День в истории. "Пора нам всем забыть о трёхцветном знамени и соединиться под красным"
Генерал Алексей Брусилов (1853-1926)
30 мая 1920 года в советских газетах появилось обращение бывшего Верховного главнокомандующего русской армией Алексея Алексеевича Брусилова «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились». Оно было связано с польским наступлением на фронтах советско-польской войны. В нём говорилось:
«В этот критический исторический момент нашей народной жизни мы, ваши старшие боевые товарищи, обращаемся к вашим чувствам любви и преданности к Родине и взываем к вам с настоятельной просьбой забыть все обиды, кто бы и где бы их вам ни нанёс, а добровольно идти с полным самоотвержением и охотой в Красную Армию на фронт или в тыл, куда бы правительство Советской Рабоче-Крестьянской России вас не назначило и служить там не за страх, а за совесть, дабы своею честною службою, не жалея жизни, отстоять во что бы то ни стало дорогую нам Россию и не допустить её расхищения, ибо, в последнем случае, она безвозвратно может пропасть и тогда наши потомки будут нас справедливо проклинать и правильно обвинять за то, что мы из-за эгоистических чувств классовой борьбы не использовали своих боевых знаний и опыта, забыли свой родной русский народ и загубили свою Матушку-Россию».
Михаил Канеев (1923-1983). А.А. Брусилов. 1960
Призыв адресовался и к офицерам белой армии барона Врангеля, ещё удерживавшей Крым и в фактическом союзе с Польшей начавшей наступление против Красной Армии, и к тем бывшим офицерам, которые в РСФСР пока воздерживались от участия в Красной Армии. Кроме бывшего главковерха Брусилова, обращение подписали бывший генерал от инфантерии Алексей Поливанов, генерал от инфантерии Андрей Зайончковский и многие другие бывшие царские генералы. Всего в Красной Армии служили более 250 бывших царских генералов и более 70 тыс. офицеров.
И ещё надо заметить, что эта позиция Брусилова вовсе не была внезапной и неожиданной. В октябрьские дни 1917 года старый генерал был случайно ранен снарядом, залетевшим в его квартиру, кость в ноге раздробило на 14 частей. Уже поэтому он не мог покинуть красную Россию. Но отнюдь не случайной была его позиция в те дни, о которой рассказывала посетившая его Мария Нестерович-Берг, бывшая связной от белогвардейцев.
«Отправилась к генералу Брусилову, - писала она, - лежащему в госпитале у Руднева… Он лежал, но чувствовал себя бодро. Сказал, что рана не так серьёзна, но он ей нарочно не даёт зажить, чтобы оставили в покое и большевики и небольшевики. Я передала ему письмо, привезённое из Новороссийска, в котором генералу предлагалось бежать на Дон с помощью нашего комитета. Брусилов прочёл письмо, положил под подушку и сказал, отчеканивая слова:
- Никуда не поеду. Пора нам всем забыть о трёхцветном знамени и соединиться под красным.
Меня как громом поразило.
- Что же передать от вас на Дону?
- То, что я сейчас сказал, то и передайте.
- В таком случае говорить мне больше не о чем, - заявила я и поспешила уйти.
…На душе было очень тяжело. Боже мой! А там-то, на Дону, меня так убеждали вывезти Брусилова! Я сознавала, что в Брусилове и его жене я приобрела опасных врагов».
В интервью рижской газете Брусилов сказал: «Я подчиняюсь воле народа - он вправе иметь правительство, какое желает. Я могу быть не согласен с отдельными положениями, тактикой советской власти, но, признавая здоровую жизненную основу, охотно отдаю свои силы на благо горячо любимой мною Родины».
Белогвардейцы обвиняли бывшего Главковерха в том, что его подкупили. Сам Брусилов по этому поводу тонко заметил: «Большевики, очевидно, меня уважают больше, потому что никто из них никогда и не заикнулся о том, чтобы мне что-либо посулить».
Карикатура уже на советского военачальника Брусилова из русского эмигрантского журнала «Бич». Август 1920. «Облечённый властью. Генерал Брусилов. - Оказывается, что в социалистической стране власть еще тяжелее, чем при царизме!..»
В 1925 году в Карлсбаде, где Алексей Алексеевич находился на лечении, у него состоялось вынужденное объяснение с офицерами-белоэмигрантами. Кто-то из них нарочито громко стал возмущаться при нём тем, что старый царский генерал пошёл на службу к большевикам. Брусилов не стал отмалчиваться и парировал: «А кто, как не большевики, вместе с русским народом отстоял в гражданской войне нашу землю от жадных иностранных государств?.. А где были, к кому на службу пошли в это время вы, господа? К немцам, французам, или, может быть, к румынам?».
