День в истории. «Я из породы тех, кто смеётся на кресте»
В 1906 году социалистка Мария Спиридонова стала настоящим кумиром либеральной и социалистической общественности. Оппозиционные журналы тех дней уделяли ей целые полосы
11 сентября 1941 - день расстрела Марии Александровны Спиридоновой (1884-1941), вождя партии левых эсеров, которую Джон Рид уважительно называл в конце 1917 года «самой популярной и влиятельной женщиной в России». А примерно через год большевик Емельян Ярославский уже насмешливо именовал её «трёхсвятительской эсеровской богородицей» (он намекал на то, что своё восстание против большевиков 6 июля 1918 года левые эсеры затеяли в Трёхсвятительском переулке). Что ж... «Революция - суровая школа. Она не жалеет позвоночников, ни физических, ни моральных... Политика вообще быстро изнашивает людей, а революция тем более». (Л. Троцкий).
Об этой дате вспоминают в левых блогах гораздо реже, чем о падении башен-близнецов или о дне рождения Железного Феликса. Наверное, потому, что современным левым неловко, что Мария Спиридонова погибла по решению других левых - тех, которые тогда сидели в Кремле. Однако спустя 80 с лишним лет такую ребяческую «стыдливость» можно было бы уже и отбросить.
Ведь не стыдятся же идейные наследники французских революционеров того факта, что Робеспьер отправил на казнь Дантона, Демулена и Эбера. Наоборот, они в равной степени чтят память всех четверых революционеров... Пора бы и отечественным левым последовать такому примеру.
О жизни Марии Спиридоновой можно написать целые тома (да они и написаны уже, а я публиковал её биографический очерк ещё в 1996 году), так что, не претендуя на полноту, напомню только некоторые отдельные штрихи из этой яркой биографии.
Открытки с изображениями Марии Спиридоновой пользовались большим успехом в годы революции (1906-1907)
Окно вагона, в котором везли женщин-революционерок в сибирскую ссылку. За решёткой слева - Мария Спиридонова. Снято в г. Олеске
16 января 1906 года гимназистка-семиклассница, дворянка Мария Спиридонова стреляла в крупного тамбовского чиновника - Гавриила Луженовского. Его тщательно охраняли, поскольку он усмирял крестьянские бунты, и революционеры охотились за ним, но охранникам не пришло в голову, что смертельная опасность исходит от безобидной с виду девушки в гимназической форме, модной шляпке и меховой муфточке. А в муфте был спрятан браунинг. Что её толкнуло на этот шаг? На суде она объясняла его так: «Я взялась за выполнение приговора, потому что сердце рвалось от боли, стыдно и тяжко было жить, слыша, что происходит в деревнях по воле Луженовского, который был воплощением зла, произвола, насилия. А когда мне пришлось встретиться с мужиками, сошедшими с ума от истязаний, когда увидела безумную старуху-мать, у которой пятнадцатилетняя красавица-дочь бросилась в прорубь после казацких «ласк», то никакая перспектива страшнейших мучений не могла бы остановить меня от выполнения задуманного».
Мария Спиридонова под стражей. Обложка журнала
После покушения Марию схватили и отвезли в полицию. Её рассказ о дальнейшем: «Пришёл помощник пристава Жданов и казачий офицер Абрамов. Они раздели меня и не велели топить мёрзлую и без того камеру. Страшно ругаясь, избивали нагайками (Жданов) и говорили: «Ну, барышня, скажи зажигательную речь!». Один глаз у меня ничего не видел, и правая часть лица была страшно разбита. Они нажимали на неё и лукаво спрашивали: «Больно, дорогая? Ну, скажи, кто твои товарищи?»... Выдёргивали по одному волосу из головы и спрашивали, где другие революционеры. Тушили горящую папиросу о тело и говорили: «Ну, кричи же, сволочь!».
Врачи, осматривавшие арестованную после допроса, отметили, что лицо её напоминало сплошную кровавую маску, почти все зубы были выбиты, левый глаз практически не видел, лёгкие были отбиты, она потеряла слух на правое ухо, а всё тело было сплошь покрыто ранами. Из рассказа Спиридоновой: «Холодно, темно. Чувствуется дыхание смерти. Брежу, прошу воды. Воды нет. Офицер [Аврамов] увёл меня в купе. Он пьян, руки обнимают меня, пьяные губы шепчут гадко: «Какое изящное тело…».
Но опять офицеров и казаков подвело обманчивое ощущение беззащитности и беспомощности их пленницы. Они просто не понимали, с чем они столкнулись. Революционеры немедленно приговорили их к смерти. 11 апреля был убит Аврамов, Жданов после этого переживал и писал что-то вроде покаяния, но 6 мая был убит и он...
