ПИСЬМА ОБ ЭВОЛЮЦИИ (39). Возвращение водки
В завершение новогоднего настроения (ведь 13/14 января - это "старый Новый год") - ещё один "весёлый предмет" для иллюстрации темы преемственности в эволюции, а именно водка.
Советские почтовые открытки эпохи нэпа, посвящённые возвращению водки. 1924 год. Любопытно, что открытки отражают противоположные мнения - за и против возвращения водки, но оба мнения сочувствием авторов рисунков явно не пользуются
Как известно, накануне своего крушения, с началом мировой войны, романовская монархия ввела сухой закон. Черносотенец Владимир Пуришкевич приветствовал его ликующими частушками:
Царской воли ясный знак,
На Руси снесён кабак,
Нет народа пьяного,
Зажила я на ново!
Однако в дневнике того же Пуришкевича, где рассказано про убийство Распутина, читаем описание типичной бытовой сценки 1916 года: "На подносе стояло четыре закупоренных бутылки с марсалой, мадерой, хересом и портвейном, а за этими бутылками виднелось несколько темноватого стекла рюмок". В общем, "сухой закон" сводился к тому, что "элита" общества пила по-прежнему, а вот простых людей ждали запреты.
Современники донесли до нас такие высказывания на эту тему солдат-фронтовиков (в 1917 году):
"Вот, бывало, на позиции зимой или в мокроту, сырость как хотелось выпить. Не напиться, нет, зачем, дай, как прежде, чарку, да я тебе пятнадцать окопов возьму. Эх, и зачем эту глупую трезвость ввели. Русскому человеку и не пить".
"Ведь в прежние войны пили и побеждали, а вот тебе и трезвая война, во как закончили. От трезвости и революция пошла".
После Октября многие надеялись, что советская власть вновь разрешит водку. Но, как это ни забавно, большевики не решились отменить "сухой закон", введённый ещё государем императором Николаем II. Водка слишком отождествлялась со "старым миром", с которым предстояло покончить. Либеральная газета "Вечерние вести" писала в 1918 году: "Ждали от советской власти отмены романовского запрета, как красного яичка к светлому празднику. Убеждённые алкоголики готовы были прекратить всякий саботаж и признать советскую власть. Миг един, и нет волшебной сказки..."
Однако с годами крепость советского сухого закона постепенно ослабевала. Вначале разрешили варить пиво. В 1923 году допустили продажу наливок крепостью не выше 20 градусов. И, наконец, осенью 1924 года решились на новое введение казённой водки. В народе её назвали по имени председателя Совнаркома Алексея Рыкова. "В Москве событие, - записывал в дневник писатель Михаил Булгаков, - выпустили 30-градусную водку, которую публика с полным основанием назвала "рыковкой". Отличается она от "царской" водки тем, что на десять градусов... слабее, хуже на вкус и в четыре раза её дороже". А в уста персонажей "Собачьего сердца" Булгаков вложил известный диалог о "новоблагословенной" водке:
Первоначально крепость водки колебалась: 30, 38, 40, потом даже 50 градусов. Что породило анекдот: "Встречает на том свете Николай II Ленина:
- Что, Владимир Ильич, и вы водочку выпустили? А сколько градусов? Тридцать восемь? Эх, Владимир Ильич! И стоило вам из-за двух градусов революцию делать! Ведь можно было столковаться..." Кстати, этот анекдот хорошо показывает, что возвращение водки всеми воспринималось именно как "возврат к старому".
Карикатура декабря 1924 года, посвящённая введению крепких напитков
Иосиф Сталин в 1927 году оправдывал введение водки так:
"Что лучше: кабала заграничного капитала, или введение водки, - так стоял вопрос перед нами. Ясно, что мы остановились на водке, ибо считали и продолжаем считать, что, если нам ради победы пролетариата и крестьянства предстоит чуточку выпачкаться в грязи, - мы пойдём и на это крайнее средство ради интересов нашего дела".
