Рэгтайм
Купил на Арбате у букинистов
Одно из маленьких чудес, которые делают жизнь еще интереснее.
Впервые прочитал в переводе Аксенова /1978/ в ИЛ и был восхищен настолько, что выдрал текст из двух книжек журнала и отнес в переплетную мастерскую. Работа стоила 2 рубля, и она того стоила.
Потом драгоценный экземпляр зачитала одна из мимотекущих подружек, и поиск замены растянулся на много лет - поиск Доктороу, переложенного Василием Павловичем, новые подружки возникали из ниоткуда сами куда легче.
Книжное издание Рэгтайма на русском языке затянулось: в 1980 г. писатель, находившийся тогда в США, был лишен советского гражданства.
Когда наконец вышла книга, долгое время не мог найти и её - а всё хотелось перечитать - и вот наконец встретил.
Я и так-то люблю Аксенова - Московская сага и Поиски грустного беби /худшее из написанного В.Аксом/ не в счет - а перевод Докторова считаю редким шедевром:
В 1902 году Отец построил дом на гребне холма, что на авеню Кругозора, что в Нью-Рошелл, что в штате Нью-Йорк. Трехэтажный, бурый, крытый дранкой, с окнами в нишах, с крыльцом под козырьком, с полосатыми тентами - вот домик. Солнечным июньским днем семейство вступило во владение этим отменным особняком, и даже несколько лет спустя им казалось, что все их дни здесь будут теплыми и ясными, как тот июнь. Лучшую часть своих доходов Отец извлекал из производства флагов, знамен, стягов и других атрибутов патриотизма, включая и фейерверки. На чувство патриотизма в ранние девятисотые можно было положиться. Президентом был Тедди Рузвельт. Население в огромных, по обыкновению, количествах собиралось для общественных вылазок на природу, на ритуал «жареная рыба», на парады, на политические пикники, не пренебрегая, однако, и сборищами в театрах, в конференц-залах, дансингах, где угодно. Похоже, не было ни одного мероприятия, на которое не слетались бы несметные рои народу. Поезда, пароходы и трамваи исправно перевозили публику с места на место. Таков был стиль, таков образ жизни. Дамы были гораздо основательнее тогда. С белыми зонтиками в руках они визитировали флот. Летом все носили белое. Тяжеленные теннисные ракетки были эллипсоидными. Отмечалось немало обмороков на любовной почве. Однако - никаких негров. Никаких иммигрантов. В воскресенье пополудни, а именно после обеда, Отец и Мать пошли наверх и закрылись в спальне. На диване в гостиной Дед как был, так и заснул. На крыльце устроился Малыш в матроске - сидя там, он успешно отмахивался от мух. У подножия холма Младший Брат Матери скакнул в трамвай и поехал к концу линии. Этот одинокий и отрешенный молодой человек со светлыми усиками будто бы нарочно был придуман для самотерзаний. В конце линии поджидало его пустое поле высокой болотной травы. Соленый воздух. Младший Брат, облаченный в белый костюм и непременное канотье, закатал брюки и пошел босиком по соленой слякоти. Вспугивал морских пернатых. Это было то время в нашей истории, когда Уинслоу Хомер продуцировал свою живопись. Особое освещение еще присутствовало тогда вдоль Восточного побережья. Хомер писал этот свет. Тяжелая нудноватая угроза холодно поблескивала на скалах и мелях Новой Англии. Необъяснимые кораблекрушения, смелые спасательные буксировки. Странноватые дела на маяках и в лачугах, гнездящихся в прибрежных сливовых зарослях. По всей Америке открыто гуляли секс и смерть. Женщины очертя голову умирали в ознобе экстаза. Богатеи подкупали репортеров, чтобы скрыть свои делишки. Журналы надо было читать между строк, что и делалось. Газеты в Нью-Йорке увлеченно занимались убийством знаменитого архитектора Стэнфорда Уайта. Убийца Гарри Кэй Фсоу, эксцентрический отпрыск железнодорожных властелинов, был мужем общепризнанной красавицы Эвелин Несбит, которая когда-то была любовницей жертвы. Роковая стрельба имела место в саду на крыше Медисон-сквер-гарден, впечатляющего здания длиной в целый квартал - желтый кирпич и терракота, - которое Уайт как раз сам и разработал в севильском стиле. Там как раз происходила премьера ревю «Мамзель Шампань», и, как только хор запел и затанцевал, эксцентрический отпрыск, одетый по случаю летней ночи в зимнее пальто, вытащил пистолет и трижды выстрелил знаменитому архитектору в голову. На крыше. Крики ужаса. Эвелин мгновенно и полностью отключилась. Она стала известнейшей натурщицей уже к пятнадцатилетнему возрасту. Нижнее белье белое. Муж взял себе в привычку пороть ее. Однажды ей случилось повстречаться с Эммой Голдмен, революционеркой. Та бичевала ее своим огненным языком. Очевидно, все же были негры уже. Были все ж таки иммигранты же. И хотя газеты трубили о Преступлении Века, Голдмен знала, что шел только 1906-й и впереди у нас было девяносто четыре года.
