в провинции
Бродил по улицам явно итальянского городка цвета светлой охры с женщиной, которую знаю давно: довольно часто с ней общались, иногда гуляли, порой готовили вместе и которая как-то вдруг пропала - просто перестала отвечать на звонки.
Говорили мало, фотографировал я тоже немного, больше смотрели.
Погода ясная, но прохладная: она в свитере или кардигане толстой вязки, на мне ветровка.
Идем по совершенно пустынной улице, вымощенной крупной бежевой плиткой, людей нет, даже голосов не слышно. Увидев раскрытую створку легких кованых из прутьев ворот, она предлагает зайти:
- Никто не заругает: пойдём посмотрим.
За воротами - это видно - понижающийся пологий проход в сторону так же мощеного двора. Проходим свозь ворота, спускаемся во двор - и тут оказывается, что задняя его сторона обращена к тихо мерцающему морю.
У здания справа металлическое крыльцо в 3-4 ступени и раскрытая дверь.
- Зайдем посмотреть? - предлагает спутница.
Поднимаемся на крыльцо, пропустил её вперед, вхожу следом.
В комнате у окна спиной к нам стоит человек, смотрит на море.
Обстановка совершенно спартанская: слева у стены голый деревянный стол, табуретка. У правой стены какая-то тумбочка и буфет. На тумбочке стоит бутылка темного стекла и стакан. Видно, что вина еще примерно на две трети. У стены, что справа от окна, узкая кровать, застеленная тонким матрасом и одеялом, из-под которого виден кусок простыми.
Такая честная чистая бедность.
Услышав нас оборачивается. Это Иосиф, ему лет 30.
- Вы кто? - спрашивает Бродский.
Я извиняюсь, что побеспокоили, но как-то завязывается разговор, говорит он почти без привычного грассирования, стоя спиной к окну.
Когда я проснулся и вскочил к компу записывать, ярко помнил весь диалог - но пока допечатал до этого места понял, что разговор уже выветрился - а придумывать не хочется. Но конец сна всё еще помню.
Иосиф прошел к кровати и лег. Дальше он говорит, глядя не на меня, а в потолок. Приятельница маячит на краю поля зрения, не сказав за всё время ни слова.
- А чем ты вообще занимаешься? - интересуется он.
- Пишу, фотографирую.
- Хочешь жить у меня? - спрашивает неожиданно.
- Хочу - быстро ответил я, хотя понятно, что жить там негде.
- Тогда задам несколько вопросов. Что пишешь, как?
- Стихи, прозу. Меня интересует язык, его возможности, работа с ним: шутки, аллитерации, словообразование на разных языках.
- А кто по национальности?
- Русский.
- Как относишься к антисемитизму?
- Резко отрицательно. Я антиантисемит.
- Тогда сделаем так. Твои документы истрепались и не годятся. Нужно сделать новые, новую фотографию /сказал именно так, не «фото»/. Я пришлю приглашение.
На этой фразе Бродского я проснулся и кинулся к компу. Напечатав несколько абзацев, слетал в туалет - за это-то время и потерялся разговор, длившийся, пока Иосиф стоял у окна. Сейчас рассыпается и тускнет и остальное, и я рад, что успел удержать в памяти и записать достаточно много.
Проснулся в 06.10. Сейчас 07.40. - ну, понятное дело.
Интересно, когда ждать приглашения.
Говорили мало, фотографировал я тоже немного, больше смотрели.
Погода ясная, но прохладная: она в свитере или кардигане толстой вязки, на мне ветровка.
Идем по совершенно пустынной улице, вымощенной крупной бежевой плиткой, людей нет, даже голосов не слышно. Увидев раскрытую створку легких кованых из прутьев ворот, она предлагает зайти:
- Никто не заругает: пойдём посмотрим.
За воротами - это видно - понижающийся пологий проход в сторону так же мощеного двора. Проходим свозь ворота, спускаемся во двор - и тут оказывается, что задняя его сторона обращена к тихо мерцающему морю.
У здания справа металлическое крыльцо в 3-4 ступени и раскрытая дверь.
- Зайдем посмотреть? - предлагает спутница.
Поднимаемся на крыльцо, пропустил её вперед, вхожу следом.
В комнате у окна спиной к нам стоит человек, смотрит на море.
Обстановка совершенно спартанская: слева у стены голый деревянный стол, табуретка. У правой стены какая-то тумбочка и буфет. На тумбочке стоит бутылка темного стекла и стакан. Видно, что вина еще примерно на две трети. У стены, что справа от окна, узкая кровать, застеленная тонким матрасом и одеялом, из-под которого виден кусок простыми.
Такая честная чистая бедность.
Услышав нас оборачивается. Это Иосиф, ему лет 30.
- Вы кто? - спрашивает Бродский.
Я извиняюсь, что побеспокоили, но как-то завязывается разговор, говорит он почти без привычного грассирования, стоя спиной к окну.
Когда я проснулся и вскочил к компу записывать, ярко помнил весь диалог - но пока допечатал до этого места понял, что разговор уже выветрился - а придумывать не хочется. Но конец сна всё еще помню.
Иосиф прошел к кровати и лег. Дальше он говорит, глядя не на меня, а в потолок. Приятельница маячит на краю поля зрения, не сказав за всё время ни слова.
- А чем ты вообще занимаешься? - интересуется он.
- Пишу, фотографирую.
- Хочешь жить у меня? - спрашивает неожиданно.
- Хочу - быстро ответил я, хотя понятно, что жить там негде.
- Тогда задам несколько вопросов. Что пишешь, как?
- Стихи, прозу. Меня интересует язык, его возможности, работа с ним: шутки, аллитерации, словообразование на разных языках.
- А кто по национальности?
- Русский.
- Как относишься к антисемитизму?
- Резко отрицательно. Я антиантисемит.
- Тогда сделаем так. Твои документы истрепались и не годятся. Нужно сделать новые, новую фотографию /сказал именно так, не «фото»/. Я пришлю приглашение.
На этой фразе Бродского я проснулся и кинулся к компу. Напечатав несколько абзацев, слетал в туалет - за это-то время и потерялся разговор, длившийся, пока Иосиф стоял у окна. Сейчас рассыпается и тускнет и остальное, и я рад, что успел удержать в памяти и записать достаточно много.
Проснулся в 06.10. Сейчас 07.40. - ну, понятное дело.
Интересно, когда ждать приглашения.