еще тюторское
[Поставив вчера и позавчера куски о педагогической работе, сообразил, что рассказов написал уже много, но в ЖЖ их почти не ставил - а люди спрашивают: что там было, как я спасся? Чинарики стрелять не буду - а за неделю до разговоров на крыльце было вот что.]
Он должен быть давно, но Германа всё нет.
Здесь должен быть фонтан, но он не бьет.
И мальчика всё нет - но вон кого-то бьют.
Это я уже поднялся на крыльцо: решил зайти в школу и узнать, почему задерживают Афонин класс, и услышал шум вроде как драки, а с высокого крыльца разглядел и свалку - через двор в тени деревьев. Ссыпался с крыльца и - не побежал, но широким шагом - двинул туда.
И точно: Афоню уже вмяли в жидкий снег с грязью, два мальчика сидят на нем - один на груди, а другой на коленях - и тычут кулачками в незанятые их попками участки Афониного тела, еще двое прижимают к земле его руки, хорошо хоть руками, а не ногами, а пятый скачет вокруг и примеряется пнуть Афоню в голову.
Сдергиваю за шиворот обоих сидящих на тушке, смахиваю тех, что держат руки, сую кулак под нос пацану, который не сориентировался в изменившейся расстановке сил и уже занес ногу для удара.
- А ты стой здесь, - говорю ему свирепым басом, - сейчас поведу тебя за шкирку к директору. Расскажешь, где научился впятером на одного нападать.
- Это не я, - блеет жертва, - он первый напал. - Пацанчик понимает, что бить я его не буду, и смелеет. - Это они, - машет он рукой на улепетывающих подельников, и тут же срывается за ними следом.
А Афоня так и лежит навзничь во взрытом снегу, моргает и щурится.
Протягиваю ему руку, мальчик хватается мокрой ледяной ладошкой, и я рывком ставлю его на ноги.
- Жив? Ничего тебе не сломали?
- Ник Бор, ну на хера ты вмешался? - лыбится несгибаемый Афоня, - я бы и сам их раскидал. И накостыляю еще. По одному буду ловить.
- Ну а они опять соберутся вместе, и позовут еще троих и пятерых, тобой обиженных. А меня рядом не окажется, так они руки-ноги тебе переломают, а то еще и башку пробьют.
- Не, мою не пробьют! Я знаешь сколько себя по голове дубовой нардной доской колошматил, и хоть бы что. У меня череп крепкий. Стоп! Да стой ты на месте, не топчись! Ник Бор! Стой! Тут где-то в снегу мои очки!
Афоня наклоняется и начинает просеивать между пальцев грязное снежное месиво. Руки без варежек сразу краснеют, а ему хоть бы хны.
- Черт, - бормочет он. - Нету. Что маме скажем? А, есть! - и торжествующе извлекает из-под ног очки.
Стекла на месте, и даже дужки не погнулись - повезло.
С очков стекают густо-коричневые капли, но он тут же нахлобучивает их на и без того извазюканную физиономию.
- Эй, подожди, дай-ка я очки вытру.
Но Афоня машет рукой: и так сойдет - у него теперь другая проблема.
- Слушай, а где мой рюкзак? И мешок с обувью?
Действительно - где?
- А ты с ними был, когда весь этот армагеддон начался?
- Армагеддон я им еще устрою, а еще ихним жопам аутодафе. - Понятно, это он Криминальное чтиво смотрел. - А, так я же рюкзак и мешок в раздевалке оставил, когда меня позвали подраться. Подожди, я сейчас.
- Нет уж, пойдем-ка вместе, чтобы ты опять в какую-нибудь войну не ввязался.
Хохочет, совершенно счастливый, а в школьном гардеробе - да, вот они, и мешок и рюкзак, прямо на полу брошены - когда я отправляю его умыться, сначала упирается и скандалит, но потом уходит и возвращается через минуту с совершенно уже камуфляжными разводами на лице.
