День в истории. Кто становится героем?
Российская и советская история. Первая и Вторая мировые войны. Два борца с германскими оккупантами. Оба расплатились жизнью: публично повешены немецкими властями. Оба вели себя перед казнью стойко и мужественно. Об обоих слагали стихи выдающиеся поэты. Но имя одной из них - Зои Космодемьянской - знают все, мало-мальски знакомые с отечественной историей, а имя второго почти позабыто. Почему так? Попробуем сравнить и разобраться.
Листовка из легально выходившего в Москве в 1919-1922 годах журнала левых эсеров «Знамя». Казнь Донского состоялась 10 августа 1918 года. На табличке написано: «Убийца генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна»
Итак, 30 июля 1918 года. Киев. Борис Донской. Что он сделал? Прямо скажем: нечто невероятное. Уничтожил главу всей оккупационной власти Германии на Украине, фельдмаршала фон Эйхгорна. Это произвело впечатление даже на таких предельно далёких от Донского людей, как Михаил Булгаков, который описал его поступок в романе «Белая гвардия»: «Второе знамение было поистине чудовищно! Среди бела дня, на Николаевской улице, как раз там, где стояли лихачи, убили не кого иного, как главнокомандующего германской армией на Украине, фельдмаршала Эйхгорна, неприкосновенного и гордого генерала, страшного в своём могуществе, заместителя самого императора Вильгельма! Убил его, само собой разумеется, рабочий и, само собой разумеется, социалист. Немцы повесили через двадцать четыре часа после смерти германца не только самого убийцу, но даже и извозчика, который подвёз его к месту происшествия. Правда, это не воскресило нисколько знаменитого генерала…».
Булгаков не очень точен в датах и фактах, но это не суть важно: в главном он всё-таки не ошибается. Как видим, Зою Космодемьянскую тут вспомнить совсем не лишне: черты сходства с Донским видны, что называется, невооружённым глазом.
За что убили Эйхгорна? Организатор покушения Ирина Каховская (1887-1960) писала о германском фельмаршале: «Эйхгорн обрисовывался в глазах трудящихся Украины и России как главный палач и душитель трудового крестьянства... На полях доклада об усмирении крестьян в одном из уездов, где было положено 8500 человек, где в одном только селе было 17 виселиц и крестьяне стояли в хвосте, ожидая очереди быть повешенными, Эйхгорн написал: "Хорошо"».
Впрочем, бог с ним, с Эйхгорном, нас больше интересует другое: почему Борис Донской не стал таким же образцовым героем, борцом с немецкими оккупантами в глазах советских граждан, как позднее Зоя Космодемьянская? Ведь масштаб совершённого им даже значительно больше. Конечно, он был не коммунистом, а левым эсером. Но эсерство Каляева и Сазонова отнюдь не помешало в СССР называть их именами улицы, выпускать восторженные биографии, печатать портреты в энциклопедиях и т.д. Анархизм Анатолия Железнякова (1895-1919) тоже ничуть не помешал его прославлению в СССР, многочисленным памятникам в его честь, открыткам, бульварам Матроса Железняка и т.д. В чём же дело?
Казнь Зои Космодемьянской. Что в 1918-м, что в 1941-м борцов с оккупацией ждала одна судьба - виселица
Рискну предположить, что разница была в том, что за спиной Зои стоял советский народ, который, в значительной степени, чувствовал как она, думал, как она. А Борис Донской был борцом-одиночкой, с группой таких же одиноких борцов, вроде Ирины Каховской, вокруг него. Сама партия эсеров руководствовалась не марксизмом, а идеями народников, в том числе знаменитой теорией «героев и толпы» Николая Михайловского (1842-1904). По Михайловскому, толпа - это «податливая масса, готовая идти «за героем» куда бы то ни было и томительно и напряжённо переминающаяся с ноги на ногу в ожидании его появления». Михайловский рассуждал об «идеальной толпе», якобы существовавшей в средние века и готовой идти за кем угодно куда угодно: «Средневековая масса представляла, можно сказать, идеальную толпу. Лишённая всякой оригинальности и всякой устойчивости, до последней возможной степени подавленная однообразием впечатлений и скудостью личной жизни, она находилась как бы в хроническом состоянии ожидания героя. Чуть только мелькнёт какой-нибудь особенный, выдающийся образ на постоянно сером, томительно ровном фоне её жизни - и это уже герой, и толпа идёт за ним... Стал человек ни с того, ни с сего плясать на улице - и он герой; пошёл освобождать гроб Господень - герой; стал хлестать себя публично плетью по обнажённому телу - герой; пошёл бить жидов - герой и т.д., и т.д. Словом, отношения между толпой и героями были самые элементарные, а потому мало поучительные. Поучительно здесь именно только то, что героем мог оказаться первый встречный».