Выступая перед иностранными рабочими в том же году, он говорил: "Вообще говоря, без водки было бы лучше, ибо водка есть зло. Но тогда пришлось бы пойти временно в кабалу к капиталистам, что является ещё большим злом. Поэтому мы предпочли меньшее зло. Сейчас водка даёт более 500 миллионов рублей дохода. Отказаться сейчас от водки, значит отказаться от этого дохода, причём нет никаких оснований утверждать, что алкоголизма будет меньше, так как крестьянин начнёт производить свою собственную водку, отравляя себя самогоном... Сейчас наша политика состоит в том, чтобы постепенно свёртывать производство водки. Я думаю, что в будущем нам удастся отменить вовсе водочную монополию, сократить производство спирта до минимума, необходимого для технических целей, и затем ликвидировать вовсе продажу водки. Я думаю, что нам не пришлось бы, пожалуй, иметь дело ни с водкой, ни со многими другими неприятными вещами, если бы западноевропейские пролетарии взяли власть в свои руки и оказали нам необходимую помощь. Но что делать? Наши западноевропейские братья не хотят брать пока что власти, и мы вынуждены оборачиваться своими собственными средствами. Но это уже не вина наша. Это - судьба. Как видите, некоторая доля ответственности за водочную монополию падает и на наших западноевропейских друзей. (Смех, аплодисменты.)"
К. Елисеев. Карикатура на председателя Госплана СССР Глеба Кржижановского. "По контрольной пятилетке Госплана СССР производство водки растет на 116 процентов". "Упоительные планы. Госплан: - Пей, моя деточка, пей, пятилеточка, пей!". 1928 год. Любопытно отметить, что в 1928 году карикатура на одного из высокопоставленных руководителей страны и отцов-основателей партии большевиков была ещё вполне в порядке вещей
В 20-е годы многим казалось, что возвращение водки - это и впрямь "временная мера", а сама водка - "грязь" и "зло". Как раз в дни введения водки в конце 1924 года журнал "Смехач" помещал очерк о воображаемом 1994 годе. В этом будущем водка сохраняется только в качестве экспоната в "музее старого быта". "Крестьяне нюхали самогонку, содрогаясь от омерзения.
- Если такой отвратительный запах, - проговорил молодой крестьянин, - какова же она на вкус?
- Вкус убийственный, - ответил профессор."
Рисунок Ю. Ганфа. 1928 год. "Безнадежный.
- Правда, что при социализме водки не булет?
- Конечно, не будет!
- А говорили - всем хорошо будет..."
Но постепенно акценты смещались. В "Книге о вкусной и здоровой пище" (1939) Анастас Микоян оправдывал возвращение водки так: "При царе народ нищенствовал, и тогда пили не от веселья, а от горя, от нищеты. Пили, именно чтобы напиться и забыть про свою проклятую жизнь. Достанет иногда человек на бутылку водки и пьёт, денег при этом на еду не хватало, кушать было нечего, и человек напивался пьяным. Теперь веселее стало жить. От хорошей и сытой жизни пьяным не напьёшься. Весело стало жить, значит и выпить можно...".
Как видим, интонация уже несколько другая, мысли "водка есть грязь и зло" здесь уже незаметно...
Рисунок 1928 года. "По проекту общества борьбы с алкоголизмом через 15 лет изготовление и продажа водки будут прекращены". Обыватель: - Эх, добраться бы! И выпью же на радостях!" На вершине пирамиды рядом с табличкой "1942" стоит докладчик с бутылкой нарзана в руках. То есть прекращение продажи водки планировалось первоначально в 1942 году. Но к этому времени у страны были совсем иные проблемы, а "наркомовские сто грамм" на фронте вошли в порядок вещей...
Рекламный плакат "Столовой водки", крепость которой достигала 50 градусов
На этом историю "возвращения водки" можно было бы и закончить... Но, как это ни забавно, на закате СССР произошло и возвращение... романовского "сухого закона". Хотя и в несколько смягчённом виде.
Борьба между сторонниками и противниками "сухого закона" в высшем советском руководстве шла и в эпоху "застоя". Л. И. Брежнев принадлежал к числу последних, и как-то заметил: "О будущем я знаю одно, - когда умру - сразу установят "сухой закон"..." В официальных мемуарах Брежнева упоминалось, как он в гостях выпил "две рюмки под мои любимые пельмени". Хотя напиток и не назван, ясно, что речь шла о водке. Историк и кулинар Вильям Похлёбкин видел в упоминании этих "двух рюмок" довольно важный смысл. "Главное в этом очередном откровении Брежнева, - писал Похлёбкин, - осторожное расширение официально допустимой дозы спиртного за ужином или обедом - две рюмки. Это уже не один глоток, а прямая директива, допускающая увеличение прежней дозы в два раза. Всё это уже нормально, естественно, законно, даже для партработника самого высокого уровня. Он не монах, может пить, существуют даже критерии, дозы, которыми он может пользоваться официально. Две рюмки - 150 г!".
