Ещё к юбилею К. Аксакова. Страсти по зипуну и мурмолке
Это удивительная и редкая фотография. Славянофил Константин Аксаков в русской одежде, которую он стал демонстративно носить. Дворянин в мурмолке и косоворотке! Фотография из семейного альбома, обрамлена засушенными цветками анютиных глазок. 1850-е, РГАЛИ
Продолжая тему 200-летнего юбилея со дня рождения Константина Сергеевича Аксакова - мыслителя, сыгравшего немалую роль в отечественной идейной истории...
В 1840-е годы он стал зачинателем оригинального движения: отказа дворян от сюртуков, шляп, фраков и прочих европейских нарядов, введённых ещё Петром, и возврата к традиционной русской одежде. Символом этого движения стала мурмолка - старинная боярская шапка, немного похожая на шапку современных Дедов Морозов. Или, как её определяют словари, "круглая высокая шапка с плоской тульей из алтабаса, бархата или парчи, с меховой лопастью в виде отворотов. Мурмолки украшались иногда запонкой с жемчугом и белым дорогим пером". Кроме того, Константин Сергеевич облачился в косоворотку и сшил себе длиннополый зипун - "святославку", а также отпустил бороду, чего служащие дворяне с петровских времён не делали. И, как будто всего этого было мало, в дополнение он нередко надевал ещё красную рубаху и сапоги...
Разумеется, такое экстравагантное и сверхэпатажное по тем временам поведение со стороны дворянина вызвало огромнейший скандал. В первую очередь, последовали язвительные насмешки со стороны вечных критиков славянофилов - кружка западников. Пётр Чаадаев шутил, что Аксаков оделся так "национально", что народ на улицах принимал его за персиянина. Поскольку к тому времени никто уже в России мурмолок не носил...
Скоро, однако, у Аксакова появились последователи среди дворянства, также водрузившие на свои головы мурмолки.
Константин Аксаков с мурмолкой. Не все поймут, чем замечательна эта его фотография, и в чём её смысловое зерно. А вся соль снимка - конечно, в мурмолке, старинной русской шапке, которая лежит рядом с Константином Сергеевичем. Снимок сделан в 1850-е годы. Русская одежда для дворянства уже запрещена. И Константин Сергеевич лояльно выполняет данную им правительству расписку, на нём - "немецкая" одежда. Но от своих взглядов он отнюдь не отрёкся, и символ этого - лежащая рядом с ним мурмолка...
Мурмолка на старинном портрете
Западник Виссарион Белинский писал: "Петербургские журналы действительно подтрунивали над мурмолками, а московские журналы точно не подтрунивали над ними; но это не потому, чтоб мурмолки были смешны только в Петербурге, в Москве же были бы не смешны, а опять-таки потому только, что в Москве всего-навсего один журнал, да и тот родственный мурмолкам. А что над ними смеялись петербургские журналы - в этом нет ничего предосудительного для петербургских журналов... Смеяться, право, не грешно/ Над тем, что кажется смешно".
Другой западник, Александр Иванович Герцен, тоже вспоминал идейные битвы вокруг мурмолки с улыбкой: "Москва сороковых годов принимала деятельное участие за мурмолки и против них... Споры возобновлялись на всех литературных и нелитературных вечерах... раза два или три в неделю. В понедельник собирались у Чаадаева, в пятницу у Свербеева, в воскресенье у А.П. Елагиной".
Портрет В.Г. Белинского. 1876
Борис Лебедев. В.Г. Белинский и славянофилы
Однако скоро движением "за русское платье" и ношение бороды обеспокоилось правительство. Оно усмотрело в подобной моде нечто революционное, и в апреле 1849 года специальным циркуляром запретило дворянам, и прежде всего состоящим на государственной службе, ношение бород. А с Константина Аксакова и и его отца Сергея Тимофеевича были взяты персональные расписки, по которым они обязывались не появляться в общественных местах "в русской одежде".
Между прочим, в отечественной истории можно найти немало примеров того, как идейные взгляды выражались через одежду. Например, апрель 1849 года нанёс тяжкий удар по зипунам и мурмолкам, а почти ровно через сто лет, в марте 1949 года, в "Крокодиле" появился знаменитый фельетон Д. Беляева против стиляг (откуда и пошло это слово).
Вот только направление этого движения "стиляг" 1950-1960-х годов, тоже шедшего снизу, было ровно обратным аксаковскому. Ведь сами стиляги даже называли себя "штатниками" (т.е. поклонниками США и Запада). Главную улицу любого города они переименовывали в "Брод", т. е. "Бродвей", и т.д. Можно даже сказать, что если славянофилы начали движение от образованной публики "к народу", переодевшись в русское платье, и этот процесс шёл целое столетие, включая всё революционное движение и саму революцию, то стиляги возглавили спустя сто лет обратный стихийный процесс - отката назад, обособления и отделения "публики" от народа.
(И, кстати, в скобках заметим, что оба движения, и поборников мурмолок, и стиляг, в каком-то смысле победили. По крайней мере, внешне. Российские монархи к концу XIX века отпустили бороды, о чём так мечтали славянофилы, а Леонид Ильич Брежнев носил на руке золотые перстни, что в 50-е годы было бы однозначно заклеймлено как "стиляжничество". Но только вели эти движения, повторим, в прямо противоположные стороны...).