Так и едем в метро, и люди осторожно от нас отодвигаются.
Хорошо еще, что так возбужден битвой, что левых догфудов не стал клянчить.
Он должен быть давно, но Германа всё нет.
Здесь должен быть фонтан, но он не бьет.
И мальчика всё нет - но вон кого-то бьют.
Это я уже поднялся на крыльцо: решил зайти в школу и узнать, почему задерживают Афонин класс, и услышал шум вроде как драки, а с высокого крыльца разглядел и свалку - через двор в тени деревьев. Ссыпался с крыльца и - не побежал, но широким шагом - двинул туда.
И точно: Афоню уже вмяли в жидкий снег с грязью, два мальчика сидят на нем - один на груди, а другой на коленях - и тычут кулачками в незанятые их попками участки Афониного тела, еще двое прижимают к земле его руки, хорошо хоть руками, а не ногами, а пятый скачет вокруг и примеряется пнуть Афоню в голову.
Сдергиваю за шиворот обоих сидящих на тушке, смахиваю тех, что держат руки, сую кулак под нос пацану, который не сориентировался в изменившейся расстановке сил и уже занес ногу для удара.
- А ты стой здесь, - говорю ему свирепым басом, - сейчас поведу тебя за шкирку к директору. Расскажешь, где научился впятером на одного нападать.
- Это не я, - блеет жертва, - он первый напал. - Пацанчик понимает, что бить я его не буду, и смелеет. - Это они, - машет он рукой на улепетывающих подельников, и тут же срывается за ними следом.
А Афоня так и лежит навзничь во взрытом снегу, моргает и щурится.
Протягиваю ему руку, мальчик хватается мокрой ледяной ладошкой, и я рывком ставлю его на ноги.
- Жив? Ничего тебе не сломали?
- Ник Бор, ну на хера ты вмешался? - лыбится несгибаемый Афоня, - я бы и сам их раскидал. И накостыляю еще. По одному буду ловить.
- Ну а они опять соберутся вместе, и позовут еще троих и пятерых, тобой обиженных. А меня рядом не окажется, так они руки-ноги тебе переломают, а то еще и башку пробьют.
- Не, мою не пробьют! Я знаешь сколько себя по голове дубовой нардной доской колошматил, и хоть бы что. У меня череп крепкий. Стоп! Да стой ты на месте, не топчись! Ник Бор! Стой! Тут где-то в снегу мои очки!
Афоня наклоняется и начинает просеивать между пальцев грязное снежное месиво. Руки без варежек сразу краснеют, а ему хоть бы хны.
- Черт, - бормочет он. - Нету. Что маме скажем? А, есть! - и торжествующе извлекает из-под ног очки.
Стекла на месте, и даже дужки не погнулись - повезло.
С очков стекают густо-коричневые капли, но он тут же нахлобучивает их на и без того извазюканную физиономию.
- Эй, подожди, дай-ка я очки вытру.
Но Афоня машет рукой: и так сойдет - у него теперь другая проблема.
- Слушай, а где мой рюкзак? И мешок с обувью?
Действительно - где?
- А ты с ними был, когда весь этот армагеддон начался?
- Армагеддон я им еще устрою, а еще ихним жопам аутодафе. - Понятно, это он Криминальное чтиво смотрел. - А, так я же рюкзак и мешок в раздевалке оставил, когда меня позвали подраться. Подожди, я сейчас.
- Нет уж, пойдем-ка вместе, чтобы ты опять в какую-нибудь войну не ввязался.
Хохочет, совершенно счастливый, а в школьном гардеробе - да, вот они, и мешок и рюкзак, прямо на полу брошены - когда я отправляю его умыться, сначала упирается и скандалит, но потом уходит и возвращается через минуту с совершенно уже камуфляжными разводами на лице.
Так и едем в метро, и люди осторожно от нас отодвигаются.
Хорошо еще, что так возбужден битвой, что левых догфудов не стал клянчить.