Зимние ночи просят о снисхождении. Они, как бродяга, случайно задевший тебя плечом, оборачиваются и протягивают в твою сторону руки, такие же длинные, как тени фонарных столбов на оранжевом снегу. А я стараюсь убежать от зимнего морока прочь, сомкнуть уставшие глаза, раскинуться по-звездочному, по-морски под волнами одеяла и забыться. Не видать мне белесого снежного утра, где тревожно, одинокой желтушной радужкой светится в темноте окошко с открытой форточкой... Кто-то снизошел до бессонницы или же она проявила милость к убогому, оставшемуся томиться у холодного окна. Сурьмяная ночь поглотила его отражение в стекле, как только он дыхнул на него, чтобы знаки вывести пальцем, расписаться, стать автором внутреннего монолога.
Снисхождения просят зимние ночи, простывшие постели, озябшие руки и обветренные губы. Снисхождения... В музыке и мыслях, которые отправляются по ветру, цепляются за снег, превращаясь на пороге в воду. И откуда ни возьмись - вина, будто любил не тех, не те тебя любили и ты собою не был, а только сейчас снизошли до тебя твои настоящие звуки. И эта струнная тревожная переливчатость, судорожное перекатывание, как нервное рукопожатие с тем бродягой в зимней полуночи, когда в чужом, случайном лице узнаешь себя и дивишься, что раньше проходил мимо.
Click to view