(no subject)
Почти ночь, не хочется спать, пионы едва-едва распускаются, а пирожные уже все давно съедены.. Добрых снов!:)
Балкон. На палитре краски перемешались, кисточки отмокали в банке с водой, испачканные руки отирали темно-синее пятно с деревянного мольберта, а чай в кружке давно остыл. Чтобы не разбудить любимого, мирно спящего и видящего явно счастливые сны, она бесшумно пробралась через плотные шторы в спальню, аккуратно прикрыв за собой дверь, и на цыпочках по темному коридору прошмыгнула в кухню, а ложка в кружке предательски звенела. Тихо. Включив свет в пару лампочек, она поставила чайник на плиту и стала ждать, облокотившись о стол и положа на ладони голову. Глаза смыкались, но свист чайника не позволил уснуть. Подскочив со стула, она быстро выключила огонь и, взявшись вафельным полотенцем за ручку, налила в кружку кипяток, после чего кинула туда горсть сушеной ромашки. Открыв окно почти настежь, она поставила кружку с чаем на подоконник и отмахнулась от проснувшегося комара. «Брысь! Говорю тебе, брысь!». Она вертела головой до тех пор, пока комар не улетел, а потом выключила свет. Пододвинув табурет к окну, села на него на коленях и стала смотреть то в кружку, где ромашка уже начинала плавно опускаться на дно, то в окно, где темно и только светофор беспрерывно мигал оранжевым светом. Ночь. Ложкой опускала чаинки и слегка перемешивала чай, затем, аккуратно дунув в кружку, она сделала глоток. Горячо! Дверь в кухню открылась, и сонное едва проснувшееся лицо любимого вглядывалось в темноту. Достав из шкафа тарелку с печеньем и прихватив с собой вторую табуретку, он подошел к окну, сел, а печенье поставил на середину. Она улыбалась и продолжала смотреть в окно, едва коснувшись локтем его руки, а он ел печенье и пил уже немного остывший ромашковый чай.
Балкон. На палитре краски перемешались, кисточки отмокали в банке с водой, испачканные руки отирали темно-синее пятно с деревянного мольберта, а чай в кружке давно остыл. Чтобы не разбудить любимого, мирно спящего и видящего явно счастливые сны, она бесшумно пробралась через плотные шторы в спальню, аккуратно прикрыв за собой дверь, и на цыпочках по темному коридору прошмыгнула в кухню, а ложка в кружке предательски звенела. Тихо. Включив свет в пару лампочек, она поставила чайник на плиту и стала ждать, облокотившись о стол и положа на ладони голову. Глаза смыкались, но свист чайника не позволил уснуть. Подскочив со стула, она быстро выключила огонь и, взявшись вафельным полотенцем за ручку, налила в кружку кипяток, после чего кинула туда горсть сушеной ромашки. Открыв окно почти настежь, она поставила кружку с чаем на подоконник и отмахнулась от проснувшегося комара. «Брысь! Говорю тебе, брысь!». Она вертела головой до тех пор, пока комар не улетел, а потом выключила свет. Пододвинув табурет к окну, села на него на коленях и стала смотреть то в кружку, где ромашка уже начинала плавно опускаться на дно, то в окно, где темно и только светофор беспрерывно мигал оранжевым светом. Ночь. Ложкой опускала чаинки и слегка перемешивала чай, затем, аккуратно дунув в кружку, она сделала глоток. Горячо! Дверь в кухню открылась, и сонное едва проснувшееся лицо любимого вглядывалось в темноту. Достав из шкафа тарелку с печеньем и прихватив с собой вторую табуретку, он подошел к окну, сел, а печенье поставил на середину. Она улыбалась и продолжала смотреть в окно, едва коснувшись локтем его руки, а он ел печенье и пил уже немного остывший ромашковый чай.