Apr 16, 2010 15:09
Когда первая любовь накрылась медным тазом я была уверена, что моя жизнь кончилась. Сердце перестало существовать как единое целое и превратилось в собранный из разноцветных кусочков калейдоскоп. Я чистила картошку и поливала ее обильными девичьими слезами.
- Пап, жить-то как? - Риторически озадачала родителя
- Да сейчас это не важно. Важно картошку почистить
Тогда эти слова больно пробороздили новую траншею на еще кровоточащем любовном поле боя. Я не могла понять,как можно быть таким равнодушным, когда я вот умираю от тоски прямо на глазах.
Прошло много лет. Та трагедия не оставила после себя ровным счетом ничего, кроме бездушного воспоминания: "о! я так переживала". А как переживала? Да не помню уже. Как-то ныла душа, отключался рассудок, текли истерические слезы. Ну было и было.
Зато стала замечать за собой совершенно скверную привычку: если я с кем-то смотрю фильм или слушаю музыку, то в самом слезливом моменте я начинаю пороть чушь. Могу внезапно вспомнить какой-то случай, или просто иронично обронить фразу, или даже брезгливо махнуть рукой, мол, все это сопли. Мама всегда на меня ругалась, считая это неспособностью сосредоточиться и сопереживать.
И тут до меня дошло. Я просто скрываю свои истинные чувства. Чисто физически не могу разреветься, но впечатление может быть таким колоссальным, что сдержать эмоции мне просто не под силу. Тогда я надеваю маску циника и, придерживая ее на протяжении всего сеанса, вывожу более раскрепощенных людей из себя.
Вот и папа тогда, думается мне, сильно переживал за меня. Но показать это, выслушать,поддержать - просто не хватило сил. Стало страшно. В этом мы с ним похожи.
Жизнь: Семья