, ни названий не прочесть, ни авторов... Потом дома кончаются, дорожка переходит через быстрый ручей, где форель водится, - речку Иветту - по деревянному мостику - а в ручье запруда и, как выражался Славка Станкевич, портомойня - средневековая деревенская прачечная... Часа через полтора выходишь к полям, зимой изумрудным, к деревне, где осенью полыхал на воротах дикий виноград возле крошечного кафе... Весной пахло дымом и вскопанной землёй...
И ещё деревня совсем рядом - Фужроль - там в конце марта цвели первые сливы и проклёвывался на нашу радость щавель у забора - мы же из собирателей - хоть грибы, хоть щавель, хоть рябину, чтоб водку настаивать... А на поляне в одуванчиках стоял мохноногий тяжеловоз-першерон - сияющей звенящей весной, пропахшей вскопанной землёй и кострами.
Когда как-то мы гуляли там с Бегемотом и с Маринкой, нам бог послал грибы с картошкой - очень неожиданные июньские белые, притом много, и вдруг когда мы шли обратно, гордые добычей, увидели гору картошки - хорошей крепкой картошки - из машины она что ли высыпалась на лесную дорогу - но откуда там картофелеперевозный грузовик? Или с неба нам её выдали вместо манны - к ранним грибам?
У Васьки на длинных прогулках начинали болеть пальцы ног, когда-то в блокаду отмороженные. Приходилось останавливаться, разуваться. Мы очень тщательно выбирали ему обувь - в том самом «Старом походнике», - кроссовки, походные сандалии - и даже носки особенные, многослойные...
Эти пригородные леса, поля, каменные деревни, - дом. Вот тут на взгорке тьма наперстянок, а вдоль той дорожки ландыши, море гиацинтов повыше - на холме - однажды мы с него увидели внизу замок - а потом нашли к нему дорогу - чей-то небольшой аккуратный замочек...
За окраиной деревни Арбон в лесу Фонтенбло, за последними новыми вызывавшими нашу зависть выкатившимися в лес домами, подберёзовики вдоль вечно влажной дороги. Дальше подъём на пупырь тропинкой между скал - мимо камня-черепахи, камня-бегемота, - а с плоской верхушки сосновое море внизу - чуть морщится мелкими волнами, и берёза прозрачно-жёлтая - хрупкая среди коренастых сосен, роняющих громадные шишки. А весной на просеке первый щавель...
На вершине хорошо б позавтракать, для чего надо взять бутерброды, а если рыбные консервы, так вилки не забыть, и хлеб. И мандаринами надо делиться с Нюшей, а Катя к ним равнодушней... Если Васька поленится взять еду (я ненавижу делать бутерброды и отлыниваю от этого), он станет такой злющий - уууу.
Однажды зимой мы в лесу Фонтенбло заблудились - в 2000-м, наверно, когда Васька ходил ещё хоть куда, и мы вообще надеялись, что после шунтирования он начнёт летать, как когда-то, но увы - начались проблемы с ногами...
Было на удивление холодно - звенели сухие листья, день ощутимо превращался в зимний ранний вечер, и у Васьки замёрзли отмороженные пальцы - а мы пришли не к своему паркингу, а к какому-то другому - неподалёку к счастью - и брели в уходящем свете - скорей, скорей - к тёплой машине...
А городок Монфор весной плывёт в сиреневом запахе на сиреневых волнах - там на холме разрушенная крепость - и холм зарос сиренью...
***
Когда без дождя влажной земли запах
С рассветом вламывается
в раскрытые окна дома,
Когда весне не сидится у колдуна в лапах,
«В лапах мохнатых и страшных» - то всё по другому:
Голые ветки - зачем же тьму протыкать им?
Чтоб оказаться в другой такой же тьме?
Тьма на тьме - ведь страшней,
чем закат на закате,
Ночь-то в ночи
не позволит, чтоб «два в уме»,
Только совам дозволено с ней не считаться:
Ибо весенний торжествующий крик совы
Будит,
высвобождает из тьмы веселье акаций
И шевелит рассыпанные тени
мелкой листвы.