В 1996 или 1998 г. довольно случайно попал в Лондон, где купил несколько книг на языке - в т.ч., конечно, и Ragtime: очень хотелось сравнить.
Русский вариант сочнее и насыщеннее: Аксенов добавил живой цвет в сепию американской истории начала 20 в.
Так это в оригинале
In 1902 Father built a house at the crest of the Broadview Avenue hill in New Rochelle, New York. It was a three-story brown shingle with dormers, bay windows and a screened porch. Striped awnings shaded the windows. The family took possession of this stout manse on a sunny day in June and it seemed for some years thereafter that all their days would be warm and fair. The best part of Father’s income was derived from the manufacture of flags and buntings and other accoutrements of patriotism, including fireworks. Patriotism was a reliable sentiment in the early 1900’s. Teddy Roosevelt was President. The population customarily gathered in great numbers either out of doors for parades, public concerts, fish fries, political picnics, social outings, or indoors in meeting halls, vaudeville theatres, operas, ballrooms. There seemed to be no entertainment that did not involve great swarms of people. Trains and steamers and trolleys moved them from one place to another. That was the style, that was the way people lived. Women were stouter then. They visit the fleet carrying white parasols. Everyone wore white in summer. Tennis racquets were hefty and the racquet faces elliptical. There was a lot of sexual fainting. There were no Negroes. There were no immigrants. On Sunday afternoon, after dinner, Father and Mother went upstairs and closed the bedroom door. Grandfather fell asleep on the divan in the parlor. The Little Boy in the sailor blouse sat on the screened porch and waved away the flies. Down at the bottom of the hill Mother’s Younger Brother boarded the streetcar and rode to the end of the line. He was a lonely, withdrawn young man with blond moustaches, and was thought to be having difficulty finding himself. The end of the line was an empty field of tall marsh grasses. The air was salt. Mother’s Younger Brother in his white linen suit and boater rolled his trousers and walked barefoot in the salt marshes. Sea birds started and flew up. This was the time in our history when Winslow Homer was doing his painting. A certain light was still available along the Eastern seaboard. Homer painted the light. It gave the sea a heavy dull menace and shone coldly on the rock and shoals of the New England coast. There were unexplained shipwrecks and brave towline rescues. Odd things went on in lighthouses and in shacks nestled in the wild beach plum. Across America sex and death were barely distinguishable. Runaway women died in the rigors of ecstasy. Stories were hushed up and reporters paid off by rich families. One read between the lines of the journals and gazettes. In New York City the papers were full of the shooting of the famous architect Stanford White by Harry K. Thaw, eccentric scion of a coke and railroad fortune. Harry K. Thaw was the husband of Evelyn Nesbit, the celebrated beauty who had once been Stanford White’s mistress. The shooting took place in the roof garden of the Madison Square Garden on 26th Street, a spectacular block-long building of yellow brick and terra cotta that White himself had designed in the Sevillian style. It was the opening night of a revue entitled Mamzelle Champagne, and as the chorus sang and danced the eccentric scion wearing on this summer night a straw boater and heavy black coat pulled a pistol and shot the famous architect three times in the head. On the roof. There were screams. Evelyn fainted. She had been a well-known artist’s model at the age of fifteen. Her underclothes were white. Her husband habitually whipped her. She happened once to meet Emma Goldman, the revolutionary. Goldman lashed her with her tongue. Apparently there were Negroes. There were immigrants. And though the newspapers called the shooting the Crime of the Century, Goldman knew it was only 1906 and there were ninety-four years to go.
Были титаны.
https://audiohunter.ru/?song=%D0%A0%D0%B5%D0%B3%D1%82%D0%B0%D0%B9%D0%BC+%E2%80%93+%D0%9A%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9+%D0%BB%D0%B8%D1%81%D1%82
Одно из маленьких чудес, которые делают жизнь еще интереснее.
