День в истории. Муса Джалиль
25 августа 1944 года в тюрьме Плётцензее в Берлине был казнён на гильотине поэт и участник подпольного Сопротивления Муса Джалиль (Залилов, 1906-1944), Герой Советского Союза (1956).
Харис Якупов (1919-2010). «Перед приговором». 1954
Художник Харис Якупов о работе над картиной: «Я решил изобразить М. Джалиля среди фашистов. Остановился на моменте допроса поэта, потому что мне показалось, что именно эта ситуация даёт возможность изобразить противостояние противоположностей… Мне хотелось показать морально-нравственное превосходство поэта-героя над его палачами, твёрдость его характера. Образ поэта должен был быть созвучен его бессмертным строкам:
Не преклоню колен, палач, перед тобою,
Хотя я узник твой, я раб в тюрьме твоей.
Придёт мой час - умру.
Но знай, умру я стоя,
Хотя ты голову отрубишь мне, злодей».
Из очерка писателя Варлама Шаламова о Мусе Джалиле:
«Муса Залилов был маленького роста, хрупкого сложения. Муса был татарин и как всякий «нацмен» принимался в Москве более чем приветливо.
Достоинств у Мусы было много. Комсомолец - раз! Татарин - два! Студент русского университета - три! Литератор - четыре! Поэт - пять!
Муса был поэт-татарин, бормотал свои вирши на родном языке, и это ещё больше подкупало московские студенческие сердца. Муса был очень опрятен: маленький, аккуратный, с тонкими, маленькими, женскими пальчиками, нервно листавшими книжку русских стихов. Вечерами, не то что часто, а каждый вечер, Муса читал вполголоса на татарском своё или чьё-то чужое - тело входило в ритм чтения, тонкая ладошка Мусы отбивала чужие ритмы, а может быть, и свои. Мы все были тогда увлечены приближением ямба к жизни и восхищённо следили за упражнениями Мусы при восхождении на Олимп чужого языка, где так много неожиданных ям и колдобин. Муса смело углублялся в подземное царство чужого языка, подводных коряг и идиом.
Муса читал каждый вечер перед сном. Вместо молитвы Муса учил русские стихи, вызубрил всё, что не возьмёшь изнутри, со смысла и чувства. Способ старинный, надёжный, а может быть, и единственный. Именно так зубрят названия латинских костей и мышц медики. Зубрёжка там - необходимая и неизбежная основа познания. Муса зубрил по хрестоматии Галахова «Медного всадника», рядом первокурсник медик Боровский заучивал медицинскую латынь по учебнику Зернова. В 10 часов всё выключалось - и скрип Боровского и шёпот Мусы. Наступала студенческая ночь.
- Что ты читаешь. Муса? Что ты учишь, Залилов?
- Я учу...
Муса ещё не был Джалилем (до войны ещё было далеко), но внутренне готовился к этой роли. Поэты часто предсказывают свою судьбу, пытаются угадать будущее - русские по крайней мере. И Пушкин и Лермонтов рассказывали о своей смерти раньше, чем умерли.
Таким был и Муса. Русских стихов он перевёл немало. Не только Пушкина, но и Маяковского. Но первая встреча с русской поэзией в творческом его выборе - первое стихотворение Пушкина, которое Муса выучил наизусть и даже прочёл на литературном вечере в клубе I МГУ, бывшей церкви. Прочёл с большим успехом и большим волнением, выбрав стихотворение сам. Это не «Арион», не «Я вас любил», не «Послание декабристам», не «Для берегов отчизны дальной», не «Я помню чудное мгновенье», не «Памятник», наконец… Не ритмические осечки волновали Мусу в стремлении обязательно выучить по-русски это пушкинское стихотворение. В стихотворении было что-то такое, что привлекало, обещало решить что-то важное в судьбе, научить чему-то важному.
Первым русским стихотворением, которое выучил Муса Залилов перед тем, как стать Джалилем, был «Узник» Пушкина. Мы, его соседи по студенческой комнате, шлифовали татарскую речь, очищали пушкинские стихи от всех посторонних звуковых примесей, пока «Узник» не зазвучал по-русски, по-пушкински.
- Сижу за решэткой в темнице сЫрой.
- СырОй, Муса.
- Сижу за решэткой в темнице сырОй...»
Очерк Варлама Шаламова о Джалиле был опубликован в журнале «Юность», № 2 за 1974 год. Историк Валерий Есипов отмечал: «И в контексте общественной обстановки 1970-х, в условиях холодной войны, и с современной точки зрения, напоминание Шаламова о судьбе М. Джалиля лишний раз подчёркивало демаркационную линию, разделявшую его с А.И. Солженицыным и его идеологией. Если Солженицын (в «Архипелаге ГУЛАГ» и других произведениях) пытался поднять на пьедестал коллаборационистов типа генерала А. Власова и его сторонников, то Шаламов был всецело на стороне подлинных патриотов своей страны. Шаламов в жизни выше всего ценил самопожертвование. Поэтому самым значимым для темы «Шаламов и Джалиль» (а также и для других, более широких и важных тем) является набросок его позднего, середины 1970-х годов, стихотворения:
Фучик, Карбышев, Джалиль -
Вот мои герои...»