Ну, ветки - голы, но тьма - уж куда голее!
(Там, где не знают о свете -
никчёмна тень...)
Но если сирень разрывает сумрак в аллее,
Тьма не посмеет, не сможет - если сирень!
Про наши прогулки, про наши леса, про грибы с картошкой, про Нюшу, про ослиху Мимозу, про буйволов, про кенгуру, про лабрадора Альбана, про Нечаевых, про выхлопную трубу...
Постепенно по всё более пересечённой местности мы стали бродить по выходным, и всё дольше. Как-то незаметно Васька, давно уже плотно усевшийся в машину, а после инфаркта совсем малоподвижный, начал подолгу ходить пешком. Нет, в горку он всегда попыхивал, останавливался, отдыхал - но это стало как-то нестрашно - ну, остановился, ну, пшикнул нитроглицерина, который всегда в кармане - просто чтоб сосуды расширить - и дальше пошли. Думаю, что в девяностые в наши викендные прогулки мы проходили километров по 15-20 враз, а то и больше - долго ж гуляли, - и сейчас идя каким-нибудь маршрутом, а их за годы вон сколько накопилось, - у меня горло сжимается - а ведь Васька его проходил - 20 лет назад, 15, 10...
Осенью 91-го мы втроём с Нюшей вечно ездили за грибами и подбирали всех, кто попадётся - хоть даже козлов, которых потом мы вовсе брать перестали. Зачем? Они ж невкусные. А тогда хватали, солили, жарили, - воплощая известное мне с детства течение летне-осеннего времени - сначала картошка с грибами, потом грибы с картошкой, потом грибы без картошки - ну, и наконец - глаза б не глядели уже на эти сковородки грибов...
Белых почему-то тогда попадалось меньше, чем сейчас. Правда, во второй половине девяностых мы набрели в Рамбуйе на клочок леса, где несколько лет подряд по осени можно было ими легко набить багажник, и уезжали мы оттуда почти всегда, потому что «Петька, не до грибов» - ноги мокрые - да и чистить их - неперечистить... Потом-то именно в том углу грибы пропали, там почему-то стало очень сухо. Может, просто несколько раз приехали после засухи...
Лет пятнадцать мы там не были - лес менее красивый в том месте, какой-то очень уж плоский, без взгорков. Правда, когда туда едешь, проезжаешь дорожный знак - кенгуру в треугольнике - говорят, и вправду могут выскочить на дорогу, - сбежали когда-то из местного зоопарка и прижились в нашем северном лесу.
После грибов ночью только глаза закроешь - пёстрые листья - шляпки - мох - вглядываешься пристально в эту подножную жизнь, в нарядные картинки.
Васька очень любил находить красных - красавцев в рыжих шляпах на крепких ногах. Однажды в Рамбуйе он из длинной травы вытащил громадного плотного, нечервивого - с тех пор, оказываясь на той самой полянке, он всегда об этом вспоминал - но больше там красные ему не встречались.
А Нюша обиделась, когда ей под толстую щенячью лапу попал дымовик, - пыхнул в нос, хрюкнул и навеки отвратил её от сбора грибов. Говоришь ей - ищи трюфели - а она головой мотает.
На краю деревни Гамбезёй в лесу Рамбуйе стоял заброшенный дом с башенкой, с цветными стёклами, - полуразвалившаяся дача любимых Васькой времён прекрасной эпохи... Мы часто оставляли там машину и шли в лес мимо вечно-зелёных травяных полей, где лошади пасутся... Васька говорил, что лошади ещё человечней собак, что они помнят добро и зло, и надо с ними очень нежно - хлеб положить на ладонь - лошадь дунет тёплым нежным дыхом, и втянет краюшку мягкими губами. Только мы обычно даже морковку забывали из дому захватить...
Давно уже дачу купили, отреставрировали, но её не видно - в глубине сада она, за забором. Дети тех лошадей пасутся в том же поле...