Жертва Бориса Донского - фельдмаршал Эйхгорн
Торжественная встреча на вокзале в Киеве фельдмаршала Эйхгорна. Апрель 1918 года. Маршал ещё не знал, что встретит на Украине свою смерть
Левый эсер Борис Донской и сообщение левоэсеровской печати о годовщине его казни
Увы, увы! Сначала правые эсеры, включая Керенского, руководствуясь этой теорией, что толпу может увлечь за собой кто угодно на что угодно, а творят историю герои-одиночки, попытались летом 1917 года увлечь «толпу» на борьбу с немцами. Чёрта с два, ничего не вышло, «толпа» оказалась упрямой и неподатливой, и решительно не пожелала идти в указанном направлении. Более того, Керенскому самому пришлось в конце концов уносить ноги подобру-поздорову. Прошёл год, и летом 1918 года уже левые эсеры, но руководствуясь всё той же ложной теорией «героев и толпы», попытались увлечь за собой «толпу»... да, опять на борьбу с немцами. И опять ничего не вышло, кроме краха и разгрома их собственной партии.
Ленин в эти же дни рассуждал совершенно иначе, как и подобало марксисту. Карл Радек вспоминал такой эпизод: «Я не забуду никогда своего разговора с Ильичём перед заключением Брестского мира. Все аргументы, которые мы выдвигали против заключения Брестского мира, отскакивали от него, как горох от стены. Он выдвигал простейший аргумент: войну не в состоянии вести партия хороших революционеров... Войну должен вести мужик».
- Разве вы не видите, что мужик голосовал против войны? - спрашивал Ленин.
- Позвольте, как это голосовал? - возмущался Радек.
- Ногами голосовал, бежит с фронта.
Ирина Константиновна Каховская, одна из руководительниц партии левых эсеров, дальняя родственница декабриста
И самая главная мысль Ильича: «Кто идёт сейчас на войну, идёт против народа».
Вот в этом и заключается объяснение столь противоположного отношения истории и общества к поступкам Донского и Космодемьянской. Зоя не уничтожила германского главнокомандующего или фельдмаршала, но стала народной героиней. Донской это сделал, но... всенародным героем не стал. Стал предметом восхищения для таких же одиночек-интеллигентов, но не более того. По словам Ирины Каховской, Донской любил повторять евангельскую метафору: «Если пшеничное зерно, упавши на землю, не умрёт, то останется одно, а если умрёт, то принесёт много плода». Похожую мысль, конечно, могла бы высказать и Зоя Космодемьянская. Да, собственно, как иначе понимать её слова: «Моя смерть - это моё достижение!»
Но... Упасть-то зерно должно на землю, а не в пустоту, не на камень. Как «неожиданно» выяснилось, не герои-одиночки творят историю. Наоборот, историю, как и самих героев, творит народ, трудящиеся, и только идя вместе с ними, чувствуя их чувствами и говоря их мыслями, герои могут становиться героями. В конечном итоге прав был Ленин: «Кто идёт сейчас на войну, идёт против народа».
Такие дела... А чтобы всё не выглядело так невыгодно для Бориса Донского, приведу стихи Николая Ушакова (1899-1973), написанные в 1931 году, и которые так и называются: «Перенесение тела Эйхгорна на вокзал и казнь Донского». Как видно, для Ушакова Донской героем всё-таки стал - таким оставался и спустя 13 лет.
Кримгильда - рыжая супруга,
оставь шитьё,
чадит смола над гробом друга
и вороньё.
Твой Зигфрид в тёмной колеснице.
Из влажных жил,
из розовых венков струится
могильный жир.
Убийством кончилась охота,
и вдоль зари
с добычей туш идёт пехота,
трубят псари.
Идут баварцы и саксонцы -
весь гарнизон.
Штандарты пали сивым солнцем
на горизонт.
Голодных волкодавов глуше
хоралов гром.