Варлам Шаламов
Харис Якупов (1919-2010). «Перед приговором». 1954
Художник Харис Якупов о работе над картиной: «Я решил изобразить М. Джалиля среди фашистов. Остановился на моменте допроса поэта, потому что мне показалось, что именно эта ситуация даёт возможность изобразить противостояние противоположностей… Мне хотелось показать морально-нравственное превосходство поэта-героя над его палачами, твёрдость его характера. Образ поэта должен был быть созвучен его бессмертным строкам:
Не преклоню колен, палач, перед тобою,
Хотя я узник твой, я раб в тюрьме твоей.
Придёт мой час - умру.
Но знай, умру я стоя,
Хотя ты голову отрубишь мне, злодей».
Из очерка писателя Варлама Шаламова о Мусе Джалиле:
«Муса Залилов был маленького роста, хрупкого сложения. Муса был татарин и как всякий «нацмен» принимался в Москве более чем приветливо.
Достоинств у Мусы было много. Комсомолец - раз! Татарин - два! Студент русского университета - три! Литератор - четыре! Поэт - пять!
Муса был поэт-татарин, бормотал свои вирши на родном языке, и это ещё больше подкупало московские студенческие сердца. Муса был очень опрятен: маленький, аккуратный, с тонкими, маленькими, женскими пальчиками, нервно листавшими книжку русских стихов. Вечерами, не то что часто, а каждый вечер, Муса читал вполголоса на татарском своё или чьё-то чужое - тело входило в ритм чтения, тонкая ладошка Мусы отбивала чужие ритмы, а может быть, и свои. Мы все были тогда увлечены приближением ямба к жизни и восхищённо следили за упражнениями Мусы при восхождении на Олимп чужого языка, где так много неожиданных ям и колдобин. Муса смело углублялся в подземное царство чужого языка, подводных коряг и идиом.
Муса читал каждый вечер перед сном. Вместо молитвы Муса учил русские стихи, вызубрил всё, что не возьмёшь изнутри, со смысла и чувства. Способ старинный, надёжный, а может быть, и единственный. Именно так зубрят названия латинских костей и мышц медики. Зубрёжка там - необходимая и неизбежная основа познания. Муса зубрил по хрестоматии Галахова «Медного всадника», рядом первокурсник медик Боровский заучивал медицинскую латынь по учебнику Зернова. В 10 часов всё выключалось - и скрип Боровского и шёпот Мусы. Наступала студенческая ночь.
- Что ты читаешь. Муса? Что ты учишь, Залилов?
- Я учу...
Муса ещё не был Джалилем (до войны ещё было далеко), но внутренне готовился к этой роли. Поэты часто предсказывают свою судьбу, пытаются угадать будущее - русские по крайней мере. И Пушкин и Лермонтов рассказывали о своей смерти раньше, чем умерли.
Таким был и Муса. Русских стихов он перевёл немало. Не только Пушкина, но и Маяковского. Но первая встреча с русской поэзией в творческом его выборе - первое стихотворение Пушкина, которое Муса выучил наизусть и даже прочёл на литературном вечере в клубе I МГУ, бывшей церкви. Прочёл с большим успехом и большим волнением, выбрав стихотворение сам. Это не «Арион», не «Я вас любил», не «Послание декабристам», не «Для берегов отчизны дальной», не «Я помню чудное мгновенье», не «Памятник», наконец… Не ритмические осечки волновали Мусу в стремлении обязательно выучить по-русски это пушкинское стихотворение. В стихотворении было что-то такое, что привлекало, обещало решить что-то важное в судьбе, научить чему-то важному.
Первым русским стихотворением, которое выучил Муса Залилов перед тем, как стать Джалилем, был «Узник» Пушкина. Мы, его соседи по студенческой комнате, шлифовали татарскую речь, очищали пушкинские стихи от всех посторонних звуковых примесей, пока «Узник» не зазвучал по-русски, по-пушкински.
- Сижу за решэткой в темнице сЫрой.
- СырОй, Муса.
- Сижу за решэткой в темнице сырОй...»
Очерк Варлама Шаламова о Джалиле был опубликован в журнале «Юность», № 2 за 1974 год. Историк Валерий Есипов отмечал: «И в контексте общественной обстановки 1970-х, в условиях холодной войны, и с современной точки зрения, напоминание Шаламова о судьбе М. Джалиля лишний раз подчёркивало демаркационную линию, разделявшую его с А.И. Солженицыным и его идеологией. Если Солженицын (в «Архипелаге ГУЛАГ» и других произведениях) пытался поднять на пьедестал коллаборационистов типа генерала А. Власова и его сторонников, то Шаламов был всецело на стороне подлинных патриотов своей страны. Шаламов в жизни выше всего ценил самопожертвование. Поэтому самым значимым для темы «Шаламов и Джалиль» (а также и для других, более широких и важных тем) является набросок его позднего, середины 1970-х годов, стихотворения:
Фучик, Карбышев, Джалиль -
Вот мои герои...»
Варлам Шаламов