Однажды Васька свозил меня поглядеть на дом, с которого началось его очень недолгое домовладение - не больно близко от Парижа, деревянный, на заброшенном участке у самого леса. Вскоре после того, как они с Ветой его купили, но скорей как дачу, чем как настоящее жильё, там собрались проводить дорогу, и владельцам домов выплатили компенсации. Тогда они приобрели другой дом, тот, где Вета по сей день живёт. А дорогу-то так и не провели.
К нашим прогулкам присоединялись самые разные люди - Бегемот с Маринкой, приезжие гости, местные друзья-приятели. Однажды поехала с нами девочка - дочка знакомых из Америки, - она в лесу спрашивала, где сортир, - по американской привычке пописать под кустиком было ей морально тяжело.
В девяностые мы довольно много общались с Вадиком Нечаевым и Мариной Недробовой. В Питере в семидесятые у них дома проходили неофициальные выставки, - было тогда в городе несколько квартир, куда можно было в определённые дни недели приходить смотреть картины. Повстречавшись с Нечаевыми в Париже, мы с Бегемотом внезапно осознали, что в Ленинграде у них бывали. В семидесятые из Союза активно выдавливали художников и вообще людей, как-то с живописью связанных, пусть опосредованно. Их приравнивали к евреям. Так ребята и оказались во Франции. Чтоб от них поверней избавиться, им даже небольшой пожар устроили... После него они уже не раздумывали, не остаться ли...
Вадик писал книжки, дружил с художниками и ввёл Марину, закончившую физфак, в эту среду. Её захватила и та жизнь на грани, или даже за гранью советской дозволенности, и тогдашняя неофициальная живопись, и то очень особое ощущение воли в тюремной стране... А продвижение художников, организацию выставок она восприняла, как самое для неё важное дело - цель и радость жизни. Ей бы галерейщицей стать... Но откуда ж деньги... В Париже начала она зарабатывать программированьем... А любимым героем Вадика был Дягилев, и он старательно ему подражал в общем облике - белый шарф, шляпа, вальяжность...
У них была собака - чёрный лабрадор по имени Альбан. И Нюша с ним дружила. Марина с Альбаном часто ездили с нами гулять - Нюша в багажнике, Альбан на пути в лес скрючившись на полу, - мы сажали Марину вперёд, и Альбан умещался у неё в ногах. Ну, а на обратном пути обе собаки, - грязные, довольные, сонные ехали вместе в багажном отсеке - форд наш был пятидверкой. На пути туда мы не рисковали их сажать рядом не потому, что думали, что они подерутся, а только из-за того, что не хотелось нам, чтоб две здоровенные собаки играючи раскачали лодку.
Багажный отсек отделялся от кабины крепкой антисобачьей сеткой.
Потом-то оказалось, что сетка наша не всё выдерживает.
Как-то под Новый год, в рождественские каникулы то ли 92-го, то ли 93-го, мы отправились вшестером на день в Бургундию в деревню Везле - показать народу нам уже знакомый романский собор. Идея вообще-то бредовая - в самое тёмное время года пять человек, совершенно не склонных к тому, чтоб рано вставать, и собака решили поехать на денёк километров эдак за двести пятьдесят в один конец. Но как-то нам это диким не казалось. Васька за рулём, Димка с ним рядом на переднем сиденье, я, Бегемот и Маринка сзади, а Нюша за сеткой.
Едем по автостраде, и вдруг страшный грохот, вой, дребезг - это не дядя Поджер вешает картину - это наша выхлопная труба отвалилась. Ну, заехали на стоянку при дороге - не знаю, как по-русски называются эти площадки при автострадах, где бензоколонки, едальни, а иногда просто полянки, где кроме сортира ничего нет - вот на такой маленький паркинг мы и заехали. Удостоверились - нет трубы - обломки по асфальту волочатся.
