Чубаровское дело
1926 год... Страна, уже четвертый год называвшаяся Советским Союзом, медленно входила после Гражданской войны в нормальное русло жизни. Серьезные сдвиги в лучшую сторону наметились и в борьбе с преступностью. Так, в Ленинграде к этому времени уже практически полностью был ликвидирован бандитизм. И фотографии легендарных налетчиков, еще недавно наводивших ужас на обывателей, украшали теперь лишь стенды музея угрозыска.
Однако, увы, ликвидация бандитизма была лишь частью задач, связанных с улучшением криминогенной обстановки. Ведь оставалась актуальной проблема бытовой преступности, связанной прежде всего с хулиганством - явлением особо опасным, ибо оно, как правило, сопровождается грабежами, нанесением увечий или даже убийством.
В 20-х - 30-х годах прошлого века хулиганство было одним из криминальных бичей общества. Еще бы ведь быть хулиганом было не просто выгодно, но еще и безопасно. Власть к гопоте относилась, как к классово близкому пролетариям элементу и смотрела на мелкие преступления сквозь пальцы.
На этой благодатной почве появляются хулиганские объединения: «Центральный комитет шпаны», «Интернационал дураков», «Кружки хулиганов», «Общество “долой невинность”», «Общество советских алкоголиков», «Общество советских лодырей», «Союз хулиганов»... Молодежные шайки занимались мелкими криминальными делишками - воровством, вымогательством, хулиганством и отстаиванием чести своего района перед конкурентами.
Чашу терпения добропорядочных ленинградцев переполнило событие, произошедшее 21 августа в сквере Чубарова переулка, что рядом с Лиговским проспектом.
Все происходило по довольно типичной схеме. Около 22.00, когда девятнадцатилетняя Любовь Белова возвращалась домой с работы, к ней подошел едва стоявший на ногах парень и, обильно сопровождая речь нецензурщиной, предложил "прогуляться". Это был Павел Кочергин, которого хорошо знали на Лиговке как бузотера, пьяницу, никогда и нигде толком не работавшего. В тот день он крепко выпил на поминках, и естественный отказ девушки расценил как личную обиду.
На помощь "оскорбленному" бросились Александр Тыванчук со товарищи. Всемером они навалились на девушку, набросили ей на лицо тряпку, зажали рот, затащили в сквер, избили, а потом стали насиловать. Первым был естественно Кочергин, а дожидавшиеся своей очереди принялись тем временем предлагать "позабавиться" и другой оказавшейся неподалеку лиговской шпане. Один из хулиганов стал собирать у присоединившихся по 15- 20 копеек себе на водку.
Издевались над несчастной более шести часов, и только под утро она смогла добраться до 7-го отделения милиции. Девушка находилась в состоянии сильнейшего стресса, но даже из ее сбивчивого рассказа милиционеры хорошо поняли, кто совершил гнусность, - свою клиентуру тут знали. По тревоге были подняты также сотрудники 5-го и 11-го отделений милиции, и к десяти утра большинство насильников уже давали показания.
А Ленинград забурлил!
На заводах и предприятиях города прошла волна митингов и собраний с требованием сурово покарать "чубаровцев" - так теперь стали называть распоясавшееся хулиганье. В считаные дни в "Ленправду" и другие газеты города поступило более 350 резолюций общих собраний рабочих коллективов, под которыми стояло более пятидесяти тысяч подписей.
Впрочем, процесс над "чубаровцами", который носил явно пропагандистский характер, начался лишь 16 декабря 1926 года. Дело в том, что после пережитого потерпевшую пришлось очень долго выхаживать лучшим невропатологам Ленинграда. А помимо этого девушку, как и почти всех насильников, лечили... от гонореи. Оказалось, что на момент совершения преступления ею были больны трое насильников, и из-за них заболели почти все их подельники.
Несмотря на то что в те времена еще было принято судить в основном с позиций революционной сознательности (в стране не было тогда даже нормального Уголовного кодекса, который появится лишь 1 января 1927 года, и судьи руководствовались еще "Уставом революционных трибуналов" образца 1918 года), у подсудимых были весьма квалифицированные адвокаты. В частности, их защищал участник многих шумных дореволюционных процессов питерский адвокат Бобрищев-Пушкин. И всем подсудимым дали возможность высказаться.
Павел Кочергин свою вину, разумеется, отрицал, объясняя произошедшее тем, что он, дескать, "столковался с потерпевшей за деньги". Той же версии придерживались и другие подсудимые, особенно нагло вели себя Алексей Бобровский, братья Тыванчуки и Андрей Гулли, которого за распухшее от беспробудного пьянства лицо приятели называли Жабой.
А выступление проходившего по делу свидетелем комсорга завода "Кооператор" Константина Кочергина, брата главного подсудимого, вызвало в зале настоящую бурю возмущения: он так откровенно врал, что в итоге его посадили на скамью подсудимых за дачу заведомо ложных показаний.
Ну а версия о том, что потерпевшая занималась проституцией, была решительно опровергнута свидетелями обвинения и заключениями экспертов.
Особое внимание привлекло, конечно же, выступление самой Беловой - достаточно объективное и не содержавшее каких-то максималистских требований. А все необходимые идеологические акценты расставила речь общественного обвинителя от редакции газеты "Ленинградская правда", сказавшего: "Значение этого процесса в том, что здесь ребром поставлен вопрос: кто поведет за собою нашу молодежь - Павел Кочергин и его товарищи или советская общественность, союзы, комсомол?"
Ко времени суда над "чубаровцами" общественная атмосфера была накалена до предела. В декабре перед судом предстали двадцать семь обвиняемых; шестерых из них приговорили к расстрелу, остальных к разным срокам заключения в концлагере (они были сосланы в Соловецкий лагерь особого назначения), двое подсудимых были оправданы. "Чубаровщина"стала нарицательным словом...
А вскоре в разных районах города были ликвидированы и другие хулиганские группировки... вслед за Ленинградом целая волна своих "чубаровских" процессов прокатилась по всей стране - и судили на них не только за изнасилования, но и за другие преступления.
Источник