Советские антиалкогольные плакаты
Министр иностранных дел Андрей Громыко, по его мемуарам, однажды стал агитировать генсека за ограничение продажи водки.
- Надо бы что-то сделать, - сказал Громыко, - чтобы в стране меньше потреблялось алкогольных напитков. Уж очень много у нас пьют, а отсюда и рост преступлений, дорожных происшествий, травм на производстве и в быту, развала семей.
Леонид Ильич оживился и убеждённо возразил:
- Знаете, русский человек как пил, так и будет пить! Без водки он не может жить.
"Разговор этот не привёл к положительным результатам", - сухо заключал Громыко в своих воспоминаниях. Но небольшие шаги в этом направлении всё же делались. Например, спиртным запретили торговать с раннего утра, появились более дорогие сорта водки. Раздражение, которое подобные меры вызывали в обществе, отразилось в известных частушках ("Письмо советских рабочих Л. И. Брежневу"):
Если водка будет восемь,
Всё равно мы пить не бросим!
Передайте Брежневу -
Будем пить по-прежнему.
Передайте Ильичу, -
Нам и десять по плечу.
Ну, а если будет больше,
То мы сделаем, как в Польше.
Если станет двадцать пять, -
Будем Зимний брать опять!
В некоторых частушках Брежнев на это сурово отвечал:
Я не Каня, вы не в Польше.
Если надо - будет больше.
(Станислав Каня - глава польской компартии, снятый в период деятельности "Солидарности" за излишнюю мягкость и уступчивость к оппозиции).
Завершилась история водки в СССР, как известно, введением ограничений, весьма похожих на "сухой закон" царя Николая, со всеми его недостатками. Что сыграло на удивление похожую роль и в общем процессе крушения государства...
(Продолжение следует).
ПОЛНОЕ ОГЛАВЛЕНИЕ СЕРИИ
Советские почтовые открытки эпохи нэпа, посвящённые возвращению водки. 1924 год. Любопытно, что открытки отражают противоположные мнения - за и против возвращения водки, но оба мнения сочувствием авторов рисунков явно не пользуются
Как известно, накануне своего крушения, с началом мировой войны, романовская монархия ввела сухой закон. Черносотенец Владимир Пуришкевич приветствовал его ликующими частушками:
Царской воли ясный знак,
На Руси снесён кабак,
Нет народа пьяного,
Зажила я на ново!
Однако в дневнике того же Пуришкевича, где рассказано про убийство Распутина, читаем описание типичной бытовой сценки 1916 года: "На подносе стояло четыре закупоренных бутылки с марсалой, мадерой, хересом и портвейном, а за этими бутылками виднелось несколько темноватого стекла рюмок". В общем, "сухой закон" сводился к тому, что "элита" общества пила по-прежнему, а вот простых людей ждали запреты.
Современники донесли до нас такие высказывания на эту тему солдат-фронтовиков (в 1917 году):
"Вот, бывало, на позиции зимой или в мокроту, сырость как хотелось выпить. Не напиться, нет, зачем, дай, как прежде, чарку, да я тебе пятнадцать окопов возьму. Эх, и зачем эту глупую трезвость ввели. Русскому человеку и не пить".
"Ведь в прежние войны пили и побеждали, а вот тебе и трезвая война, во как закончили. От трезвости и революция пошла".
После Октября многие надеялись, что советская власть вновь разрешит водку. Но, как это ни забавно, большевики не решились отменить "сухой закон", введённый ещё государем императором Николаем II. Водка слишком отождествлялась со "старым миром", с которым предстояло покончить. Либеральная газета "Вечерние вести" писала в 1918 году: "Ждали от советской власти отмены романовского запрета, как красного яичка к светлому празднику. Убеждённые алкоголики готовы были прекратить всякий саботаж и признать советскую власть. Миг един, и нет волшебной сказки..."