Решили продолжить путь - подумаешь, трубы нет с глушителем - из-за такой малости домой возвращаться? Только отъехали - как-то не тянет фордик (потом-то выяснилось, что не только глушитель с выхлопной трубой отвалились, но и автоматическая коробка передач на последнем издыхании - наш чудо-механик Ив её сумел потом починить - честь ему и хвала!). Опять придорожный паркинг, обсуждение, - ну, разворачиваться и ехать домой - что ж ещё делать. Развернуться на автостраде не так-то просто, надо до ближайшего съезда доехать - и вот только тут началась вонь - с запозданием. Машина старая, дырявая - миазмы приходили к нам через щели в прохудившемся металле. Ни одной лишней минуты этой вони не потерпела Нюша - кажется, в багажном отсеке за решёткой, было хуже всего - и она поступила, как князь Гвидон, - «вышиб дно и вышел вон» - так и Нюша - в одну секунду она оказалась у нас с Бегемотом и с Маринкой на голове, - какая решётка выдержит ньюфский напор. День был холодный, изрядный минус, но мы открыли все окна - так и ехали - замёрзшие и задыхающиеся - Бегемот задумчиво сказал, что, наверно, это подготовка к газовой атаке.
На следующий день я отправилась с Васькой в гараж ставить трубу - естественно, села с ним рядом, - и страшно возмутилась - ведь Васька с Димкой тоже жаловались на вонь - но по сравнению с тем, что претерпели обитатели заднего сиденья, на переднем был рай земной, чуть припахивающий выхлопными газами.
Гараж «Мидас» неподалёку от нас, где ставят новые шины и новые выхлопные трубы, я очень любила - там проживал неаполитанский мастино - голубоватый огромный и плюшевый. И пока Васька разбирался с механиками я с ним разговаривала.
Шлёпанье по клавишам вытаскивает совсем забытое - полутёмный гараж, собачьи вздохи, потрёпанный мячик на бетонном в масляных пятнах полу...
***
Альбашка, в отличие от Нюши, по лесу степенно гуляющей, будучи истинным охотничьим лабрадором, - носился, как угорелый, - однажды убежал в чащобу - пришлось его ждать минут десять, а когда он вернулся, Нюша гавкнула ему прямо в ухо, - подошла и рявкнула: «совсем мудак, ждать ещё тут такого. Ни совести, ни чести!»
В наших лесах часто встречаются фазаны, да олени. Фазан однажды с шумом взлетел у Кати из-под лап - экая туша, а всё ж летает. Катя птицами не слишком интересовалась, она гонялась только за млекопитающими, а Нюша за фазанами вскидывалась, но, как я неустанно повторяю Тане - собаки не летают, как птицы, они даже как мухи не умеют...
Олени меня куда больше беспокоили - Нюша неслась за ними, треща кустами - но куда ей - возвращалась через пару минут с языком на плече.
Как-то в апреле - и удивительно - по сопутствующим событиям я даже знаю когда - в апреле 95-го - когда жили у нас отдалённые знакомые из Америки - мы с Васькой и с Нюшей втроём гуляли в Рамбуйе - а это был такой апрель - ни дня без дождя - американские ребята вечером скидывали мокрую вдрызг одежду, отжимали волосы, оставляли на полу босые следы... Мы в зелёных накидках из «Вьё Кампёра», как Марья Синявская выражается - из «Старого лагерника» - но всё-таки, наверно, -из «Старого походника» - любимого туристского магазина в Париже - брели по промокшему хоть отжимай светло-зелёному лесу. Чаще встречаешь ланей - а тут на нас вышло оленье семейство - во главе с громадным ветвисто-рогим мужиком - отцом Бемби. К счастью Нюша была на поводке, мы тогда слегка заблудились, слишком рано вышли на шоссе и шли по нему к машине.
Рамбуйе, Фонтенбло - наши леса, не до «детских припухлых желёз», а до - той повседневности, которой дышишь... Вот тут Нюша потеряла мячик, рядом с этим огромным буком, стоящим на одной серой слоновьей ноге, - мячик покатился вниз, под откос, к ручью, в папоротниковые заросли. Но ничего - зато в Голландии, в единственном, кажется, на всю плоскую страну сосновом лесочке она нашла мячик, утерянный кем-то ещё.