А другой бывший видный белый деятель, член правительства Колчака Николай Устрялов, ставший лидером сменовеховцев, тогда же, в 1920 году, писал о позиции Брусилова так:
«Как сейчас помню выступление генерала Брусилова 13 октября 1917 года в закрытом заседании второго съезда «русских общественных деятелей» в Москве. На этот съезд мне довелось попасть прямо из действующей армии, и на фоне удручающих впечатлений нашего полного военного развала мудрые и ободряющие слова старого главнокомандующего, всегда такого сдержанного и осторожного, с какою-то скульптурной рельефностью запечатлелись в памяти... Во всей атмосфере тех дней уже чувствовалось дыхание обречённости. Корнилов в ожидании суда сидел арестованный в быховской тюрьме, армия была окончательно дезорганизована, правительство - бессильно и растеряно. И вот Брусилов в своей речи бросил ясный и тогда ещё новый лозунг «спасение страны помимо и против правительства» путём организации самостоятельных вооружённых сил, предназначенных для борьбы с внутренней разрухой. С глубокой горечью и болью сообщал он о положении фронта, разложенного красной агитацией и добитого «убеждармской» политикой «военного министра генерала... виноват, товарища Керенского»... С величайшим внутренним подъемом и волнением говорил он о «Пожарском», который уже приходил, уже являлся среди нас, но которого не поддержал народ и позорно предала власть - «Но не должно унывать. Будет воля народа - Пожарские найдутся».
Так было. Этот московский съезд общественных деятелей явился колыбелью «Всероссийского Национального Центра», возглавлявшего и одухотворявшего всё наше антибольшевистское вооружённое движение. Брусилов остался в Москве, был случайно ранен в октябрьские дни, долго лечился и счастливо избежал трагической судьбы своих славных боевых друзей генералов Корнилова, Рузского, Радко-Дмитриева, Маркова и многих, многих других. Что он переживал за это время, - трудно, или, вернее, нетрудно представить...
Но прошли месяцы, год, другой, - и вот он во главе большевистской красной армии! «Командарм... товарищ Брусилов»...
Карикатура 1917 года на Главковерха Брусилова и премьера Временного правительства Керенского. «- Ну, товарищ, ещё маленькое усилие, и мы раздавим немца, анархию и провокацию!..»
И этот чудовищный парадокс кажется ныне таким естественным, так просто объяснимым. Брусилов остался тем же, каким был три года тому назад, - и именно потому, что он остался тем же, он стал во главе большевистской армии, своим подвигом замкнув круг её превращения в русскую национальную армию, нужную стране не для гражданской усобицы, а для защиты от внешних врагов. И нет ничего легче, как понять мотивы доблестного полководца, слишком старого, чтобы стремиться к «авантюрам», и слишком уже знакомого с боевой славой мирового масштаба, чтобы во имя личного честолюбия прельщаться красным блеском советских наград...
«От великой любви к родине» - ответил, умирая, несчастный генерал Крымов на вопрос о мотиве его самоубийства (корниловские дни).
Этот же мотив - и только он один - руководит и старым главнокомандующим, принявшим ныне из рук своих недавних недругов ответственнейший военный пост государства в минуту грозной военной опасности. «Великая любовь к родине» повелительно заставляет его отбросить колебания и предрассудки, пренебречь осуждением некоторых из бывших соратников и друзей, и, несмотря на грань, отделяющую его символ веры от идеологии нынешней русской власти, честно отдать ей свои силы и знания.
Он знает, он чувствует - этот Пожарский новой России, - что, защищая Советскую власть, он защищает родину, исторические пути которой в настоящее время причудливо совпали с путями Советской власти. Ибо испытания последних лет с жестокой ясностью показали, что из всех политических групп, выдвинутых революцией, лишь большевизм при всех пороках своего тяжкого и мрачного быта смог стать действительным русским правительством, лишь он один, по слову К. Леонтьева, «подморозил» загнивавшие воды революционного разлива и подлинно
над самой бездной,
На высоте уздой железной
Россию вздёрнул на дыбы...»
Это полезно прочитать, чтобы понять, что старый царский генерал вовсе не перестал быть верен себе, поддержав Красную Армию - ни в личном, ни даже в классовом смысле. Устрялов к этому прибавлял:
«Ген. Врангель отказался пожать протянутую руку Брусилова, хотя она была протянута во имя России. И не только отказался, но в ответ на призыв примирения... двинул свои войска на помощь полякам, чем, по-видимому, не только пролил достаточно русской крови, но и спас Варшаву... Если бы крымская Вандея... завершилась не новыми потоками русской крови, а добровольным «обращением» Врангеля, его ответным приветом Брусилову, - какой бы это был праздник, какое бы это было национальное счастье!».
И позднее, весь советский период, имя Брусилова в СССР имело скорее положительную окраску. Вот характерный рисунок из советской печати военных лет:
Рисунок Бориса Клинча (1892-1946). 1943 год. «Семейные традиции.
- Что вас заставило сдаться?
- Наследственность.
- ?!
- Мой отец в 1916 году сдался генералу Брусилову, а я в 43-м году - вам».
Плакат периода Великой Отечественной войны с упоминанием Брусилова