Впервые прочитал в переводе Аксенова /1978/ в ИЛ и был восхищен настолько, что выдрал текст из двух книжек журнала и отнес в переплетную мастерскую. Работа стоила 2 рубля, и она того стоила.
Потом драгоценный экземпляр зачитала одна из мимотекущих подружек, и поиск замены растянулся на много лет - поиск Доктороу, переложенного Василием Павловичем, новые подружки возникали из ниоткуда сами куда легче.
Книжное издание Рэгтайма на русском языке затянулось: в 1980 г. писатель, находившийся тогда в США, был лишен советского гражданства.
Когда наконец вышла книга, долгое время не мог найти и её - а всё хотелось перечитать - и вот наконец встретил.
Я и так-то люблю Аксенова - Московская сага и Поиски грустного беби /худшее из написанного В.Аксом/ не в счет - а перевод Докторова считаю редким шедевром:
В 1902 году Отец построил дом на гребне холма, что на авеню Кругозора, что в Нью-Рошелл, что в штате Нью-Йорк. Трехэтажный, бурый, крытый дранкой, с окнами в нишах, с крыльцом под козырьком, с полосатыми тентами - вот домик. Солнечным июньским днем семейство вступило во владение этим отменным особняком, и даже несколько лет спустя им казалось, что все их дни здесь будут теплыми и ясными, как тот июнь. Лучшую часть своих доходов Отец извлекал из производства флагов, знамен, стягов и других атрибутов патриотизма, включая и фейерверки. На чувство патриотизма в ранние девятисотые можно было положиться. Президентом был Тедди Рузвельт. Население в огромных, по обыкновению, количествах собиралось для общественных вылазок на природу, на ритуал «жареная рыба», на парады, на политические пикники, не пренебрегая, однако, и сборищами в театрах, в конференц-залах, дансингах, где угодно. Похоже, не было ни одного мероприятия, на которое не слетались бы несметные рои народу. Поезда, пароходы и трамваи исправно перевозили публику с места на место. Таков был стиль, таков образ жизни. Дамы были гораздо основательнее тогда. С белыми зонтиками в руках они визитировали флот. Летом все носили белое. Тяжеленные теннисные ракетки были эллипсоидными. Отмечалось немало обмороков на любовной почве. Однако - никаких негров. Никаких иммигрантов. В воскресенье пополудни, а именно после обеда, Отец и Мать пошли наверх и закрылись в спальне. На диване в гостиной Дед как был, так и заснул. На крыльце устроился Малыш в матроске - сидя там, он успешно отмахивался от мух. У подножия холма Младший Брат Матери скакнул в трамвай и поехал к концу линии. Этот одинокий и отрешенный молодой человек со светлыми усиками будто бы нарочно был придуман для самотерзаний. В конце линии поджидало его пустое поле высокой болотной травы. Соленый воздух. Младший Брат, облаченный в белый костюм и непременное канотье, закатал брюки и пошел босиком по соленой слякоти. Вспугивал морских пернатых. Это было то время в нашей истории, когда Уинслоу Хомер продуцировал свою живопись. Особое освещение еще присутствовало тогда вдоль Восточного побережья. Хомер писал этот свет. Тяжелая нудноватая угроза холодно поблескивала на скалах и мелях Новой Англии. Необъяснимые кораблекрушения, смелые спасательные буксировки. Странноватые дела на маяках и в лачугах, гнездящихся в прибрежных сливовых зарослях. По всей Америке открыто гуляли секс и смерть. Женщины очертя голову умирали в ознобе экстаза. Богатеи подкупали репортеров, чтобы скрыть свои делишки. Журналы надо было читать между строк, что и делалось. Газеты в Нью-Йорке увлеченно занимались убийством знаменитого архитектора Стэнфорда Уайта. Убийца Гарри Кэй Фсоу, эксцентрический отпрыск железнодорожных властелинов, был мужем общепризнанной красавицы Эвелин Несбит, которая когда-то была любовницей жертвы. Роковая стрельба имела место в саду на крыше Медисон-сквер-гарден, впечатляющего здания длиной в целый квартал - желтый кирпич и терракота, - которое Уайт как раз сам и разработал в севильском стиле. Там как раз происходила премьера ревю «Мамзель Шампань», и, как только хор запел и затанцевал, эксцентрический отпрыск, одетый по случаю летней ночи в зимнее пальто, вытащил пистолет и трижды выстрелил знаменитому архитектору в голову. На крыше. Крики ужаса. Эвелин мгновенно и полностью отключилась. Она стала известнейшей натурщицей уже к пятнадцатилетнему возрасту. Нижнее белье белое. Муж взял себе в привычку пороть ее. Однажды ей случилось повстречаться с Эммой Голдмен, революционеркой. Та бичевала ее своим огненным языком. Очевидно, все же были негры уже. Были все ж таки иммигранты же. И хотя газеты трубили о Преступлении Века, Голдмен знала, что шел только 1906-й и впереди у нас было девяносто четыре года.