А в Рамбуйе на той же дорожке, возле того же бука, много позже (Нюша была уже ньюфихой-матроной) мы свели знакомство с ослихой по имени Мимоза. Мы повстречались с ней на обратном пути, минутах в пятнадцати от машины. Мимоза - внушительного роста ослиха - на ней ехала тётенька, и даже ноги у неё по земле не волочились, так, пару сантиметров не доставали. И дочка тётенькина рядом на велосипеде. Они нас чуть-чуть обогнали. Нам, чтоб попасть к машине, а тётеньке с девочкой и с Мимозой, чтоб попасть в деревню домой, надо было перейти ручей - совсем мелкий - мы его по камням переходили, а Мимозе нужно было лишь слегка замочить копытца. Когда мы подошли к ручью, Мимоза неподвижно стояла на берегу, упрямо глядя под ноги, впрочем, иногда вскидывала голову и мельком взглядывала на тётеньку, которая пыталась её уговорить зайти в воду. Я предложила Мимозе морковку, которая в тот раз у нас с собой в виде исключения была - она гордо от неё отказалась - «не продаюсь я за морковки». Тётенька то нежно её уговаривала, то кричала на неё - Мимоза была неколебима. И тётенька обречённо сказала - до моста километров пятнадцать...
Мы ушли - Бегемот предложил увести поскорей Нюшу, чтоб Нюша, и так отличавшаяся завидным упрямством, не набралась лишних дурных манер...
***
Однажды в лесу Рамбуйе мы повстречались с коровами - нет, с настоящими африканскими буйволами. Нас было пятеро - Васька, Нюша, которую он взял на поводок, моя французская подруга Сильви, Бегемот и я. Мы мирно шли по просторному буковому лесу - и вдруг увидели где-то далеко на нашей же дорожке двух коров, идущих нам навстречу. Мы не сразу осознали что это как-то странно - в лесу Рамбуйе до сих пор коров мы не встречали - под Парижем их много, но они пасутся в полях за загородками, а не бродят по лесу. Пожали плечами и продолжили свой путь. Коровы приближались - и вдруг нам стало ясно, что это не совсем коровы - что у этих зверей длиннющие растопыренные рога. Они подошли - сначала им попался Бегемот, потом я - мы оба стояли на краю дороги, не шелохнувшись - и они по очереди нас обнюхали. Протянули прекрасные тёплые носищи, подышали почти в ухо - вздохнули и отошли огорчённо. Васька же страшно нас напугал, замахав на них спортивной палкой, с которой он ходил по лесу, - он решил так защитить не проронившую ни слова Нюшу. Сильви выглядывала из-за большого бука, за который полуспряталась. Откуда, ну откуда в лесу Рамбуйе африканские буйволы?!
Ответ мы получили через неделю, когда увидели наших знакомцев за загородкой - они тянули к нам нежные носы - и на этот раз у нас были с собой яблоки! Как же они были благодарны - не яблоки, конечно, дороги, а внимание...
Вот вам черта 21 века:
Зверь не шарахается от человека!
У городов появились заботы:
В Лондоне лисы, в Нью-Йорке еноты.
Есть кенгуру под Парижем. Однако
Он удостоен дорожного знака:
Вон треугольник, на нём силуэт:
Крошку за лапу ведёт кенгуриха!
20 кэмэ тут, а выше - запрет!
Хватит, ребята, не ездите лихо!
Скорость снижай, и для тех кенгурей
Не забывай запасти сухарей!
В лес Рамбуйе ты собрался? Постой:
Буйволам яблочек взял бы с собой.
Хитрые нутрии просят морковки -
Выйти на пруд без морковки - неловко.
Уткам багета легко накрошить,
Только вот цаплю - ну, чем угостить?
Разве в четверг после дождичка ей
Ты накопаешь отменных червей?
Одна из наших с Васькой любимых дорожек в Рамбуйе шла сначала мимо нескольких переделанных старинных ферм возле городка Дампьер, - с одной стороны лесистый холм, с другой дома с огромными лесными участками - проходя мимо, можно было в один из них заглянуть - в застеклённую от пола до потолка большущую комнату с деревянными балками, у противоположной стены книги, - жаль, ни названий не прочесть, ни авторов... Потом дома кончаются, дорожка переходит через быстрый ручей, где форель водится, - речку Иветту - по деревянному мостику - а в ручье запруда и, как выражался Славка Станкевич, портомойня - средневековая деревенская прачечная... Часа через полтора выходишь к полям, зимой изумрудным, к деревне, где осенью полыхал на воротах дикий виноград возле крошечного кафе... Весной пахло дымом и вскопанной землёй...
