Тригорское 18 февраля 1918 года
Из воспоминаний неизвестного:
«…Не проходит и часа, как в доме дьяконицы передается известие, что грабят Тригорское (это в саженях двадцати от нас - только спуститься с горы и подняться на гору). Оттуда доносится грохот и треск разбиваемых окон.
Вбегает с воплем старая служанка Софии Борисовны (баронессы Вревской) и кричит на весь дом:
-Нас грабят! Зажигать начинают! Куда мне барышню мою деть, не знаю… Примите Вы нас!
В доме у дьяконицы общая паника. Кто-то предупредил, что зажгут и дом о. Александра, в двух шагах от нас на той же горе. «Духовная» семья эта, и без того похожая на муравейник, с битком набитым жильем, мечется взад и вперед, вытаскивая вещи на снег, в огород и на кладбище. Детей отсылают к бабушке-просвирне на другую гору. Я не вижу еще никакой опасности, но, бессознательно подчиняясь общей тревоге, хватаюсь то за одно, то за другое. Прежде всего, конечно, за книги и рукописи. Молодая попадья подбегает ко мне на помощь, хватает платье и белье из корзины, срывает ковер со стены, вяжет все это в узлы и уносит куда-то. А я стою как парализованный, не зная, что делать.
На пороге появляется сам о. Александр, означает всеобщую суматоху, и с изумлением восклицает:
-Что Вы делаете?..
-Тригорское поджигают. Разве Вы не видите?
В Тригорском зажигают костры и жгут господские дома. Совершенно пьяные окрестные крестьяне распевают дикие разудалые песни. Крыша господского дома занимается, из труб вырывается огромное пламя, искры снопами разлетаются в воздухе. Дом напоминает адскую клетку… Как бесы снуют там зловещие черные тени… Кошмарное зрелище.
Не хватает духу смотреть. Но о. Александр «не выносится». Он приютил у себя старушку-баронессу с семьей, ее слуг. Сторожит всю ночь дом, и никто не является поджигать его.
Мы ложимся не раздеваясь в ожидании судьбы. Тригорское догорает…»
«…Не проходит и часа, как в доме дьяконицы передается известие, что грабят Тригорское (это в саженях двадцати от нас - только спуститься с горы и подняться на гору). Оттуда доносится грохот и треск разбиваемых окон.
Вбегает с воплем старая служанка Софии Борисовны (баронессы Вревской) и кричит на весь дом:
-Нас грабят! Зажигать начинают! Куда мне барышню мою деть, не знаю… Примите Вы нас!
В доме у дьяконицы общая паника. Кто-то предупредил, что зажгут и дом о. Александра, в двух шагах от нас на той же горе. «Духовная» семья эта, и без того похожая на муравейник, с битком набитым жильем, мечется взад и вперед, вытаскивая вещи на снег, в огород и на кладбище. Детей отсылают к бабушке-просвирне на другую гору. Я не вижу еще никакой опасности, но, бессознательно подчиняясь общей тревоге, хватаюсь то за одно, то за другое. Прежде всего, конечно, за книги и рукописи. Молодая попадья подбегает ко мне на помощь, хватает платье и белье из корзины, срывает ковер со стены, вяжет все это в узлы и уносит куда-то. А я стою как парализованный, не зная, что делать.
На пороге появляется сам о. Александр, означает всеобщую суматоху, и с изумлением восклицает:
-Что Вы делаете?..
-Тригорское поджигают. Разве Вы не видите?
В Тригорском зажигают костры и жгут господские дома. Совершенно пьяные окрестные крестьяне распевают дикие разудалые песни. Крыша господского дома занимается, из труб вырывается огромное пламя, искры снопами разлетаются в воздухе. Дом напоминает адскую клетку… Как бесы снуют там зловещие черные тени… Кошмарное зрелище.
Не хватает духу смотреть. Но о. Александр «не выносится». Он приютил у себя старушку-баронессу с семьей, ее слуг. Сторожит всю ночь дом, и никто не является поджигать его.
Мы ложимся не раздеваясь в ожидании судьбы. Тригорское догорает…»