Кримгильда, закрывая уши,
глядит на гроб.
Кримгильда думает о мести,
срывая плач.
На конской ярмарке в предместье
стоит палач.
Он на помосте хорошеет.
Гремя доской,
выходит
и вставляет шею
в петлю
Донской.
Листовка из легально выходившего в Москве в 1919-1922 годах журнала левых эсеров «Знамя». Казнь Донского состоялась 10 августа 1918 года. На табличке написано: «Убийца генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна»
Итак, 30 июля 1918 года. Киев. Борис Донской. Что он сделал? Прямо скажем: нечто невероятное. Уничтожил главу всей оккупационной власти Германии на Украине, фельдмаршала фон Эйхгорна. Это произвело впечатление даже на таких предельно далёких от Донского людей, как Михаил Булгаков, который описал его поступок в романе «Белая гвардия»: «Второе знамение было поистине чудовищно! Среди бела дня, на Николаевской улице, как раз там, где стояли лихачи, убили не кого иного, как главнокомандующего германской армией на Украине, фельдмаршала Эйхгорна, неприкосновенного и гордого генерала, страшного в своём могуществе, заместителя самого императора Вильгельма! Убил его, само собой разумеется, рабочий и, само собой разумеется, социалист. Немцы повесили через двадцать четыре часа после смерти германца не только самого убийцу, но даже и извозчика, который подвёз его к месту происшествия. Правда, это не воскресило нисколько знаменитого генерала…».
Булгаков не очень точен в датах и фактах, но это не суть важно: в главном он всё-таки не ошибается. Как видим, Зою Космодемьянскую тут вспомнить совсем не лишне: черты сходства с Донским видны, что называется, невооружённым глазом.
За что убили Эйхгорна? Организатор покушения Ирина Каховская (1887-1960) писала о германском фельмаршале: «Эйхгорн обрисовывался в глазах трудящихся Украины и России как главный палач и душитель трудового крестьянства... На полях доклада об усмирении крестьян в одном из уездов, где было положено 8500 человек, где в одном только селе было 17 виселиц и крестьяне стояли в хвосте, ожидая очереди быть повешенными, Эйхгорн написал: "Хорошо"».
Впрочем, бог с ним, с Эйхгорном, нас больше интересует другое: почему Борис Донской не стал таким же образцовым героем, борцом с немецкими оккупантами в глазах советских граждан, как позднее Зоя Космодемьянская? Ведь масштаб совершённого им даже значительно больше. Конечно, он был не коммунистом, а левым эсером. Но эсерство Каляева и Сазонова отнюдь не помешало в СССР называть их именами улицы, выпускать восторженные биографии, печатать портреты в энциклопедиях и т.д. Анархизм Анатолия Железнякова (1895-1919) тоже ничуть не помешал его прославлению в СССР, многочисленным памятникам в его честь, открыткам, бульварам Матроса Железняка и т.д. В чём же дело?
Казнь Зои Космодемьянской. Что в 1918-м, что в 1941-м борцов с оккупацией ждала одна судьба - виселица
Рискну предположить, что разница была в том, что за спиной Зои стоял советский народ, который, в значительной степени, чувствовал как она, думал, как она. А Борис Донской был борцом-одиночкой, с группой таких же одиноких борцов, вроде Ирины Каховской, вокруг него. Сама партия эсеров руководствовалась не марксизмом, а идеями народников, в том числе знаменитой теорией «героев и толпы» Николая Михайловского (1842-1904). По Михайловскому, толпа - это «податливая масса, готовая идти «за героем» куда бы то ни было и томительно и напряжённо переминающаяся с ноги на ногу в ожидании его появления». Михайловский рассуждал об «идеальной толпе», якобы существовавшей в средние века и готовой идти за кем угодно куда угодно: «Средневековая масса представляла, можно сказать, идеальную толпу. Лишённая всякой оригинальности и всякой устойчивости, до последней возможной степени подавленная однообразием впечатлений и скудостью личной жизни, она находилась как бы в хроническом состоянии ожидания героя. Чуть только мелькнёт какой-нибудь особенный, выдающийся образ на постоянно сером, томительно ровном фоне её жизни - и это уже герой, и толпа идёт за ним... Стал человек ни с того, ни с сего плясать на улице - и он герой; пошёл освобождать гроб Господень - герой; стал хлестать себя публично плетью по обнажённому телу - герой; пошёл бить жидов - герой и т.д., и т.д. Словом, отношения между толпой и героями были самые элементарные, а потому мало поучительные. Поучительно здесь именно только то, что героем мог оказаться первый встречный».