И ещё деревня совсем рядом - Фужроль - там в конце марта цвели первые сливы и проклёвывался на нашу радость щавель у забора - мы же из собирателей - хоть грибы, хоть щавель, хоть рябину, чтоб водку настаивать... А на поляне в одуванчиках стоял мохноногий тяжеловоз-першерон - сияющей звенящей весной, пропахшей вскопанной землёй и кострами.
Когда как-то мы гуляли там с Бегемотом и с Маринкой, нам бог послал грибы с картошкой - очень неожиданные июньские белые, притом много, и вдруг когда мы шли обратно, гордые добычей, увидели гору картошки - хорошей крепкой картошки - из машины она что ли высыпалась на лесную дорогу - но откуда там картофелеперевозный грузовик? Или с неба нам её выдали вместо манны - к ранним грибам?
У Васьки на длинных прогулках начинали болеть пальцы ног, когда-то в блокаду отмороженные. Приходилось останавливаться, разуваться. Мы очень тщательно выбирали ему обувь - в том самом «Старом походнике», - кроссовки, походные сандалии - и даже носки особенные, многослойные...
Эти пригородные леса, поля, каменные деревни, - дом. Вот тут на взгорке тьма наперстянок, а вдоль той дорожки ландыши, море гиацинтов повыше - на холме - однажды мы с него увидели внизу замок - а потом нашли к нему дорогу - чей-то небольшой аккуратный замочек...
За окраиной деревни Арбон в лесу Фонтенбло, за последними новыми вызывавшими нашу зависть выкатившимися в лес домами, подберёзовики вдоль вечно влажной дороги. Дальше подъём на пупырь тропинкой между скал - мимо камня-черепахи, камня-бегемота, - а с плоской верхушки сосновое море внизу - чуть морщится мелкими волнами, и берёза прозрачно-жёлтая - хрупкая среди коренастых сосен, роняющих громадные шишки. А весной на просеке первый щавель...
На вершине хорошо б позавтракать, для чего надо взять бутерброды, а если рыбные консервы, так вилки не забыть, и хлеб. И мандаринами надо делиться с Нюшей, а Катя к ним равнодушней... Если Васька поленится взять еду (я ненавижу делать бутерброды и отлыниваю от этого), он станет такой злющий - уууу.
Однажды зимой мы в лесу Фонтенбло заблудились - в 2000-м, наверно, когда Васька ходил ещё хоть куда, и мы вообще надеялись, что после шунтирования он начнёт летать, как когда-то, но увы - начались проблемы с ногами...
Было на удивление холодно - звенели сухие листья, день ощутимо превращался в зимний ранний вечер, и у Васьки замёрзли отмороженные пальцы - а мы пришли не к своему паркингу, а к какому-то другому - неподалёку к счастью - и брели в уходящем свете - скорей, скорей - к тёплой машине...
А городок Монфор весной плывёт в сиреневом запахе на сиреневых волнах - там на холме разрушенная крепость - и холм зарос сиренью...
***
Когда без дождя влажной земли запах
С рассветом вламывается
в раскрытые окна дома,
Когда весне не сидится у колдуна в лапах,
«В лапах мохнатых и страшных» - то всё по другому:
Голые ветки - зачем же тьму протыкать им?
Чтоб оказаться в другой такой же тьме?
Тьма на тьме - ведь страшней,
чем закат на закате,
Ночь-то в ночи
не позволит, чтоб «два в уме»,
Только совам дозволено с ней не считаться:
Ибо весенний торжествующий крик совы
Будит,
высвобождает из тьмы веселье акаций
И шевелит рассыпанные тени
мелкой листвы.
Ну, ветки - голы, но тьма - уж куда голее!
(Там, где не знают о свете -
никчёмна тень...)
Но если сирень разрывает сумрак в аллее,
Тьма не посмеет, не сможет - если сирень!