К концу XIX столетия русские монархи отпустили бороды, как советовали славянофилы, и стали иногда облачаться в допетровские костюмы XVII столетия. Но было уже поздно...
Ну, а чтобы представить, какие страсти кипели в 1840-е годы по зипуну и мурмолке, вот небольшие отрывки из переписки Константина Аксакова с его другом Николаем Свербеевым (как нетрудно понять, западником по взглядам).
1848-1849 годы. Константин Аксаков - Николаю Свербееву:
"Я надел наконец Русское платье, с тем, чтоб никогда не скидавать его. [...] Я сделал это спокойно, свободно и серьёзно; но чем серьёзнее, тем твёрже. Себя не обманываю нисколько. Вижу ясно всю мелкость и утомительность, всю медленность борьбы, которую веду за русскую жизнь и самобытность против иностранного маскерада, против соблазна удобной роли обезьяны. Вижу, как заплыла наша народность и Русские начала светской общественной тиной. Знаю могущество этой тины, состоящее более всего в том, что это тина, а не гранит. Насмешки, сомнения, недоразумения - всё это мне знакомо. Но, со всем тем, я не смущаюсь и иду своей дорогой, подвигаясь хоть на волос. [...] Я вижу очень хорошо, что с подобным решением придется мне, верно, не знать семейного счастия. [...] Зипун, сарафан! Это почти такие же неодолимые препятствия, как для иных кровная вражда или разница состояний."
Н. Д. Свербеев - К. С. Аксакову:
"Константин Сергеевич,
Я всегда был уверен, что Вы наконец достигнете своей цели, что Вы наденете русское платье! Не знаю, поздравить ли Вас с этим подвигом? Нет, откровенность отношений наших этого не позволяет! [...] Вы отреклись от общества и внутренне и внешне! Но, отрекаясь от одной стороны - к какой же пристали Вы?.. Вышедши из Маскарада - в какую жизнь вышли Вы?.. Откланявшись в последний раз европейской шляпой обезьянам (так Вы нас называете), в сообщество каких людей вступили Вы??… Вы скажете на это: «Народ - моя сфера!». Но этот ответ гордый и решительный будет ошибочен… Народ Вас не знает... Он Вас не понимает и никогда не будет в состоянии понять, в силу какой мысли вы ищете себе места в его быте, в его среде, - и так Вы будете только духовно числиться в народе!… Вам теперь открывается странная дорога, никем ещё не пройдённая!… Доселе Вы также боролись и боролись постоянно - но Ваша борьба была борьба мысли с мыслию - ибо если Вы в убеждениях расходились с обществом, то во внешнем, то по платью Вы были его членом. Теперь и мыслию, и словом, и платьем Вы нам чужды!… Мы воры, изменники, обезьяны в глазах Ваших!!… Всё это Вы говаривали и прежде, но слово Ваше забывалось, наружность роднила Вас с нами! Теперь не говоря даже этого, не придавая нам этих эпитетов (чего впрочем от Вас ожидать нельзя) - весь Ваш образ будет повторять убеждение Ваше, для всех нас оскорбительное. Прощайте! Мы разошлись дорогой! Я пойду по менее странной и блестящей! Судьба Вам указала на другую! В стремлениях своих мы никогда не сойдёмся!.."
Константин Аксаков - Николаю Свербееву:
"Да, я не перешёл из одной жизни в другую; оставив одну сферу, я не вошёл в новую... Но куда я пришёл, где же я? спросите вы. Я иду, отвечаю я вам. Неужели вы непременно требуете, чтобы вам отвечали, где находишься? Неужели другого вопроса, как этот, не признаёте вы?.. Я вовсе не пришёл, я иду, я ещё путешественник и странник, идущий к святым или священным местам, и на мне одежда странника... Но поставьте вопрос иначе, и тогда он будет правилен; спросите: куда идёшь? Тогда отвечать вам можно... Я иду к самобытности от обезьянства; теперь, чтоб сказать определённее, я иду к народу от публики; ещё проще: я иду домой".
И в заключение - ещё несколько слов. Может показаться, что всё это - и эпатаж славянофилов с их мурмолками, и даже движение стиляг, многие из которых ещё живы - чисто исторические изыскания, не имеющие отношения к современности. Нет, это не так. Потому что Аксаков и его друзья-оппоненты из кружка западников, вроде Герцена и Белинского, стали зачинателями великого движения, "от публики к народу", движения, составившего смысл русской и потом советской истории на целое столетие. И Константин Аксаков был совершенно прав, когда отвечал своему другу на его замечание: "Вам теперь открывается странная дорога, никем ещё не пройдённая!…" - прекрасными словами "я иду... иду к народу от публики".
Ну, а мы стали современниками и участниками столь же великого отлива в обратную сторону, начавшегося в 1950-е годы, когда "публика" всё больше обособлялась и отдалялась от народа, превращаясь в его ярых ненавистников и врагов. Этот процесс продолжается и сегодня. Не очень здорово от рассказа о замечательных людях переходить к описанию жизни мелких насекомых из отряда вшей, но иногда приходится. Вот что на днях написала небезызвестная современная аристократка мадам Курицына Божена Рынска в своём твиттере:
И ведь не она одна, увы, так "мыслит" и чувствует. Но пока что не видно среди нас Аксаковых и Герценов, которые самим фактом своего существования сделали бы подобное поведение категорически неприемлемым и неприличным для всех уважающих себя людей...