А суд приговорил юную террористку к смертной казни через повешение. Она писала о своих переживаниях: «11 марта суд и смерть. Осталось прожить несколько дней. Настроение у меня бодрое, спокойное и даже весёлое, чувствую себя счастливой умереть за святое дело народного освобождения... Знайте, что пожертвовать своей жизнью - не трудная и не ужасная вещь. Это большое и глубокое счастье». «Разве вы не знаете, что я из породы тех, кто смеётся на кресте... Будущее не страшит меня: оно для меня неважно, - важнее торжество идеи». Уже потом, после отмены приговора, она вспоминала: «Состояние перед смертной казнью полно нездешнего обаяния», и замечала, что это время было для неё «самой яркой и счастливой полосой жизни, полосой, когда времени не было, когда испытывалось глубокое одиночество и в то же время небывалое, немыслимое до того любовное единение с каждым человеком и со всем миром вне каких-либо преград».
Рисунок из печати 1906-1907 годов. Спиридонова в тюремной камере
Затем, под влиянием общественного возмущения, смертный приговор заменили на пожизненную каторгу. Когда Спиридонову везли в Сибирь, по дороге её встречали восторженные толпы народа. На одной станции монашка подарила ей букет цветов с запиской: «Страдалице-пташке от монашек»...
А потом, после освобождения революцией, случился новый поворот в её судьбе, когда она оказалась вождём левого крыла партии эсеров (социалистов-революционеров). Чем дальше, тем больше её возмущала политика руководства эсеров, которые решили «сотрудничать» во Временном правительстве с буржуазией. Она писала в августе 1917 года: «В настоящее время утверждать... что наша революция буржуазная, сотрудничать с буржуазией в области и политической и экономической - это значит укреплять окончательно расшатавшийся буржуазный строй, это значит помогать ему продержаться годы, десятки годов на сгорбленных плечах трудящегося класса… На всех скорбных путях русской и мировой жизни наше место… должно определяться в свете нашей Идеи, в духе нашей программы - всегда под знаменем социализма, всегда революционным методом, всегда через народ, с народом и для народа».
Евгений Соколов. Почтовая открытка с карикатурой на эсерку. 1917 год
Вскоре после Октября партия эсеров окончательно размежевалась, Мария Спиридонова стала руководителем новой партии - левых эсеров, поддержавших Октябрь и большевиков. Н.К. Крупская вспоминала один из эпизодов Октября: «Какая-то комната в Смольном с мягкими тёмно-красными диванчиками. На одном из диванчиков сидит Спиридонова, около неё стоит Ильич и мягко как-то и страстно в чем-то её убеждает». А убеждал он её войти в первое Советское правительство. «Милейшая Мария Александровна, - говорил Ленин, - давайте всё-таки договоримся. Вы и ваши соратники получаете реальный шанс стать у руля новой России. И будет замечательно, если на этом руле окажется также женская рука. Нам нужна поддержка Ваших соратников для решения общей исторической задачи. Поверьте, история не простит позиции стороннего наблюдателя тем, кто обязан вертеть её маховик...»
Мария Спиридонова в 1917 году
Третий съезд Советов в январе 1918 года превратился в настоящий триумф Марии Спиридоновой. Один из дней съезда, 16 января, совпал с годовщиной её покушения на Луженовского. В начале заседания произошла яркая сценка, которую стенограмма съезда описывала так:
«По открытии заседания тов. Свердлов предложил Съезду приветствовать Марию Спиридонову по поводу исполнившегося вчера 12-летия с того момента, как она стреляла в Луженовского.
- Тогда, - говорит он, - мы отрицательно относились к террору, но, так называемые общественные круги превозносили её подвиг. Теперь мы видим уже другое, мы видим, как изменилось отношение к ней, её ругают, её поносят так же, как раньше её восхваляли.
Свердлов предоставляет слово Спиридоновой для ответа.
Спиридонова произносит небольшую речь, которую собрание покрывает бурными, продолжительными аплодисментами.
- Те годы, - говорит Спиридонова, - выдвинули много таких же, как я. Я считаю большой случайностью, что я оказалась в фокусе общественного внимания. Убивая слуг Николая, мы исполняли лишь свой долг, высокое счастье служить народу. Я смиренно принимаю хвалу и отношу её к тем идеям, которым мы служим - идеям борьбы за трудовой народ и всемирное братство. «Не мне, а имени Твоему».