Жертва Бориса Донского - фельдмаршал Эйхгорн
Торжественная встреча на вокзале в Киеве фельдмаршала Эйхгорна. Апрель 1918 года. Маршал ещё не знал, что встретит на Украине свою смерть
Левый эсер Борис Донской и сообщение левоэсеровской печати о годовщине его казни
Увы, увы! Сначала правые эсеры, включая Керенского, руководствуясь этой теорией, что толпу может увлечь за собой кто угодно на что угодно, а творят историю герои-одиночки, попытались летом 1917 года увлечь «толпу» на борьбу с немцами. Чёрта с два, ничего не вышло, «толпа» оказалась упрямой и неподатливой, и решительно не пожелала идти в указанном направлении. Более того, Керенскому самому пришлось в конце концов уносить ноги подобру-поздорову. Прошёл год, и летом 1918 года уже левые эсеры, но руководствуясь всё той же ложной теорией «героев и толпы», попытались увлечь за собой «толпу»... да, опять на борьбу с немцами. И опять ничего не вышло, кроме краха и разгрома их собственной партии.
Ленин в эти же дни рассуждал совершенно иначе, как и подобало марксисту. Карл Радек вспоминал такой эпизод: «Я не забуду никогда своего разговора с Ильичём перед заключением Брестского мира. Все аргументы, которые мы выдвигали против заключения Брестского мира, отскакивали от него, как горох от стены. Он выдвигал простейший аргумент: войну не в состоянии вести партия хороших революционеров... Войну должен вести мужик».
- Разве вы не видите, что мужик голосовал против войны? - спрашивал Ленин.
- Позвольте, как это голосовал? - возмущался Радек.
- Ногами голосовал, бежит с фронта.
Ирина Константиновна Каховская, одна из руководительниц партии левых эсеров, дальняя родственница декабриста
И самая главная мысль Ильича: «Кто идёт сейчас на войну, идёт против народа».
Вот в этом и заключается объяснение столь противоположного отношения истории и общества к поступкам Донского и Космодемьянской. Зоя не уничтожила германского главнокомандующего или фельдмаршала, но стала народной героиней. Донской это сделал, но... всенародным героем не стал. Стал предметом восхищения для таких же одиночек-интеллигентов, но не более того. По словам Ирины Каховской, Донской любил повторять евангельскую метафору: «Если пшеничное зерно, упавши на землю, не умрёт, то останется одно, а если умрёт, то принесёт много плода». Похожую мысль, конечно, могла бы высказать и Зоя Космодемьянская. Да, собственно, как иначе понимать её слова: «Моя смерть - это моё достижение!»
Но... Упасть-то зерно должно на землю, а не в пустоту, не на камень. Как «неожиданно» выяснилось, не герои-одиночки творят историю. Наоборот, историю, как и самих героев, творит народ, трудящиеся, и только идя вместе с ними, чувствуя их чувствами и говоря их мыслями, герои могут становиться героями. В конечном итоге прав был Ленин: «Кто идёт сейчас на войну, идёт против народа».
Такие дела... А чтобы всё не выглядело так невыгодно для Бориса Донского, приведу стихи Николая Ушакова (1899-1973), написанные в 1931 году, и которые так и называются: «Перенесение тела Эйхгорна на вокзал и казнь Донского». Как видно, для Ушакова Донской героем всё-таки стал - таким оставался и спустя 13 лет.
Кримгильда - рыжая супруга,
оставь шитьё,
чадит смола над гробом друга
и вороньё.
Твой Зигфрид в тёмной колеснице.
Из влажных жил,
из розовых венков струится
могильный жир.
Убийством кончилась охота,
и вдоль зари
с добычей туш идёт пехота,
трубят псари.
Идут баварцы и саксонцы -
весь гарнизон.
Штандарты пали сивым солнцем
на горизонт.
Голодных волкодавов глуше
хоралов гром.
Кримгильда, закрывая уши,
глядит на гроб.
Кримгильда думает о мести,
срывая плач.
На конской ярмарке в предместье
стоит палач.
Он на помосте хорошеет.
Гремя доской,
выходит
и вставляет шею
в петлю
Донской.