Однако с годами крепость советского сухого закона постепенно ослабевала. Вначале разрешили варить пиво. В 1923 году допустили продажу наливок крепостью не выше 20 градусов. И, наконец, осенью 1924 года решились на новое введение казённой водки. В народе её назвали по имени председателя Совнаркома Алексея Рыкова. "В Москве событие, - записывал в дневник писатель Михаил Булгаков, - выпустили 30-градусную водку, которую публика с полным основанием назвала "рыковкой". Отличается она от "царской" водки тем, что на десять градусов... слабее, хуже на вкус и в четыре раза её дороже". А в уста персонажей "Собачьего сердца" Булгаков вложил известный диалог о "новоблагословенной" водке:
Click to viewПервоначально крепость водки колебалась: 30, 38, 40, потом даже 50 градусов. Что породило анекдот: "Встречает на том свете Николай II Ленина:
- Что, Владимир Ильич, и вы водочку выпустили? А сколько градусов? Тридцать восемь? Эх, Владимир Ильич! И стоило вам из-за двух градусов революцию делать! Ведь можно было столковаться..." Кстати, этот анекдот хорошо показывает, что возвращение водки всеми воспринималось именно как "возврат к старому".
Карикатура декабря 1924 года, посвящённая введению крепких напитков
Иосиф Сталин в 1927 году оправдывал введение водки так:
"Что лучше: кабала заграничного капитала, или введение водки, - так стоял вопрос перед нами. Ясно, что мы остановились на водке, ибо считали и продолжаем считать, что, если нам ради победы пролетариата и крестьянства предстоит чуточку выпачкаться в грязи, - мы пойдём и на это крайнее средство ради интересов нашего дела".
Выступая перед иностранными рабочими в том же году, он говорил: "Вообще говоря, без водки было бы лучше, ибо водка есть зло. Но тогда пришлось бы пойти временно в кабалу к капиталистам, что является ещё большим злом. Поэтому мы предпочли меньшее зло. Сейчас водка даёт более 500 миллионов рублей дохода. Отказаться сейчас от водки, значит отказаться от этого дохода, причём нет никаких оснований утверждать, что алкоголизма будет меньше, так как крестьянин начнёт производить свою собственную водку, отравляя себя самогоном... Сейчас наша политика состоит в том, чтобы постепенно свёртывать производство водки. Я думаю, что в будущем нам удастся отменить вовсе водочную монополию, сократить производство спирта до минимума, необходимого для технических целей, и затем ликвидировать вовсе продажу водки. Я думаю, что нам не пришлось бы, пожалуй, иметь дело ни с водкой, ни со многими другими неприятными вещами, если бы западноевропейские пролетарии взяли власть в свои руки и оказали нам необходимую помощь. Но что делать? Наши западноевропейские братья не хотят брать пока что власти, и мы вынуждены оборачиваться своими собственными средствами. Но это уже не вина наша. Это - судьба. Как видите, некоторая доля ответственности за водочную монополию падает и на наших западноевропейских друзей. (Смех, аплодисменты.)"
К. Елисеев. Карикатура на председателя Госплана СССР Глеба Кржижановского. "По контрольной пятилетке Госплана СССР производство водки растет на 116 процентов". "Упоительные планы. Госплан: - Пей, моя деточка, пей, пятилеточка, пей!". 1928 год. Любопытно отметить, что в 1928 году карикатура на одного из высокопоставленных руководителей страны и отцов-основателей партии большевиков была ещё вполне в порядке вещей
В 20-е годы многим казалось, что возвращение водки - это и впрямь "временная мера", а сама водка - "грязь" и "зло". Как раз в дни введения водки в конце 1924 года журнал "Смехач" помещал очерк о воображаемом 1994 годе. В этом будущем водка сохраняется только в качестве экспоната в "музее старого быта". "Крестьяне нюхали самогонку, содрогаясь от омерзения.
- Если такой отвратительный запах, - проговорил молодой крестьянин, - какова же она на вкус?
- Вкус убийственный, - ответил профессор."
Рисунок Ю. Ганфа. 1928 год. "Безнадежный.
- Правда, что при социализме водки не булет?
- Конечно, не будет!
- А говорили - всем хорошо будет..."