Спиридонова кланяется Собранию, которое приветствует её стоя».
Владимир Ильич Ленин по случаю годовщины события преподнёс Марии Александровне букет цветов... Пожалуй, этот маленький триумф в «советском парламенте» был одной из вершин её биографии.
Однако весной 1918-го разногласия левых эсеров и большевиков стали обостряться. Спиридонова до последней возможности старалась сохранить рушащийся союз двух партий. В апреле она обвиняла собственную партию в предательстве крестьянства, за то, что левые эсеры вышли из Советского правительства, не поддержав Брестский мир: «Мир подписан не нами и не большевиками: он был подписан нуждой, голодом, нежеланием народа воевать. И кто из нас скажет, что партия левых эсеров, представляй она одну власть, поступила бы иначе, чем партия большевиков?».
Ну, а потом, с восстания левых эсеров в июле 1918 года, когда эсеры фактически предали своих вчерашних союзников в Советах, большевиков, начался закат и этой партии, и судьбы самой Марии Спиридоновой. Однако ни тогда, ни позднее она не считала ошибкой своё участие в Октябрьской революции и поддержку перехода власти к Советам. В ноябре 1918 года замечала в открытом письме в ЦК партии большевиков: «Власть советов - это при всей своей хаотичности большая и лучшая выборность, чем вся Учредилка, Думы и Земства».
Почитаем отрывки из обширного письма Спиридоновой 1937 года к большевикам (написано оно за решёткой). Автор письма видна в нём вся, как на ладони. Со своим упрямым и ничуть не изменившимся характером, идеализмом, непрактичной и несвоевременной гуманностью (в ноябре 1937 года яростно протестует против смертной казни), страстностью...
При аресте её спросили, какую обстановку она предпочитает в тюрьме: кнут или пряник? «Кнут» - отвечала я, оскорблённая до глубины души». Само испытание следствием вызвало у Спиридоновой... чувство «азарта и озорства». Это её собственные слова: «Если бы только они [следователи] оба так мерзко не ругались, мне это сплошное бдение только бы нравилось, как испытание моих душевных сил, в 52 года, выдерживаемое без запинки в мыслях и поступках, что хоть немного утешало меня в моих горестях, а самый процесс бдения будил во мне оба раза азарт и озорство».
Про собственное упрямство: «На суде в 1919 году и в 1918 году я держалась столь дерзко и вызывающе, что зал (коммунисты) гудел от негодования, аж разорвал бы. Но я как думала, так и говорила. А тогда я была злая. Так же было и на царском суде, приговорившем меня к повешению, когда председатель суда, старый генерал, заткнул уши и замотал головой, не в силах был слушать слишком дерзкие речи. Но вся я такая и в жизни и в политике, такой была и такой ухожу сейчас в могилу».
О политической позиции своей и своих товарищей - левых эсеров: «В данный исторический момент в случае наступления на Союз фашистских империалистов, лев. ср. придерживаются исключительно оборонческой позиции. На основе этой позиции всякой организационной борьбе против Соввласти места иметься не должно, почему её и не было».
О своём отношении к правым эсерам: «Я ни за что бы не сменила большевиков на них, т. к они сюртучники и фрачники, болтуны и трепачи языком, ухитрились из своих рук упустить страну и народ, когда он шел к ним с закрытыми глазами, с потрясающим доверием и с огромной зарядкой творческого энтузиазма. Что они после того времени стали сильнее и умнее? Оснований предполагать это нет никаких. Я не верю ни в их творческие силы, ни в их организационные способности. Даже допустив, что каким-нибудь чудом эти перманентные конспираторы и шептуны свалили бы теперешнюю власть, справиться с делом они бы не сумели, да вдобавок ещё могли бы открыть дверь войне, стерегущей у Союза каждую щёлочку».
Об отношении к меньшевикам: «Меньшевиков я как не признавала раньше, так и не признаю и теперь и ни за какие программы в мире с ними бы не объединилась, т. к. они никакую не способны осуществить».
Об отношении к большевикам: «Я против террора в отношении большевиков... Мы-то вас считаем товарищами по целям, и поэтому террор допускаем только в отношении фашистов». «А между прочим, я больший друг Советской власти, чем десятки миллионов обывателей. И друг страстный и деятельный. Хотя и имеющий смелость иметь собственное мнение. Я считаю, что вы делаете лучше, чем сделала бы я».