В 1996 или 1998 г. довольно случайно попал в Лондон, где купил несколько книг на языке - в т.ч., конечно, и Ragtime: очень хотелось сравнить.
Русский вариант сочнее и насыщеннее: Аксенов добавил живой цвет в сепию американской истории начала 20 в.
Так это в оригинале
In 1902 Father built a house at the crest of the Broadview Avenue hill in New Rochelle, New York. It was a three-story brown shingle with dormers, bay windows and a screened porch. Striped awnings shaded the windows. The family took possession of this stout manse on a sunny day in June and it seemed for some years thereafter that all their days would be warm and fair. The best part of Father’s income was derived from the manufacture of flags and buntings and other accoutrements of patriotism, including fireworks. Patriotism was a reliable sentiment in the early 1900’s. Teddy Roosevelt was President. The population customarily gathered in great numbers either out of doors for parades, public concerts, fish fries, political picnics, social outings, or indoors in meeting halls, vaudeville theatres, operas, ballrooms. There seemed to be no entertainment that did not involve great swarms of people. Trains and steamers and trolleys moved them from one place to another. That was the style, that was the way people lived. Women were stouter then. They visit the fleet carrying white parasols. Everyone wore white in summer. Tennis racquets were hefty and the racquet faces elliptical. There was a lot of sexual fainting. There were no Negroes. There were no immigrants. On Sunday afternoon, after dinner, Father and Mother went upstairs and closed the bedroom door. Grandfather fell asleep on the divan in the parlor. The Little Boy in the sailor blouse sat on the screened porch and waved away the flies. Down at the bottom of the hill Mother’s Younger Brother boarded the streetcar and rode to the end of the line. He was a lonely, withdrawn young man with blond moustaches, and was thought to be having difficulty finding himself. The end of the line was an empty field of tall marsh grasses. The air was salt. Mother’s Younger Brother in his white linen suit and boater rolled his trousers and walked barefoot in the salt marshes. Sea birds started and flew up. This was the time in our history when Winslow Homer was doing his painting. A certain light was still available along the Eastern seaboard. Homer painted the light. It gave the sea a heavy dull menace and shone coldly on the rock and shoals of the New England coast. There were unexplained shipwrecks and brave towline rescues. Odd things went on in lighthouses and in shacks nestled in the wild beach plum. Across America sex and death were barely distinguishable. Runaway women died in the rigors of ecstasy. Stories were hushed up and reporters paid off by rich families. One read between the lines of the journals and gazettes. In New York City the papers were full of the shooting of the famous architect Stanford White by Harry K. Thaw, eccentric scion of a coke and railroad fortune. Harry K. Thaw was the husband of Evelyn Nesbit, the celebrated beauty who had once been Stanford White’s mistress. The shooting took place in the roof garden of the Madison Square Garden on 26th Street, a spectacular block-long building of yellow brick and terra cotta that White himself had designed in the Sevillian style. It was the opening night of a revue entitled Mamzelle Champagne, and as the chorus sang and danced the eccentric scion wearing on this summer night a straw boater and heavy black coat pulled a pistol and shot the famous architect three times in the head. On the roof. There were screams. Evelyn fainted. She had been a well-known artist’s model at the age of fifteen. Her underclothes were white. Her husband habitually whipped her. She happened once to meet Emma Goldman, the revolutionary. Goldman lashed her with her tongue. Apparently there were Negroes. There were immigrants. And though the newspapers called the shooting the Crime of the Century, Goldman knew it was only 1906 and there were ninety-four years to go.
Были титаны.
https://audiohunter.ru/?song=%D0%A0%D0%B5%D0%B3%D1%82%D0%B0%D0%B9%D0%BC+%E2%80%93+%D0%9A%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9+%D0%BB%D0%B8%D1%81%D1%82