Но постепенно акценты смещались. В "Книге о вкусной и здоровой пище" (1939) Анастас Микоян оправдывал возвращение водки так: "При царе народ нищенствовал, и тогда пили не от веселья, а от горя, от нищеты. Пили, именно чтобы напиться и забыть про свою проклятую жизнь. Достанет иногда человек на бутылку водки и пьёт, денег при этом на еду не хватало, кушать было нечего, и человек напивался пьяным. Теперь веселее стало жить. От хорошей и сытой жизни пьяным не напьёшься. Весело стало жить, значит и выпить можно...".
Как видим, интонация уже несколько другая, мысли "водка есть грязь и зло" здесь уже незаметно...
Рисунок 1928 года. "По проекту общества борьбы с алкоголизмом через 15 лет изготовление и продажа водки будут прекращены". Обыватель: - Эх, добраться бы! И выпью же на радостях!" На вершине пирамиды рядом с табличкой "1942" стоит докладчик с бутылкой нарзана в руках. То есть прекращение продажи водки планировалось первоначально в 1942 году. Но к этому времени у страны были совсем иные проблемы, а "наркомовские сто грамм" на фронте вошли в порядок вещей...
Рекламный плакат "Столовой водки", крепость которой достигала 50 градусов
На этом историю "возвращения водки" можно было бы и закончить... Но, как это ни забавно, на закате СССР произошло и возвращение... романовского "сухого закона". Хотя и в несколько смягчённом виде.
Борьба между сторонниками и противниками "сухого закона" в высшем советском руководстве шла и в эпоху "застоя". Л. И. Брежнев принадлежал к числу последних, и как-то заметил: "О будущем я знаю одно, - когда умру - сразу установят "сухой закон"..." В официальных мемуарах Брежнева упоминалось, как он в гостях выпил "две рюмки под мои любимые пельмени". Хотя напиток и не назван, ясно, что речь шла о водке. Историк и кулинар Вильям Похлёбкин видел в упоминании этих "двух рюмок" довольно важный смысл. "Главное в этом очередном откровении Брежнева, - писал Похлёбкин, - осторожное расширение официально допустимой дозы спиртного за ужином или обедом - две рюмки. Это уже не один глоток, а прямая директива, допускающая увеличение прежней дозы в два раза. Всё это уже нормально, естественно, законно, даже для партработника самого высокого уровня. Он не монах, может пить, существуют даже критерии, дозы, которыми он может пользоваться официально. Две рюмки - 150 г!".
Советские антиалкогольные плакаты
Министр иностранных дел Андрей Громыко, по его мемуарам, однажды стал агитировать генсека за ограничение продажи водки.
- Надо бы что-то сделать, - сказал Громыко, - чтобы в стране меньше потреблялось алкогольных напитков. Уж очень много у нас пьют, а отсюда и рост преступлений, дорожных происшествий, травм на производстве и в быту, развала семей.
Леонид Ильич оживился и убеждённо возразил:
- Знаете, русский человек как пил, так и будет пить! Без водки он не может жить.
"Разговор этот не привёл к положительным результатам", - сухо заключал Громыко в своих воспоминаниях. Но небольшие шаги в этом направлении всё же делались. Например, спиртным запретили торговать с раннего утра, появились более дорогие сорта водки. Раздражение, которое подобные меры вызывали в обществе, отразилось в известных частушках ("Письмо советских рабочих Л. И. Брежневу"):
Если водка будет восемь,
Всё равно мы пить не бросим!
Передайте Брежневу -
Будем пить по-прежнему.
Передайте Ильичу, -
Нам и десять по плечу.
Ну, а если будет больше,
То мы сделаем, как в Польше.
Если станет двадцать пять, -
Будем Зимний брать опять!
В некоторых частушках Брежнев на это сурово отвечал:
Я не Каня, вы не в Польше.
Если надо - будет больше.
(Станислав Каня - глава польской компартии, снятый в период деятельности "Солидарности" за излишнюю мягкость и уступчивость к оппозиции).
Завершилась история водки в СССР, как известно, введением ограничений, весьма похожих на "сухой закон" царя Николая, со всеми его недостатками. Что сыграло на удивление похожую роль и в общем процессе крушения государства...
(Продолжение следует).
ПОЛНОЕ ОГЛАВЛЕНИЕ СЕРИИ