Об отношении к коллективизации: «Когда вышел устав с/х отраслей, и колхозы получили своё правовое оформление и земельный кадастр, мне стало совсем невмоготу. Я читала эти уставы и проекты вдоль и поперёк, вносила поправки и тосковала, тосковала. А далее никому ни слова. На службе меня спросил управляющий, почему такая хмурая, я показала ему на газету, и у меня вырвалось «моё, моё это дело».
О надеждах левых эсеров на Сталинскую Конституцию: «С выходом Конституции у нас на одну минутку был разговор - кабы дали нам выпустить бюллетень, в небольшом количестве экземпляров для обмена мнениями и чтобы на полную распашку все лев. с.р. сказали о своей позиции, отношении к текущему моменту и переоценились было конца. Это и дало бы возможность договориться до самоликвидации, т. к. я убеждена, что огромное большинство н/осколков подтвердило бы то, что я сейчас говорю. Причём я бы в бюллетене высказалась тогда полнее и откровеннее, чем сейчас, не думая, что мои мысли объяснят крапивой, как думаю я сейчас. Но, конечно, мы скоро поняли, что не для нас зелёный сад и словами этой песенки я так и формулировала приходящим к нам товарищам отношение к нам Конституции».
О согласии и расхождениях с советской властью: «Ваша политика войны и мира приемлется мною полностью (так из всех кого знаю из леваков), промышленную политику я никогда не брала под обстрел своей критики, с коллективизацией согласна полностью. Согласна со всем поступательным темпом и строем, перечислять не стоит...
Я не согласна только с тем, что в н/строе осталась смертная казнь. Сейчас государство настолько сильно, что оно может строить Социализм без смертной казни. В законодательстве этой статьи не должно быть. Она может остаться для войны и только. В мирное время наш защитный аппарат имеет мощность, равной которой нет и не было в мире. Разве у ассировавилонян в один их период было так сильно. И совсем теперь не требуется иметь это архибуржуазное средство защиты в своём арсенале. Лучшие умы человечества, страстная работа мысли и сердца целых столетий своим венцом и результатом назвали необходимость уничтожения э/институты. Гонор, гильотина, верёвка, пуля, электрич. стул - средневековье. Наша революция 1905 года проходила вся под лозунгом уничтожения института смертной казни, но погибая, как белым крылом покрылась именно этим лозунгом, сама истекая кровью...
Существо отрицания смертной казни остается одинаковым при всех условиях, при правительствах всех мастей. Можно и должно убивать в гражданской войне при защите прав революции и трудящихся, но только тогда, когда нет в запасе под рукой других средств защиты революции. Когда же имеются и такие могучие, как у вас, средства защиты, смертная казнь становится вредным институтом, развращающим неисчислимо тех, кто применяет этот институт.
Я всегда думаю о психологии целых тысяч людей - технических исполнителей, палачей, расстрельщиков, о тех, кто провожает на смерть осуждённых, о взводе, стреляющем в полутьме ночи в связанного, обезоруженного обезумевшего человека. Нельзя, нельзя этого у нас. У нас яблоневый цвет в стране, у нас наука и движение, искусство, красота, у нас книги и общая учёба и лечение, у нас солнце и воспитание детей, у нас правда и рядом с этим этот огромный угол, где творится жестокое кровавое дело. Я часто в связи с этим вопросом думаю о Сталине, ведь он такой умный мужчина и как будто бы интересуется преображением вещей и сердец!? Как же он не видит, что смертной казни надо положить конец. Вот вы нами, лев. ср., начали эту смертную казнь, нами бы и кончили бы её, только снизив в размерах до одного человека в лице меня, как неразоружившегося - какой меня называете. Но кончить со смертной казнью надо».
Письмо датировано 13 ноября 1937 года. А жить Марии Александровне оставалось ещё чуть менее четырёх лет... Как эпилог её биографии: из 57 лет жизни Спиридонова провела на свободе всего 25 лет, остальное прошло в тюрьмах, на каторге и в ссылках.
Возможно, именно образ Марии Спиридоновой был перед глазами у Бориса Пастернака, когда он писал:
Жанна д'Арк из сибирских колодниц,
Каторжанка в вождях, ты из тех,
Что бросались в житейский колодец,
Не успев соразмерить разбег.
Ты из сумерек, социалистка,
Секла свет, как из груды огнив.
Ты рыдала, лицом василиска
Озарив нас и оледенив.
.................................
И в блуждании хлопьев кутёжных
Тот же гордый, уклончивый жест:
Как собой недовольный художник,
Отстраняешься ты от торжеств.
Как поэт, отпылав и отдумав,
Ты рассеянья ищешь в ходьбе.
Ты бежишь не одних толстосумов:
Всё ничтожное мерзко тебе...